Иуда и Евангелие Иисуса - Райт Том - Страница 9

Эта мысль очень хорошо подтверждена замечаниями о Евангелии Иуды, сделанными Джеймсом М.Робинсоном на страницах журнала Newsweek 17 апреля 2006 года. Эта новая книга, заявляет он,

Конечно, не исключено, что Робинсон, будучи ученым, был огорчен, когда писал эту статью, что просматривается в его следующей фразе: «Я думаю, что покупатели с отвращением выбросят эту книгу». Робинсон, как мы уже знаем и чему находим подтверждение в книге Кросни, а также в книге самого Робинсона, страстно желал отредактировать и опубликовать Евангелие Иуды и был горько разочарован, когда книга была отправлена швейцарскому ученому Родольфу Кассеру[55]. Но тот факт, что у Робинсона могли быть иные причины заявить именно то, что он заявил, не означает, что сказанное им — неправда. Его заявление очень важно; и оно относится также ко множеству тех текстов, которые Робинсону все–таки довелось собрать и обработать — имеются в виду кодексы библиотеки Наг–Хаммади.

Я уже много и подробно писал в других своих книгах об историческом контексте жизни Иисуса Назарянина, так что повторять здесь этот материал нет необходимости[56]. Даже при том, что детали моего собственного описания оспариваются некоторыми учеными — и, конечно, поводов для разногласий тут всегда будет достаточно, — я уверен, что позиция большинства научного сообщества в отношении жизни Иисуса оставила далеко позади представителей «Семинара по Иисусу» с их буйной фантазией и попытками представить «объективный» портрет Иисуса путем противопоставления серьезным данным концепций, уже признанных чрезмерно упрощенными. Аналогичным образом, оказалось не так просто, как некоторые думали, сконструировать исторически достоверного «Иисуса» из фрагментов гностических евангелий — таких, как Евангелие от Фомы, даже если допустить, что они действительно древние, в чем по–прежнему многие сомневаются, несмотря на громкие, порой негодующие возражения. Как ни крути, Иисус остается фигурой палестинского иудаизма первой трети I столетия нашей эры, а вовсе не учителем, поверявшим некую тайную мудрость на манер буддийского гуру или гностического «хранителя истины».

В частности, Иисус и созданное им движение оставались ярыми приверженцами идеи «царства Божьего», которая, хотя и была видоизменена соответственно особым воззрениям Иисуса, тем не менее относилась к области иудаистских эсхатологических и пророческих ожиданий I века. То есть Иисус верил не в то, что мир пространства, времени и материи был огромной ошибкой, совершенной второстепенным, некомпетентным и злобным божеством, а в то, что наш мир создан Богом Авраама, Исаака и Иакова, истинным и единственным Богом, и в то, что этот Бог подводил историю — историю мира, историю Израиля — к великой кульминации, через которую он должен был установить свою верховную и милостивую власть над миром ради этого мира. Для Иисуса приход Божьего царства вовсе не сводился к тому, что людей должны были забрать из порочного мира и спасти, переместив в иной мир. Суть молитвы, данной Иисусом своим последователям, составляет просьба о наступлении царства Божьего, и о торжестве Божьей воли «на земле, как на небесах» — а ведь такие слова привели бы в ужас любого сколько–нибудь уважающего себя гностика, включая, разумеется, автора Евангелия Иуды. Мы обязательно должны иметь это в виду, рассматривая все изложенное далее.

Итак, что мы можем сказать о сравнении, которое нам предлагается сделать, рассмотрев использование слова «евангелие» — т. е. о сравнении между Евангелиями от Матфея, Марка, Луки и Иоанна — и Евангелием Иуды, а также, если уж на то пошло, «от Фомы», «от Филиппа», «от Петра», «от Марии» и другими? Это — сложный вопрос, его детальное исследование займет чересчур много времени и места. Хотя ряд важных моментов необходимо отметить.

Главное отличие между каноническими и гностическими евангелиями состоит в том, что первые имеют преимущественно повествовательный характер, а само учение излагается разрозненно в рамках общего сюжета, достигающего яркой кульминации, между тем как вторые (такие, как Евангелие от Фомы) представляют собой просто сборники высказываний, расположенных либо в таком порядке, чтобы их было легко запоминать или размышлять над ними, либо в какой–либо тематической последовательности. Как я прежде часто отмечал, главная разница в том, что канонические евангелия представляют собой вести, а Евангелие от Фомы и другие — поучения. В канонических евангелиях рассказывается о происходящих событиях, благодаря которым мир изменился. В Евангелии от Фомы и подобных ему текстах содержатся рассуждения и поучения о том, как тому или иному человеку следовать особой духовной практике и с ее помощью достичь блаженного бестелесного существования. В этом смысле, хотя гностические документы часто именуются «евангелиями», они явно принадлежат к другому жанру.

На это достаточно непредвзято указал Джеймс М. Робинсон, которому за последние пятьдесят лет больше, чем кому бы то ни было еще, доводилось обрабатывать, интерпретировать и издавать подобные тексты. Он пишет:

Такое различие не случайно с религиозной или богословской точки зрения. Авторы гностических евангелий не верили в то, что происходящее изменило мир. В гностических евангелиях, в отличие от канонических, не прослеживается интереса к событиям как таковым и к биографии Иисуса. (Одно из больших достижений новозаветной науки за последние десятилетия заключается в установлении того, что канонические евангелия следует считать образцом античной биографической литературы. Они представляют собой нечто гораздо большее, но уж точно не меньшее, чем это.)[57] Что бы ни совершал «Иисус» гностических «евангелий», главное — то, что он явился не для спасения мира, не для его исцеления или изменения, а чтобы поведать тайное учение о том, как покинуть него.

В частности, ни одно из двух очевидных значений слова «евангелие», бытовавших в I веке, не имеет отношения к гностической доктрине. Отсылка к строкам о благовестнике из Книги Исайи, пришедшем сообщить Иерусалиму, что его долгие беды закончены, и что Бог, наконец–то, воцаряется, это именно то, что противно гностикам[58]. И более широкое использование в I веке слова «евангелие» для прославления римского императора и его империи тоже не имеет никакого отношения к гностицизму. Собственно, как я отмечу далее, это может наводить на некоторые предположения.

Все это верно, и беглый просмотр любого гностического «евангелия» подтвердит рассмотренную выше точку зрения: как правило, гностические евангелия представляют собой сборники поучений, а не последовательные повествования. Однако у этого правила есть исключения, и Евангелие Иуды — одно из них — во всяком случае, в какой–то мере. (Следует также упомянуть о существовании других «евангелий», несколько более схожих с каноническими. Например, Евангелие от Назарян выглядит более–менее ортодоксальным по своему посылу; по крайней мере, так считал Иероним Стридонский, писавший о нем.)