Ленька Охнарь (ред. 1969 года) - Авдеев Виктор Федорович - Страница 51
- Предыдущая
- 51/211
- Следующая
— Полчаса вам даю, — негромко, холодно сказал Двужильный.
Вскоре в большую комнату вошли девицы. Встреть их Ленька на улице, да еще полупьяный, как сейчас, не узнал бы. Обе марухи разоделись по самой последней моде — в короткие, узкие, выше колен, юбочки, в шляпки, высокие фетровые боты. Полная, белокурая Глашка Маникюрщица была в голубом манто рытого бархата; черненькая Манька Дорогая, или, как ее между собой еще называли воры, Сука, — в меховом полупальто.
Обе подвели глаза, ярко накрасились, в руках держали лаковые сумочки. По комнате от них распространился сильный запах духов.
Бросив карты на подоконник, Модька Химик картинно поднял руку, продекламировал:
Когда я был молод,
В гусарах служил,
Красотку-цыганку
Безумно любил!
Он потянулся.
— Итак, мы едем на раут? Лакей, цилиндр, перчатки или получишь в рыло!
Он снял с вешалки свое темно-серое демисезонное пальто в крупную красную клетку, кашне, оделся.
Медленно стал натягивать сапоги Хряк.
Первой ушла Маникюрщица. За ней вскоре Хряк и Модька Химик, насвистывающий опереточный мотивчик. Затем минут через десять исчезла Манька Дорогая. Сердце у Леньки взволнованно колотилось, хмель придал ему смелость. Он загородил дорогу Двужильному:
— Возьмите меня с собой.
Вероятно, Двужильный не ожидал такой просьбы.
— Чего торопишься?
— Я уже говорил, дядя Клим. Сармаку вот так надо раздобыть, — чиркнул Охнарь себя пальцем по горлу. — Зима, а у меня клифтишка нету. Возьмите. Я не подведу.
Двужильный пошевелил ноздрями.
— Посиди дома.
— Боитесь?
— Мы, милок, ничего не боимся, — грубо сказал Двужильный. — У нас испуг сыздетства прошел. На дворе морозно, застудишься.
Он пронзительно глянул на Леньку, словно этим взглядом сметая его с пути. Ленька побледнел, однако не отступил. Смотрел он обидчиво, исподлобья, верхняя чуть приподнятая губа дрожала совсем по-детски — не поймешь, то ли хочет укусить, то ли заплакать. Левая бровь дяди Клима высоко, удивленно поднялась, короткие щетинистые усики задвигались. Внезапно он ласково, ободряюще потрепал огольца по щеке, толкнул плечом дверь.
Вслед за ним вышел и Калымщик. Просвирня заперла за ними дверь, и в доме наступила тишина, но тишина гнетущая, похожая на липкую паутину. Лишь глухо бормотали настенные часы, да и они, казалось, не время отсчитывали, а накликали беду.
— Спать ложись, — сказала Охнарю Просвирня. — Вот ту старую шубу возьми на вешалке, постели на полу у сундука. Не забудь, свет погаси.
Она зевнула, перекрестила большой рот и скрылась в чуланчике: словно пропала. Где-то глухо хлопнула дверь. Лишь впоследствии Ленька — узнал, что там находилась еще одна каморка — «маханшина келья».
— Десять минут спустя комната погрузилась в кромешную темноту. Ворочаясь на шубе, протрезвившийся Ленька чутко прислушивался к ночным звукам в доме и за стеной. Мрак давил его, было чего-то страшно.
IV
Вот уже три дня, как Ленька живет в «малине» и не может понять, что делается вокруг него, что происходит с ним самим. Как относятся к нему обитатели дома? Ленька остро чувствовал: все к нему приглядываются, не приведи господь ему возбудить подозрение — придавят, как мокрицу. Он не знал, как себя вести, чтобы понравиться, не опускал ни перед кем глаз, считая, что этим высказывает свою самостоятельность.
Он прекрасно понял, что сейчас воры ушли «на работу» Что именно они делают в городе — Охнарю было неизвестно. При мужчинах ли находятся обе молодые женщины или отдельно «гуляют» по панели? Расскажут ли ему об этом? Вдруг дядя Клим возьмет да и оставит его в хазе? Вот бы здорово! Тут весело, народ аховый, выпивки, жратвы — разливанное море. А что, разве бы он не мог пригодиться? На «воле» Охнарь слыхал, что таких, как он, огольцов приучают лазить в форточку. Забравшись в чужой дом, они изнутри открывают дверной запор и впускают взрослый А то берут «сонниками». Огольца подсаживают в окно, и он один среди бела дня (или с карманным фонариком, если дело ночью) обкрадывает спящих и через окно же передает вещи партнерам наружу.
