Гибель Карфагена - Сальгари Эмилио - Страница 6

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая

Фегор, почти припертый к самому краю причала, оглядываясь вокруг безумными глазами, схватился наконец за свой меч. Это было страшное оружие, выработанное иберийцами:

тонкая, длинная, прямая тяжелая шпага. В мгновение ока шпион сбросил с плеч темный плащ, и тогда обнаружилось, что он вооружен и защищен не хуже нападавшего: на голове у него был блестящий шлем, а плечи, руки и грудь прикрывала кираса.

Со зловещим звоном они скрестили оружие. Фегор не успел отбить удар, и меч карфагенянина тяжко ударил о латы врага. Еще миг, и Фегору пришел бы конец. Но тут целая пригоршня песка полетела в лицо Хирама и на некоторое время ослепила его. Фегор, улучив момент, пытался ослепить нападающего. Невольно Хирам попятился с криком:

– Предатель! Трус!

– Все приемы хороши, когда надо уничтожить врага! – ответил насмешливо шпион.

Но Хирам уже оправился и снова бросился на него. Молниеносным ударом меча карфагенянин чуть было не сбил шлем с головы Фегора. Шпион зашатался и выронил меч. Он был безоружен. Фегор попятился и оказался на самом краю пристани.

– Подожди! Не убивай меня. Я хочу тебе кое-что сказать.

– А может, хочешь улучить момент и сбежать? Напрасно надеешься! Защищайся!

– Мне некуда бежать! – угрюмо промолвил шпион, поднимая свой меч и прикрывая им голову от ударов меча карфагенянина.

В душе Хирама вспыхнуло и чувство жалости, и чувство презрения. Фегор не был воином. Он мог убить, но только не в бою, а из-за угла. Когда же смерть заглянула ему самому в глаза, он задрожал от ужаса.

– Ну, хорошо! Говори, что хотел сказать, – сказал Хирам.

– Прежде чем умереть, я хотел спросить у тебя, любишь ли ты этруску.

– Тебе что за дело? Но я отвечу – нет. Мое сердце отдано приемной дочери Гермона, а не Фульвии.

– Зачем же ты, рискуя собственной жизнью, спас ее?

– Потому, что ей и ее семье я обязан жизнью.

– Тогда убей, убей меня! – с криком какой-то странной, полубезумной радости отозвался Фегор. – Я умру счастливым!

– А ты, собака, ты, шпион, ты думал, что она полюбит тебя?

– Да. Я думал, что она будет моей. Подожди еще минутку. Когда увидишь этруску, передай ей, что сегодня… Она не пришла в дом своей матери, а я был там и ждал ее. И я убил ее мать!

– Убийца! – вскрикнул Хирам, бросаясь на врага. – Умри же!

Но его меч рассек воздух: передохнув и собравшись с силами, Фегор, ловкий и увертливый, как угорь, прыгнул в воду, и волны скрыли его от глаз карфагенянина.

Напрасно Хирам вглядывался налитыми яростью глазами в бушующее море: он видел только круговерть с шумом и стоном разбивавшихся о камни мутных волн с седыми гребнями.

Простояв не меньше четверти часа на том месте, где разыгралась драма, Хирам вложил меч в ножны и вернулся к шлюпке, а потом добрался и до гемиолы.

– Если только он утонул, – бормотал карфагенянин, – тогда и моя тайна умерла вместе с ним, и мне нечего бояться в Карфагене. Но что же будет с Фульвией? Бедная девочка! Пока не надо ей говорить, что этот шпион убил ее мать.

С утра гемиолу опять принялись осаждать покупатели тирских товаров. Запасы быстро уменьшались, и на борту судна оставалось ничтожное количество пурпурных тканей, ваз и статуэток, когда к гемиоле подошла богато убранная лодка, в которой сидела молодая девушка поразительной красоты.

Увидев ее, Хирам оживился, а Фульвия непроизвольно схватилась за сердце трепещущей рукой.

– Это она? Та, которую ты любишь? – спросила Фульвия Хирама, спешившего навстречу гостье, уже поднимавшейся по сходням.

И потом прошептала побледневшими губами, поникнув головой:

– Она хороша, она прекрасна. И она – одной крови с тобой, не дитя другой расы, другого народа. Так – лучше!

– Что ты говоришь, девочка! – откликнулся на ходу Хирам.

Но Фульвия не ответила.

