Планета Шекспира - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 13

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая

— У меня тоже. — согласился Хортон.

— У меня есть мясо, вчера только убитое. Присоединитесь ли вы ко мне за трапезой?

— С удовольствием, — согласился Хортон. — Продукты у меня есть, но не столь хорошие как мясо.

— Мясо еще не испортилось, — сообщил Плотоядец. — Но завтра я убью снова. Люблю свежее мясо. Испорченное ем только при опасности. Я думаю, вы подвергаете свою пищу огню, так же, как Шекспир?

— Да, я люблю есть мясо приготовленным.

— Высохшее дерево для огня есть во множестве. Собрано перед домом и только ждет огня. Там есть очаг. Вы, я думаю, видели?

— Да, очаг я видел.

— А тот, другой? Он тоже ест мясо?

— Он вообще не ест.

— Непредставимо! — произнес Плотоядец. — Откуда же он берет силы?

— У него есть то, что называется батареей. Она его снабжает пищей иного рода.

— Вы думаете, что этот Никодимус не починит тоннель сразу же? Вы, вроде бы, говорили там нечто подобное.

— Я думаю, это может потребовать времени, — сказал Хортон. — Он понятия не имеет как тоннель устроен и ни один из нас не может ему помочь.

Они пошли назад по извилистой тропке, которая привела их сюда.

— Что это за запах? — спросил Хортон. — Будто запах трупа, а то и похуже.

— Это пруд, — ответил Плотоядец. — Пруд, вы, должно быть заметили?

— Я его видел, когда шел.

— У него несноснейший запах, — сказал Плотоядец. — Шекспир называл его Вонючим Прудом.

Хортон присел на корточки у костра, присматривая за ломтем мяса, жарящемся на углях. Плотоядец сидел напротив, по ту сторону костра, терзая зубами сырой кусок мяса. Кровь стекала по его морде.

— Вы не возражаете? — осведомился он. — Желудок мой настоятельно взывает о наполнении.

— Вовсе не возражаю, — ответил Хортон. — Через минуту с моим будет то же самое.

Послеполуденное солнце пригревало ему спину. Жар костра пек лицо и он чувствовал наслаждение удобством временного лагеря. Костер разожгли прямо перед снежно-белым зданием и череп Шекспира ухмылялся им сверху. В тишине слышалось журчание ручья, бегущего от источника.

— Когда мы кончим, я покажу вам имущество Шекспира, — сказал Плотоядец. — Оно у меня все аккуратно упаковано. Вам это интересно?

— Да, конечно, — подтвердил Хортон.

Во многих отношениях, — сказал Плотоядец, — Шекспир был досаждающим человеком, хоть я и сильно любил его. Я никогда не знал по-настоящему, нравлюсь я ему или нет, хотя и думаю, что нравился. Мы жили вместе. Мы очень хорошо вместе работали. Мы рассказывали друг другу о многом. Но я никогда не мог избавиться от чувства, будто он надо мной смеется, хотя отчего, я так и не понял. Я вам не кажусь забавным, Хортон?

— Ни в коей мере, — ответил Хортон. — Ты это, должно быть, выдумал.

— Вы мне не могли бы сказать, что значит «чертпобери»? Шекспир всегда пользовался этим словом, и я перенял от него эту привычку. Но я никогда не знал, что это значит. Я его спрашивал, что это такое, но он не говорил. Он только смеялся надо мной, глубоко внутри.

— У этого слова и нет настоящего смысла. Я имею ввиду — обычно нет. Оно используется для выражения чувств, без настоящего смысла или значения. Большинство людей не пользуется им постоянно, только некоторые. Остальные используют его изредка и только при наличии эмоционального повода.

— Так оно не означает ничего?! Просто способ выражаться?

— Верно, — подтвердил Хортон.

— Когда я говорил о волшебстве, он называл это чертовыми глупостями. Оказывается, это не означает какого-то особого вида глупости.

— Нет, он имел ввиду просто глупости.

— Вы тоже думаете, что волшебство — глупости?

— Я не готов ответить. Пожалуй, я никогда об этом как следует не думал. Я бы предположил, что волшебство в общеупотребляемом смысле может быть и глупости. Может быть, волшебство — это то, чего никто не понимает. Ты веришь в волшебство? Ты сам занимаешься волшебством?

