Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод) - Потоцкий Ян - Страница 50

• Предыдущая
• 50/171
• Следующая

Прости мне поэтому, если я позволю себе садиться одесную тебя, но так же точно поступает благосклонный монарх, которого я имею честь представлять, по отношению к сиятельной особе королевы.

Затем дворецкий усадил прочих лиц, согласно их званию, сохраняя первое место для госпожи де Торрес.

Приступив к обеду, мы долгое время не нарушали молчания, однако затем вице-король возвысил голос и, обратившись к госпоже де Торрес, произнес:

— С грустью вижу, что в письме, которое ты, сударыня, писала ко мне в Америку, ты как будто бы усомнилась в выполнении обещаний, данных мною тебе около тринадцати лет тому назад.

— И в самом деле, сиятельнейший сеньор, — отвечала тетка Эльвиры, — если бы я надеялась на столь непреложное выполнение данного вами обещания, я постаралась бы, чтобы моя племянница стала достойнее вашего высочества.

— Вижу, — ответил вице-король, — что ты, госпожа, из Европы, ибо в Новом Свете все отлично знают, что со мной шутки плохи.

После этих решительных слов беседа несколько увяла, и никто уже не нарушил молчания. Когда обед окончился, вице-король проводил меня до самых моих покоев. Обе тетки пошли узнать, что с Эльвирой, которой подали обед в комнате дворецкого, я же остался с её служанкой, которая отныне несла службу при моей особе. Она знала, что я мальчик, но прислуживала мне однако с немалым рвением, хотя тоже невероятно боялась вице-короля. Мы взаимно пытались придать себе храбрости и, как бы то ни было, весело проводили время.

Тетки вскоре вернулись, и, так как вице-король заявил, что целый день не будет меня видеть, тайно привели Эльвиру и Лонсето. Тогда веселье стало всеобщим, мы смеялись от всей души, так что даже тетушки, довольные минутой передышки, должны были разделить нашу радость.

Едва сгустились сумерки, мы услышали звуки гитары и заметили вице-короля, который, завернувшись в плащ, старался укрыться за углом соседнего дома. Голос его, хотя уже далеко не юношеский, был, однако, ещё весьма приятен, более того, — он значительно усовершенствовался с точки зрения метода, из чего следовало, что вице-король и в Америке не оставлял музыки.

Маленькая Эльвира, отлично зная уловки женского кокетства, сняла одну из моих перчаток и швырнула её за окно. Вице-король поднял её, поцеловал и спрятал за пазухой. Но едва я оказал ему эту любезность, как мне подумалось, что на моём счету прибавится лишняя сотня розог, как только вице-король узнает, что я за Эльвира. Эта мысль так глубоко меня опечалила, что я стал думать только о том, как бы поскорее отправиться спать. Эльвира и Лонсето со слезами простились со мной.

— До завтра, — сказал я.

— Быть может, — ответил Лонсето.

Затем я улегся в той самой комнате, где стояло ложе моей новой тетки. И я, и она, разоблачаясь перед сном, старались проделывать это как можно скромнее.

Наутро тетка моя Даланоса разбудила нас очень рано, говоря, что Лонсето и Эльвира ночью убежали и неизвестно, что с ними стало. Весть эта как громом поразила бедную Марию де Торрес. Что до меня, то я подумал, что не могу сделать ничего лучшего, как только остаться вместо Эльвиры вице-королевой Мексики.

Когда цыган так рассказывал нам свои приключения, один из его людей пришел отдать ему отчет о том, что сделано за день, и вожак поднялся и попросил позволить ему отложить продолжение рассказа на следующий день.

Ревекка капризно заметила, что вечно нам кто-то мешает, заставляя прервать рассказ на самом интересном месте, после чего присутствующие повели беседу о довольно безразличных вещах. Каббалист сообщил, что до него дошли вести о вечном страннике Агасфере, который уже перешел Балканы и вскоре прибудет в Испанию. Точнее не знаю, что все делали в этот день, и перехожу к следующему, который был гораздо богаче событиями.