Карфагенянка Офир, еще на подходе к гемиоле, увидела и Хирама, и стоявшую рядом с ним девушку. Она заметила, как хороша собой этруска. И, едва ступив на палубу и оказавшись лицом к лицу с Хирамом, она произнесла голосом, в котором звучали и тревога, и горечь:

– Разве тирские мореходы имеют привычку с собой на кораблях возить женщин?

Хирам с улыбкой объяснил маленькой ревнивице, кто такая Фульвия и как она попала на борт гемиолы.

Рассказ взволновал прекрасную Офир, но, по-видимому, не рассеял ее подозрений.

– И ты из-за какой-то рабыни рисковал своей жизнью? – спросила она, пытливо всматриваясь в лицо любимого человека.

– Я думал, ты скажешь, что я сделал как надо! – огорченно отозвался Хирам. – Рабыня! Она не была рабыней, когда спасала и укрывала, выхаживала и лечила меня. Не будь ее, я не стоял бы тут перед тобой. Я бы уже давно был в стране теней.

Взор карфагенянки смягчился.

– Я была не права! – пробормотала она. – Но не гневайся на меня. Знаешь, кто любит так, как люблю тебя я, тот боится потерять любимого человека. Я испугалась мысли, что, может быть, эта девушка тоже имеет право на твою любовь. Приведи ее ко мне. Я хочу взглянуть ей в глаза. Доверь ее мне. Если ты не любишь ее, я не буду бояться держать ее около себя. Я дам ей надежный приют и убежище у себя.

– А если ее опознают?

– Ну и что! – гордо подняла голову Офир. – Кто осмелится взять ее у меня, приемной дочери члена Совета Ста Четырех? Я возьму ее с собой в У тику, и когда настанет час – ты вызовешь нас обеих.

Хирам пошел за Фульвией. Но этруска, казалось, не услышала, когда он окликнул ее по имени. И только когда он положил ей руку на плечо, девушка, вздрогнув, оглянулась. Взор ее был полон тоски.

Фульвия! – сказал, не замечая ее настроения, Хирам, весь охваченный чувством ликования, вызванного посещением гемиолы карфагенянкой. – Пойдем, Фульвия! Моя гостья хочет посмотреть на тебя.

– Зачем? – спросила этруска.

– Она боится, что ты меня любишь.

–Я… тебя… О!

Казалось, эти слова вырвались стоном.

– Она ошибается… Я иду к ней!

Около полудня того дня, когда Офир посетила гемиолу Хирама и взяла с собой оттуда бледную и трепещущую Фульвию, несколько бедных рыбаков вышли с сетями в море на утлых челнах. Челны плыли мимо песчаной отмели, намытой волнами в нескольких сотнях метров от берега у гряды подводных камней.

– Эй, на лодке! – вдруг донесся до слуха рыбаков чей-то высокий и повелительный голос. – Причаливай сюда!

Гребцы, вздрогнув от неожиданности, навалились на весла с явным намерением отогнать лодчонки подальше от отмели.

– Именем Совета Ста Четырех! Повинуйтесь! – прозвучал опять тот же голос.

И перепуганные бедняки, не смея ослушаться того, кто говорил от имени Совета Ста Четырех, причалили к отмели. В лодку сел человек, на котором были дорогие латы, но со следами крепких ударов и покрытые водорослями и грязью.

– Что повелишь, господин? – спросил странного пассажира старший рыбак.

– Доставить меня в город. А потом – проглотить языки и никому ни единым словом не проболтаться, что видели меня здесь. Под страхом смерти!

Рыбаки повиновались, и лодка помчалась к Карфагену.

Едва она приблизилась к берегу, как Фегор – читатель, вероятно, уже догадался, что это был он, – выпрыгнул из нее и, даже не поблагодарив рыбаков, стремглав бросился в центр города, к дворцу Гермона…

Да, шпион спасся. Ярость переполняла его, и он думал лишь об одном: отомстить Хираму и погубить Фульвию, отвергшую его любовь. Ярость его еще больше распалялась от того, что он пережил ночью. А ночь была ужасной, она тысячу раз грозила ему смертью. То, что он спасся, можно назвать просто чудом, ведь ему грозили и бушующие волны, и тигры морей – акулы, и бездонная пучина моря. По какой-то счастливой случайности волны выбросили его почти бездыханное тело на мягкий песок, где он и встретил солнце.

Утром, как мы видели, дождавшись появления рыбачьих лодок, он подозвал к себе рыбаков. И вот он через какое-то время уже был у дворца Гермона.

• Предыдущая
• 6/28
• Следующая