Выпуск II. Том 2 - Кристи Агата - Страница 4

• Предыдущая
• 4/91
• Следующая

Сильвия Уилкинсон не относилась к числу тонких натур. Она была молодой женщиной, которая не способна испытывать двух чувств одновременно. Ей захотелось поговорить с Пуаро, и она сделала это без промедления. Теперь она пребывала в прекрасном расположении духа. Я был уверен, что Карлотту Адамс она пригласила к себе под влиянием момента, как ребенок, которого насмешил человек, удачно его копирующий.

Из этого следовало, что «нечто в воздухе» не имело отношения к Сильвии Уилкинсон. К кому же? – задавал я себе вопрос.

Я по очереди вгляделся в гостей. Брайан Мартин? Он, безусловно, вел себя неестественно, но на то он и кинозвезда, сказал себе я. Напыщенный и тщеславный человек, слишком привыкший к позе, чтобы легко с ней расстаться.

А вот Карлотта Адамс вела себя абсолютно естественно – тихая девушка с приятным, ровным голосом. Теперь, когда мне представился случай, я внимательно рассмотрел ее вблизи. Мне показалось, что ей присуще своеобразное обаяние – обаяние незаметности. Оно заключалось в отсутствии каких бы то ни было резких или раздражающих нот. Она мягко сливалась со своим окружением. Внешность у нее тоже была незаметной. Пушистые темные волосы, блеклые голубые глаза, бледное лицо и подвижный, нервный рот. Приятное лицо, но вряд ли бы вы легко узнали его, если бы, скажем, встретили Карлотту Адамс в другом платье.

Судя по всему, благосклонность и комплименты Сильвии доставляли ей удовольствие, в чем нет ничего удивительного, подумал я, и в этот самый момент произошло нечто, заставившее меня изменить свой поспешный вывод.

Карлотта Адамс посмотрела на сидевшую напротив Сильвию, которая отвернулась к Пуаро, и в ее бледно-голубых глазах появилось любопытное, оценивающее выражение. Она внимательно изучала нашу хозяйку, и в то же время я отчетливо читал в ее взгляде враждебность.

Возможно, я ошибся. А может быть, в ней говорила профессиональная зависть. Сильвия была знаменитой актрисой, поднявшейся на самый верх. Карлотта же только начала взбираться по лестнице.

Рассмотрел я и трех других членов нашей компании. Мистер и миссис Уилдберн – что сказать о них? Он был высоким, мертвенно-бледным мужчиной, она пухлой, экспансивной блондинкой. Они производили впечатление состоятельных людей, интересовавшихся всем, что касалось театра. Проще говоря, они не хотели говорить ни о чем другом. Поскольку я возвратился в Англию недавно, они не нашли во мне интересного собеседника, и в конце концов миссис Уилдберн предпочла забыть о моем существовании.

Последним был молодой человек с круглым, добродушным лицом, который вошел в ресторан с Карлоттой Адамс. У меня с самого начала возникли подозрения, что он не так трезв, как хотел бы казаться. Когда он начал пить шампанское, мои подозрения подтвердились.

Он определенно страдал от глубокого чувства вины. Все начало ужина он провел в скорбном молчании. Позднее он излил мне свою душу, явно принимая меня за своего старинного друга.

– Я хочу сказать, – говорил он, – что это не так. Не так, дорогой мой!

Оставляю в стороне некоторую нечленораздельность его речи.

– Я хочу сказать, – продолжал он, – я вас спрашиваю? Вот, например, девушка – прямо скажем – лезет не в свое дело. Все портит. Конечно, я ей ничего этого не говорил. Она не такая. Пуританские, знаете ли, родители... «Мэйфлауэр»... все такое. Да чего там – порядочная девушка! Но я хочу сказать... о чем я говорил?

– Что все непросто, – примирительно сказал я.

– Вы правы, непросто! Непросто! Чтобы здесь поужинать, я занял деньги у своего портного. Золотой человек! Сколько же я ему за эти годы задолжал! Нас с ним это сблизило. Нет ничего дороже истинной близости, правда, дорогой мой? Вы и я. Вы и я. А, собственно, кто вы такой?

– Моя фамилия Гастингс.

– Да что вы! Никогда бы не подумал. Я был уверен, что вас зовут Спенсер Джонс. Дружище Спенсер Джонс. Встретил его в «Итоне и Харроу» и занял пятерку. То есть насколько одно лицо похоже на другое – вот что я хочу сказать! Да если б мы были китайцами, мы бы вообще себя от других не отличали!