— Мой народ многие годы владел великим волшебством. Иногда оно и срабатывает, иногда — нет. Я говорил Шекспиру: «Давай объединим наше волшебство, может оно откроет тоннель». Шекспир тогда говорил, что волшебство — это чертовы глупости. Он говорил, что у него нет волшебства. Он говорил, что волшебства не бывает.

— Подозреваю, — сказал Хортон. — что он говорил из предубеждения. Нельзя отрицать то, о чем ничего не знаешь.

— Да, — сказал Плотоядец, — на Шекспира это похоже. Хотя я думаю, он мне врал. По-моему, он пользовался своим волшебством. У него была вещь, которую он называл «книга», он говорил, что это книга Шекспира. Он мог с ней разговаривать. Что это, коли не волшебство?

— Мы это называем «чтением», — сказал Хортон.

— Он брал эту книгу и разговаривал с ней, а потом она говорила с ним. Он оставлял маленькие знаки на ней особой палочкой. Я его спросил, что он делает, но он на меня наворчал. Ворчание значило оставить его в покое, не докучать ему.

— Эта его книга у тебя?

— Я ее вам покажу позже.

Мясо поджарилось и Хортон принялся есть.

— Вкусно, — сказал он. — Что это за животное?

— Не слишком большое, — ответил плотоядец. — Убивать его не трудно. Не пытается сопротивляться, убегает и все, но зубастое. Много мясных животных, но вкусное только это.

По тропе протопал Никодимус, держа в руке коробку с инструментами. Подойдя к Хортону, сел.

— Пока вы еще не успели спросить, — сказал он, — я его не починил.

— Но сдвиги есть? — спросил Плотоядец.

— Не знаю, — сказал Никодимус. — Я, кажется, знаю, как я, может быть, смогу отключить силовое поле, хотя не уверен. По крайней мере стоит попытаться. В основном я пытался вычислить, что там за силовым полем. Рисовал всяческие наброски и пытался составить несколько диаграмм, что бы получить представление, что там к чему. Тут у меня тоже есть несколько мыслей, но все это ничего не стоит, если я не смогу убрать силовое поле. А, может быть, конечно, я во всем ошибаюсь.

— Но ты не обескуражен?

— Нет, я продолжу попытки.

— Это хорошо, — сказал Плотоядец.

Он проглотил последний кусок сочащегося мяса.

— Пойду к ручью, — сказал он, — умою лицо. Я неаккуратный едок. Вы хотите, чтобы я вас подождал?

— Нет, — ответил Хортон. — Я спущусь попозже. Я еще съел только половину.

— Надеюсь, вы меня извините, — сказал Плотоядец, поднимаясь на ноги. Другие двое сидели, глядя как он неуклюже спускается по тропе.

— Что новенького? — спросил Никодимус.

Хортон пожал плечами.

— Прямо к востоку отсюда есть какая-то заброшенная деревня. Каменные дома заросли кустарником. Судя по виду, там никого не было сотни лет. Нигде не видно, что им здесь было нужно и почему они ушли. Плотоядец говорит, что Шекспир думал, будто это должна быть каторжная колония. Если так, то она была неплохо устроена. С недействующим тоннелем нечего было беспокоиться, что кто-то убежит.

— Плотоядец знает, что это был за народ?

— Не знает. По-моему, ему и дела нет. Он не особенно любопытен. Его интересует только «здесь» и «теперь». К тому же он боится. Прошлое, по-видимому, пугает его. Я предполагаю, что они были гуманоидами, хоть и не обязательно людьми, в нашем понимании. Я заходил в одно из зданий и нашел какую-то бутылку. Сперва подумал, что ваза, но, пожалуй, все-таки бутылка.

Он пошарил вокруг себя рукой и протянул бутылку Никодимусу. Робот повертел ее в руках.

— Грубая работа, — сказал он. — Рисунки могут быть только приблизительными подобиями. Трудно сказать, что на них изображено. Кое-что из этого выглядит, как надписи.

Хортон кивнул

— Все верно, но это значит, что у них было какое-то представление об искусстве. Это может говорить о кочующей культуре.

— Этого недостаточно, чтобы объяснить сложную технологию тоннелей, — возразил Никодимус.

— Я совсем не имел в виду, что это народ, построивший тоннели.

— Плотоядец говорил еще что-нибудь о своем намерении присоединиться к нам, когда мы уйдем?

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая