Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод) - Потоцкий Ян - Страница 39
- Предыдущая
- 39/171
- Следующая
С этими словами она достала из-за пояса золотой ключ и отворила огромный сундук, покрытый черным бархатом с серебряными орнаментами. Когда крышка сундука отскочила, я увидел выходящий оттуда скелет, который приближался ко мне с грозным видом. Я обнажил шпагу, но скелет, вырвав себе левую руку, применил её вместо оружия и с яростью напал на меня. Я защищался весьма отважно, когда затем второй скелет вылез из сундука, выломал ребро у первого и изо всей силы ударил меня им по голове. Я схватил его за шею, но он обнял меня костяными руками и хотел повалить наземь. Наконец я сумел от него избавиться, но тут третий скелет выполз из сундука и присоединился к двум первым. За ним показались ещё трое других. Тогда, не имея надежды выйти победителем из столь неравной схватки, я упал на колени перед принцессой и просил её смилостивиться надо мной.
Принцесса приказала скелетам возвратиться в сундук, после чего сказала:
— Помни, Ромати, что до самого своего смертного часа ты не вправе забыть того, что ты тут видел.
В этот самый миг она сжала меня за плечо, я почувствовал, что меня прожгло до кости и упал в обморок.
Не знаю, как долго я оставался в этом состоянии; в конце концов я проснулся и услышал около себя молитвенные песнопения. Я понял, что лежу среди обширных развалин; хотел выбраться из них и зашел во внутренний двор, где увидел часовню и монахов, служащих заутреню. Окончив молитву, приор пригласил меня в свою келью. Я пошел за ним и, стараясь привести в порядок свои чувства, рассказал ему всё, что видел этой ночью. Когда я окончил, приор сказал:
— Сын мой, ты не смотрел, не оставила ли принцесса каких-нибудь знаков на твоей руке?
Я засучил рукав и в самом деле увидел, что рука обожжена и на ней видны следы пяти пальцев принцессы.
Тогда приор приподнял крышку ларца, стоящего у его постели и извлек на свет божий старинный пергамент.
— Вот, — сказал он, — булла, возвещающая об основании нашей смиренной обители; она может тебе объяснить то, что с тобой нынче случилось.
Он развернул пергамент и прочитал следующие слова:
«В лето господне 1503, на девятом году царствования Фредерика,[105] короля Неаполя и Сицилии, Элъфрида Монте Салерно, до последней степени увязнув в безбожии, во всеуслышание похвалялась тем, что обладает истинным раем на земле, и явственно отрекалась от того эдема, который ожидает нас в жизни грядущей. Тем временем, в ночь с четверга на Страстную пятницу землетрясение поглотило её дворец, развалины которого стали адским пристанищем, где сатана, враг рода человеческого, поселил бесчисленные полчища злых духов, которые толпами нападают на тех, кто отваживается приближаться к Монте Салерно, и даже на набожных христиан, обитающих в сей округе. Поэтому мы, Пий III[106], слуга слуг господних и прочая и прочая, повелеваем основать часовню в самом средоточии означенных руин…»
Я не помню уже конца буллы, помню только, что приор заверил меня, что нападения нечистой силы стали гораздо реже, но что, однако, порой они случались, в особенности же в ночь с четверга на Страстную пятницу. Одновременно он посоветовал мне, чтобы я заказал несколько десятков месс за упокой души принцессы и сам их выслушал. Я последовал его совету и затем пустился в дальнейшее странствие, но память об этой несчастной ночи оставила грустное впечатление, от которого я никак не могу избавиться. Да и рука моя ноет постоянно.
С этими словами Ромати обнажил руку, на которой мы увидели ожог и следы пальцев принцессы.
Тут я прервал вожака, сказав ему, что просматривал в кабинете у каббалиста некоторые рассказы Хаппелиуса и что в них нашел приключение, весьма похожее на это.
— Очень возможно, — ответил вожак, — что Ромати вычитал свою историю из этой книги, а может быть и выдумал её с начала до конца. Тем не менее, рассказ его немало сделал для того, чтобы разжечь во мне охоту к странствиям и в особенности надежду самому испытать столь же удивительные приключения, что, впрочем, так и осталось только надеждой. Но такова уж сила впечатлений, полученных в юные годы, что мечты эти долго кружили мне голову, и я так никогда и не сумел совершенно освободиться от них.