Он печально закивал головой, но потом приободрился и выпил еще шампанского.

– И все-таки, – заявил он, – я не негр какой-нибудь!

Эта истина так его обрадовала, что он переключился на более светлые мысли.

– Чаще думайте о хорошем, – принялся убеждать он меня. – Я всегда говорю: чаще думайте о хорошем. Совсем скоро, когда мне стукнет семьдесят или семьдесят пять, я буду богатым человеком. Когда умрет мой дядя. Тогда я смогу заплатить портному.

И на его лице заиграла счастливая улыбка.

Как это ни странно, мне он понравился. У него было круглое лицо и до смешного маленькие усы, как будто кто-то уронил каплю туши на большой лист бумаги.

Я заметил, что Карлотта Адамс поглядывает в его сторону, а когда он заулыбался, она поднялась и сказала, что ей пора.

– Как мило, что вы пришли, – сказала Сильвия. – Я обожаю все делать экспромтом, а вы?

– Боюсь, что нет, – ответила мисс Адамс, – я обычно все тщательно продумываю заранее. Это помогает избежать... ненужных волнений.

Что-то в ее тоне мне не понравилось.

– Результаты говорят в вашу пользу, – засмеялась Сильвия. – Давно не испытывала такого удовольствия, как на вашем сегодняшнем представлении.

Лицо мисс Адамс просветлело.

– Вы очень добры, – искренне произнесла она, – честно говоря, мне очень приятно слышать это от вас. Мне необходима поддержка. Она всем нам необходима.

– Карлотта, – произнес молодой человек с черными усами, – протяни тете Сильвии ручку, скажи спасибо, и пойдем.

Чеканный шаг, которым он двинулся к выходу, был чудом его волевых усилий. Карлотта быстро пошла за ним.

– Что-что? – удивилась Сильвия. – Тут кто-то, кажется, назвал меня тетей Сильвией? Я его не успела рассмотреть.

– Дорогая, – вступила миссис Уилдберн, – не обращайте на него внимания. Какие надежды он подавал в Драматическом обществе, когда учился в Оксфорде! Сейчас в это трудно поверить. Тяжело видеть молодой талант загубленным! Но нам с Чарльзом тоже пора.

И чета Уилдбернов удалилась. Брайан Мартин ушел вместе с ними.

– Итак, мсье Пуаро?

Он улыбнулся ей.

– Et bien[6], леди Эджвер?

– Бога ради, не называйте меня этим именем! Я хочу его забыть! Вы, должно быть, самый черствый человек в Европе!

– Нет, напротив, я вовсе не черствый.

Пуаро тоже отдал дань шампанскому, даже чрезмерную, подумал я.

– Значит, вы поедете к моему мужу? И уговорите его сделать по-моему?

– Я к нему поеду, – осторожно пообещал Пуаро.

– А если он вам откажет – наверняка так и будет, – вы придумаете что-нибудь очень умное. Все считают вас самым умным человеком в Англии, мсье Пуаро.

– Значит, когда я черствый, мадам, вы упоминаете Европу. Но когда вы хотите похвалить мой ум, то говорите лишь об Англии.

– Если вы это провернете, я скажу о вселенной.

Пуаро протестующе поднял руку.

– Мадам, я ничего не обещаю. Я встречусь с вашим мужем в интересах психологии.

– Мне только приятно, что вы считаете его психом, но умоляю вас: заставьте его – ради меня! Мне так нужна эта новая любовь!

И она мечтательно добавила:

– Представьте только, какую она произведет сенсацию!

Через несколько дней, когда мы сели завтракать, Пуаро протянул мне только что распечатанное письмо.

– Взгляните, друг мой, – сказал он. – Что вы об этом думаете? Письмо было от лорда Эджвера и в сухих официальных выражениях извещало, что Пуаро ждут завтра к одиннадцати часам.

Должен признаться, я был поражен. Я не принял всерьез обещания Пуаро, данного им в веселой и легкомысленной обстановке, и уж никак не предполагал, что он предпринимает для выполнения этого обещания какие-то конкретные шаги.

Мои мысли не были загадкой для Пуаро, обладающего редкой проницательностью, и его глаза засветились.

• Предыдущая
• 4/91
• Следующая