Да разве его здесь оставят? Кто он? Обыкновенный беспризорник, мелкий урка. А дядя Клим и его сотоварищи — духовые. Попасть к ним — то же самое, что из пехоты перевестись в лейб-гвардию. Ленька отлично сознавал: воры не могут быть доверчивыми, принимать всех. «Малина» — это их крошечная крепость в большом городе, и она же их мышеловка. Враги для них — все. Друзей — никого. Прознай про хазу уголовный розыск — окружат и прихлоп нут, и любой из самарцев поможет.
Чокали невидимые часы на стене, в углу под полом скреблась мышь. Ленька принял позу поудобней.
Эх, как судьба его швыряет! Будто палка-бита деревянного «чижика» — есть такая игра. Давно ли с ребятами своей улицы он в половодье бегал на Дон, вылавливал разбухшие доски, бревна, прибитые волной к берегу, и тащил домой на топку? Давно ли катил на воронежском товаро-пассажире и трясся, что его схватит кондуктор с бычьей мордой? Давно ли сбежал от киевского большевика, гульнул в чайной «Уют», спал в асфальтовом котле? Давно ли с Нилкой Пономарем был захвачен облавой и доставлен в ночлежку? А уж после этого и в разных детдомах учился, прошел тюрьму, имел судимости и вот лежит в «малине». Да уж не мерещится ли ему все это? И смутно белеющий потолок, обклеенный бумагой, по которому шуршат тараканы, и бревенчатый дом, и тетка Просвирня, и город Самара? Существует ли на свете сам мальчишка Ленька Осокин по кличке Охнарь, или ничего этого совсем-совсем нет и в помине? Ни белого света, ни Земли, никого! Вот он зажмурится, откроет глаза и — ничегошеньки! А вдруг в самом деле?
Ленька крепко и не без страха закрыл глаза и, казалось, почувствовал вечность: исчезло время, все куда-то провалилось. Еще не успев открыть глаза, он цапнул себя за руку и радостно засмеялся. Жив! Есть такой оголец Ленька Охнарь и никогда не умрет. Он уже весело смотрел на потолок, на стены и готов был побиться об заклад, что какое-то мгновение сквозь тьму отлично различил настенные часы, голую красотку в розово-ядовитой рамке.
Откуда же вся эта разная разность появилась на свете? Сотворил бог? А кто сотворил бога? Большевики говорят, что его придумали попы. Наверно, и его, Ленькин, отец был неверующим?
Ему вспомнился последний побег из детдома, полгода назад, который и привел его сюда, в «малину».
До чего же Леньке сперва легко вздохнулось на «воле»! Снова свободен, кати куда хочешь, делай что пожелается! Нет вокруг казенных стен, нет воспитателей, нудных замечаний: «Куда? Зачем дерешься? Нельзя! Останешься без отпуска!» Правда, нет и чистого белья, нет трехразового питания — в последнее время кормить стали лучше. Нет цветных карандашей, красок — Ленька пристрастился к рисованию. Э, да разве он пропадет? Не сворует, так выпросит. Народ зажил сытнее, подобрел.
На «воле» Охнарь, как всегда, быстро сошелся с новыми корешами. Под рубахой за ремень у него был засунут самодельный нож, выточенный из стальной полосы, с грубой деревянной колодкой.
Стоял октябрь, от Волги дул пронзительный ветер, мелкий дождь сек щеки. Вместе с корешком Охнарь украл на базаре из лавки скорняка новую каракулевую шапку. Его схватили, дружок успел сбежать, оставив в руках преследователей великоватую куртку, скинутую на ходу. Пострадавший торговец в легкой поддевке, еще какие-то двое повели Охнаря в ближайшее отделение милиции. На нижней разбитой губе у него запеклась кровь, Ленька загнанно зыркал по сторонам, старался не заплакать от испуга и все почему-то сплевывал.
«Допрыгался», — в странном оцепенении думал он, видя, что улизнуть нет никакой возможности. Торговец так завернул ему за спину руки, что малейшее движение вызывало боль в суставах, плечах.
- Предыдущая
- 51/211
- Следующая