Я проснулся на рассвете, и мне вдруг пришла охота побывать у зловещей виселицы Лос Эрманос в надежде, что я снова найду там какую-нибудь жертву. Прогулка эта не была напрасной, ибо я и в самом деле нашел человека, лежащего между двумя висельниками. Несчастный казался совершенно лишенным чувств и окоченевшим, но, впрочем, притронувшись к его рукам, я убедился, что в нём ещё теплились остатки жизни.

Я принес ему воды и обрызгал лицо; но, видя, что он отнюдь не приходит в чувство, я взвалил его на спину и вынес из гнусной ограды. Понемногу он пришел в себя, вперил в меня отсутствующий взгляд, потом вдруг вырвался из моих рук и побежал, не разбирая дороги. Какое-то время я следил за ним; заметив, однако, что он бежит в кусты и легко может заблудиться в этих дебрях, я счёл своим долгом побежать за ним и остановить его. Незнакомец обернулся и, видя, что за ним гонятся, побежал быстрее; наконец, он споткнулся, упал и поранил голову. Я отер ему платком рану, после чего, оторвав кусок своей рубашки, перевязал ему голову.

Незнакомец ничего мне не сказал; тогда, ободренный этой покорностью, я подал ему руку и проводил его в цыганский табор. За всё это время я не смог добиться от него ни единого слова. Придя в пещеру, я застал уже всех в сборе; для меня сохранили одно место, но подвинулись, уступая ещё одно — незнакомцу, вовсе не спрашивая, кто он и откуда прибыл. Таковы законы испанского гостеприимства, от коих никто не отваживается уклониться.

Незнакомец стал жадно пить шоколад, как человек отчаянно голодный.

Вожак спросил, что за злоумышленники его так сильно ранили.

— Никакие не злоумышленники! — ответил я. — Я нашел этого сеньора под виселицей Лос Эрманос. Как только он пришел в чувство, он сразу же начал изо всех сил убегать; тогда, опасаясь, чтобы он не заблудился в зарослях, я погнался за ним и непременно схватил бы его, когда он упал. Быстрота, с которой он убегал, является причиной, по которой он так покалечился.

Услышав эти мои слова, незнакомец положил ложечку и, обращаясь ко мне, сказал с пресерьезной миной:

— Ты, сеньор, выражаешься ошибочно, что, безусловно, является следствием неверных принципов, которые тебе внушили в юности.

Вы легко можете судить, какое впечатление произвели на меня эти слова. Однако я сдержался и ответил:

— Сеньор незнакомец, смею тебя заверить, что с младенческих лет мне внушали наилучшие принципы, которые мне тем необходимее, что я имею честь быть капитаном валлонской гвардии.

— Я говорил, — прервал меня незнакомец, — о принципах, которыми ты руководствуешься при рассмотрении ускоренного движения тел по наклонной плоскости. Ибо если ты хочешь говорить о моём падении и доказать его причины, ты обязан принять во внимание, что, поскольку виселица помещена на возвышенном месте, я принужден был бежать по наклонной плоскости. Отсюда следовало принять линию моего бега за гипотенузу прямоугольного треугольника, основание которого параллельно горизонту, прямой же угол заключен между вышеупомянутым основанием и отвесной линией, ведущей к вершине треугольника, или к низу виселицы. Тогда ты мог бы сказать, что моё ускоренное движение по наклонной плоскости так относилось к падению вдоль перпендикуляра, как этот самый перпендикуляр относился к гипотенузе. Это-то ускоренное движение, описанное таким образом, и было причиной того, что я упал, а вовсе не удвоение моей скорости. Но, впрочем, невзирая на все вышесказанные обстоятельства, я охотно считаю тебя капитаном валлонской гвардии.

После этих слов незнакомец вновь взялся за свою чашечку, оставив меня в нерешительности относительно того, как мне отнестись к его доказательствам, ибо я и в самом деле не ведал, говорил ли он всерьез, или же хотел посмеяться надо мной.

Цыганский вожак, видя, что доказательства незнакомца так меня взволновали, пожелал придать беседе иное направление и сказал:

— Этот благородный путешественник, который, как мне кажется, обладает необычайными познаниями по части геометрии, безусловно нуждается в отдыхе; поэтому не следует сейчас настаивать на том, чтобы он говорил, и если общество разрешит, я займу его место и буду продолжать историю, начатую вчера.

• Предыдущая
• 50/171
• Следующая