— Сеньор Пандесовна, — сказал я на это, — разве ты не дал мне понять, что с тех пор, как ты живешь в этих горах, ты видел вещи, которые тоже можно было бы назвать чудесами?
— В самом деле, я видел кое-какие вещи, которые мне напоминали историю Джулио Ромати.
В этот момент один из цыган прервал нашу беседу; а так как оказалось, что у Пандесовны ещё много дел, я, захватив ружье, отправился на охоту. Побродив по окрестным холмам и пригоркам и бросив взгляд на долину, простирающуюся у моих ног, я подумал, что узнаю издали злосчастную виселицу двух братьев Зото. Зрелище это разожгло моё любопытство, я ускорил шаги и в самом деле очутился возле виселицы, на которой по-прежнему висели оба трупа. С ужасом отвратил я взор и пошел, удрученный, в наш табор. Вожак спросил меня, куда я ходил; я ответил, что дошел до самой виселицы двух братьев Зото.
— Ты застал их обоих висящими? — спросил цыган.
— Как? — прервал я его, — разве у них есть обыкновение по временам отцепляться?
— Очень часто, — сказал вожак, — и в особенности ночью.
Эти несколько слов погрузили меня в сомнения. Я снова находился по соседству с двумя проклятыми страшилищами; я не знал, упыри ли это или же вымышленные мною самим страхи, однако, как бы то ни было, следовало их опасаться. Печаль терзала меня весь остаток дня; я пошел спать, не поужинав, и всю ночь мне мерещились привидения, упыри, духи, призраки и висельники.
День четырнадцатый
Цыганки принесли мне шоколаду и сели со мной позавтракать. Затем я вновь взял ружье и не знаю, какая несчастная рассеянность привела меня к виселице двух братьев Зото. Я увидел их снятыми с виселицы. Зайдя под виселицу, я заметил, что оба трупа лежат на земле, а между ними — молодая девушка, в которой я узнал Ревекку.
Я разбудил её как можно бережнее, однако зрелище, которое невозможно было заслонить, ввергло её в состояние несказанного горя. У неё начались судороги, она зарыдала и лишилась чувств. Взяв её на руки, я понес её к роднику, расположенному неподалеку; там обрызгал ей лицо водой, и она постепенно пришла в себя.
Никогда бы я не решился спросить её, как она очутилась под виселицей, но она первая заговорила об этом.
— Я хорошо знала, — сказала она, — что молчание твоё будет иметь для меня пагубные последствия. Ты не хотел рассказать нам о своём приключении, и вот я так же, как ты, стала жертвой этих проклятых упырей, гнусные проказы которых в мгновение ока уничтожили длительные старания моего отца обеспечить мне бессмертие. До сих пор я не могу ещё понять всех ужасов этой ночи. Буду, однако, стараться припомнить их и расскажу тебе о них, но ты не понял бы меня, если бы я не начала с самого начала моей жизни.
Ревекка задумалась на миг и повела такую речь:
Мой брат, рассказывая тебе свои приключения, познакомил тебя с некоторой частью моих собственных приключений. Отец наш предназначал его в супруги двум дочерям царицы Савской, что же до меня, то он хотел, чтобы я вышла замуж за двух гениев, возглавляющих созвездие Близнецов.
Брат, гордый супружеством, которое было ему завещано, удвоил рвение к каббалистическим наукам. У меня же впечатление было совершенно иным; меня пугала мысль стать женой двух гениев сразу, и я была настолько этим огорчена, что не могла составить двух строк каббалы. Я всё время откладывала эти труды на завтра и кончила тем, что совсем позабыла это искусство, столь же трудное, сколь и небезопасное.
Брат мой вскоре заметил мою нерадивость и осыпал меня ужаснейшими упреками. Я обещала ему исправиться, не думая, впрочем, сдержать обещание. Наконец, он пригрозил мне, что пожалуется на меня отцу; я заклинала его пощадить меня. Тогда он сказал, что подождет ещё до ближайшей субботы, но так как я к этому времени ничего не сделала, вошел ко мне в полночь, разбудил и сказал, что сейчас же вызовет тень нашего отца — грозного Мамуна,
105
Фридрих IV (1452–1504) — король Неаполя и Сицилии (1496–1501).
106
Пий III — римский папа (1503).
- Предыдущая
- 39/171
- Следующая