Шляпа императора или Всеобщая сатирическая история человечества в ста новеллах - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/26
• Следующая

История этого выдающегося изобретения поучительна.

Честь его свершения приписывают Гимлеру, но скорее всего оно было плодом коллективного разума.

Могло быть так. Гитлер позвал ближайших соратников и, усадив их за круглый стол, сказал:

— Черные тучи сгущаются над страной. Она переполнена военнопленными, евреями и инакомыслящими. Если мы не научимся ликвидировать их массами — нам каюк.

Соратники переглянулись.

— Мой фюрер, — сказал быстрый умом Геббельс, — что если морить их голодом в тюрьмах?

— Тюрем не хватит.

— Вывести миллион солдат и — из автоматов! — рубанул с плеча простодушный Геринг.

— Много свидетелей.

За столом воцарилось молчание.

— Вот в добрые старые времена... — начал Гимлер.

— В добрые старые времена пленных убивали на месте, евреи жили в Египте, а инакомыслящих топили в Рейне, — прервал его фюрер. — Топили... Топили... в этом что-то есть.

— Воды не хватит.

— Воду можно заменить.

В свое время ефрейтор Шилькгрубер попал под газовую атаку союзников.

Глядя в его остекленевшие глаза, все в один голос выдохнули:

— Газ!

Идея родилась, оставалось внедрить. Правда, не ясны были кое-какие детали: например, что делать с золотыми зубами и волосами казненных?

Это доработали на месте.

Атомную бомбу изобрели очень порядочные и очень миролюбивые люди — физики.

Бросить ее на Хиросиму поручили тоже хорошему человеку — отличному летчику и семьянину, полковнику Тибетсу.

Свой самолет он назвал ласково в честь жены «Энола Гей».

Под самолет подвесили бомбу и полковник отлетел к Японским островам.

Когда показалась Хиросима, Тибетс аккуратно установил на прицеле высоту и скорость, навел самолет на цель и нажал кнопку.

Бомба, покачиваясь на парашютных стропах, медленно опускалась прямо на центр города.

Сбегались люди, приехала в грузовике полиция — все думали, что это вывалился из самолета парашютист.

Раздался взрыв и двухсот тысяч японцев не стало, они испарились, как дождь над костром, деревья сгорели, как спички, земля оплавилась. Во всей Хиросиме остался только один выгоревший изнутри бетонный дом.

Когда самолет вернулся на базу, полковник вспомнил, что не сообщил жене, как назвал машину. Он приказал соединить себя по телефону с коттеджем в Штатах.

— Как ты? Как наши малыши? А у меня для тебя есть приятный сюрприз, — сказал он в трубку.

Когда Нюренбергский трибунал уже заканчивал допрос бывшего командующего немецким военно-морским флотом адмирала Деница, и один из судей уже, зевнув, шепнул на ухо другому: «Повесим?» — возникло название парохода «Лакония»...

12 сентября 1942 года командир немецкой подводной лодки Хартенштейн, всплыв посреди Атлантического океана в тысяче миль от африканского побережья, неожиданно рассмотрел в вечернем сумраке силуэт огромного пассажирского судна.

Какие тут могут быть пароходы кроме американских и английских? Не раздумывая командир выпустил по судну две торпеды. Ахнули взрывы.

— Что они так кричат? — спросил некоторое время спустя он своего помощника, прислушиваясь к звукам в океане. Была чудесная тропическая ночь, ярко сияли звезды. Ни ветерка. Слышно как у себя дома в Вильгельмсгафене.

— Взывают о помощи, — сообщил помощник. — Кричит на итальянском языке.

— На како-ом?

— На итальянском, — сказав это помощник побледнел, а командир схватился за голову. Итальянцы были союзниками Германии.

— Немедленно вытащить кого-нибудь из воды!

Вытащили. Оказалось, что потоплен английский пароход «Лакония» битком набитый итальянцами взятыми в плен в Африке. Скандал!

Хартенштейн, видимо, чем-то отличался от остальных командиров, удиравших со всех ног с места потопления. Он дал открытую радиограмму: «Всем-всем! Если кто-нибудь может помочь экипажу затонувшей „Лаконии“ я не буду нападать. В воде полторы тысячи человек. Немецкая подводная лодка».

Радиограмма всполошила весь мир.

— «Лаконию» потопили, на ней же тьма народу, — сказал Черчиль.

— Срочно сообщите итальянцам, — распорядился Дениц. — И свяжитесь с французами, их африканские порты рядом.

— Ввязались мы в эту войну, — в который раз с горечью подумали итальянцы.

— Конечно, нам прикажут, мы пойдем спасать, — сказали командиры французских кораблей. — Да как бы самим не получить торпеду в борт.

— Вот где они, сволочи, прятались, — сообразили в американском штабе, — послать туда два гидросамолета с бомбами!

Больше всех рассвирепел Гитлер:

— Этот мальчишка Хартенштейн зовет к себе еще три наших подводных лодки. Нашелся спасатель! Где у него итальянцы? На палубе? Срочно погрузиться!

Дениц эту радиограмму не передал.

Зато прилетел американский самолет. Он быстро нашел лодку Хартенштейна и сбросил на нее две бомбы.

— Боевая тревога! Срочное погружение!

«Нас сбрасывали с палубы в воду ударами кулаков, нам угрожали оружием, мы не хотели снова очутиться в океане», — прочитал судья трибунала показания уцелевших итальянцев.

Через сутки подошел французский крейсер и подобрал плававших в воде.

В этой истории трагически переплелось все, что сопровождает войны: злой умысел, трагическая случайность, риск, подвиг, трагедия, смерть, а для кого и счастливый исход. Трагедий было куда больше. Некоторые английские матросы, не желая сдаваться немцам, пошли на шлюпках к берегам Африки. Их плавание продолжалось от двух до трех месяцев. Умерших от голода и жажды выбрасывали за борт. В живых остались считанные.

Судьям хорошо было, сидя в мягких креслах и попивая минералку, рассуждать: «Зачем пошли на шлюпках?», «Не стоило метать бомбы, если ты видишь на палубе народ», «Не надо было бить и толкать людей за борт»...

Непереданная радиограмма спасла Деницу жизнь. Судьи дали ему десятку, а чтобы подстраховаться записали: «действия командиров подводных лодок были пиратскими».

Добрые дела наказуемы: лодка Хартенштейна была вскоре потоплена американским самолетом.

День когда Мао Дзедун встретился в Пекине с Хрущевым был очень жарким.

— Надо бы искупаться, — предложил великий кормчий.

Пошли в бассейн и разделись до трусов. Бассейн был открытый, на одном его берегу стояли два кресла, а на другом росли кусты. Мао с Хрущевым сели в кресла, а в кустах притаились за зелеными ветками их советники.

Сполоснулись и разговор зашел о делах.

— Сколько у вас и у американцев дивизий? — спросил Мао.

Хрущев поманил пальцем, из кустов выскочил военный специалист и загребая по-собачьи быстро-быстро переплыл бассейн.

— У нас двести, у них сто, — сказал он прячась за кресло.

— Чего же вы боитесь? — недовольно спросил Дзедун.

— Считают сейчас не дивизии, а атомные бомбы, — возразил Хрущев.

— А сколько у вас и у американцев атомных бомб?

Хрущев сделал еще знак и через бассейн к нему подплыл физик-ядерщик. Он был в плавках и с него капало.

— У нас три тыщи и у них столько же, — сообщил Никита.

— Ага, поровну. Зато у вас и у нас миллиард людей. Если бросить все бомбы, нас останется больше. Надо начинать войну, — решил Мао. — Атомная бомба — бумажный тигр.

— Ну и арифметика! — подумал Хрущев. — Странный он какой-то, этот азиат. Надо держаться от него подальше.

— Плывите, — разрешил он и два специалиста плюхнулись в воду.

— Погибнет половина человечества, зато для остальных настанет райская жизнь, — развивал свою мысль кормчий. — Построим общество свободное от угнетения и эксплуатации.

«Провести бы тебя раз по тому месту где она взорвалась, посмотрел бы я, как ты будешь строить». Подумав так, Хрущев зашел за кресло и стал отжимать трусы. Мао последовал за ним. Один из специалистов, сидевших в кустах, потом говорил, что в эти минуты он услышал легкий скрип. Он считал, что это повернулось колесо истории. Но он может и ошибаться. Выжимались трусы, а трусы на обоих лидерах были большие, футбольные, черного цвета.

• Предыдущая
• 23/26
• Следующая