Шляпа императора или Всеобщая сатирическая история человечества в ста новеллах - Сахарнов Святослав Владимирович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/26
• Следующая

— Ведь надо же, — говорили интеллигенты, — легенда, а он верит!

Томпсон стал таскать из колодца грязь. Он таскал ее год. Однажды в черной жиже глаз исследователя разглядел два желтых комочка. Это была ароматная смола «пом», без которой в древности не обходилось ни одно жертвоприношение.

Потом пошли золотые и деревянные вещички и наконец женские черепа. На консула глядели глазницы, лишенные девичьих глаз.

— Ведь надо же! — заахали интеллигенты. — Кто бы мог подумать.

Во время очередного политического переворота в Мексике усадьбу Томпсона сожгли, а землечерпалку утопили.

— Я успел, — только и сказал он.

У художника есть единственная возможность увековечить свое имя, для этого ему надо написать одну хорошую книгу, или картину, или романс:

«Отворил я окно...»

У критиков и вообще у тех, кто поправляет художников, возможностей больше. Скажем те, кому не нравились стихи Лорки, просто вывели поэта за город и там пристрелили. Труп закопали.

С прозаиком и драматургом Булгаковым получилось сложнее. Когда МХАТ поставил его пьесу «Дни Турбиных» в прессе поднялся вой. «Театр получил от Булгакова не драматургический материал, а огрызки и объедки со стола романиста». «Автор одержим собачьей старостью». «Пьеса политически вредна, а драматургически слаба». Последняя фраза принадлежала критику Осафу Литовскому.

На пьесу навалились всем миром и ее пришлось снять.

Между прочим Булгакову нужно было кушать. Пьесу «Дни Турбиных» вождь и учитель смотрел пятнадцать раз. Возникла естественная мысль написать ему письмо.

На квартире у Булгаковых раздался телефонный звонок:

— Говорите, хотите работать?.. Где хотите? В театре... Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами...

Через полчаса испуганно позвонили из театра, пригласили срочно приехать. Впрочем работенка оказалась чепуховая, кончилось тем, что пришлось переписывать чужие либретто.

Встретиться Сталину оказалось тоже недосуг. Катились дела поинтереснее: шли процессы, Ежова сменял Берия.

Ночами писатель сидел сгорбившись за письменным столом и ровными строчками покрывал белые квадратики бумаги. Стена, к которой он сидел лицом, растворилась, пропала, вместо нее поднялась крытая колоннада дворца. За ней, еле видные в сумерках, источали аромат кипарисы и пальмы. Между колоннами шаркающей походкой бродил старик в белом плаще с кровавым подбоем.

На еду теперь хватало, но критики избрали новый путь: о Булгакове перестали вспоминать. Пьесы запрещали на корню. Живьем съедала болезнь. Умирая, писатель слушал, как жена читает: «Волшебные черные кони и те утомились...»

После смерти Мастера критики кинулись кропать о нем мемуары. Осаф Литовский написал: «...произошло два примечательных события: появились две пьесы, одна революционная — Булгакова».

Вот так. Не надо и выводить за город.

Впрочем звонок от Иосифа Вассарионовича после смерти был:

— Правда, ли, что умер товарищ Булгаков?

— Да, он умер.

Трубка о рычаг — бряк...

В истории не мало случаев, когда человек кончал жизнь самоубийством. Оратор Демосфен, узнав, что его хотят отвезти в Афины и там казнить, принял яд. Изобретатель Рудольф Дизель имел крупные неприятности из-за своего мотора, вышел ночью на палубу судна — он шел из Германии в Англию — и исчез. Министр Щелоков занимался на пару со своей женой темными махинациями. Когда дело запахло судом, оба застрелились. Жена из маленького браунинга, муж из большого охотничьего ружья. Прежде чем поднести ко рту дуло карабина, он надел генеральский мундир.

Все эти смерти понятны, узнав их подробности, не хочется кричать.

Сергей Есенин другое дело. Он писал стихи. Сначала:

Потом:

Наконец:

Он сменил несколько жен, последняя говорила почти на всех языках, кроме русского, а он понимал только по-русски. Наконец, в ленинградской гостинице «Англетер» вскрыл себе вены. Даже последнее стихотворение, которое он писал кровью, поражает силой. Потеряв эту силу человек остается опустошенным. Написанное им — это пестрокрылое насекомое; разорвав куколку оно живет своей жизнью.

За несколько лет до этого около Есенина появилась маленькая глазастая Галя Бениславская. То, что она была часто рядом, Есенин мог и не заметить. «Голубушка...», «Моя жена...» Это в записочках, на клочках...

Она покончила с собой ровно через год после него и на его могиле. Написала просто: «самоубилась». Из ее тела вырвалось и тоже живет пестрокрылое насекомое.

«Чьи-то кони стоят у двора...»

Автор веселых юмористических рассказов Михаил Зощенко был человек мрачный.

При встрече с ним Владимир Маяковский сказал:

— Я думал, что вы будете острить, шутить, балагурить... А вы...

Маяковский только что съездил в Америку, готовился к поездке во Францию, писал поэму «Хорошо», жил на два дома.

Хотя Зощенко и жил уже в отдельной квартире, но за стеной на кухне у соседей по-прежнему ревели четыре примуса, в уборной висели четыре лампочки. Когда соседи ругались и становилось невмоготу, Зощенко убегал к знакомому фотографу и жил у него по нескольку дней. Молчал и сам себе варил вермишель.

Однажды на лестнице его поймал за пуговицу начинающий писатель.

— Скажите, как научиться работать так как вы? Чтобы каждая фраза была как оструганная дощечка, чтобы каждая входила в рассказ, как влитая, впритык?

— Придумывайте с утра, каждый день, по одной. Больше не нужно. Но, каждый день.

На другое утро начинающий проснулся и загрустил. «Боже, неужели я такой бездарный, что не смогу придумать одну фразу?» — думал он. Думал, думал и придумал: «Посадил дед бабку».

На следующий день он уже не придумал ничего.

Подкараулив Зощенко он признался ему в этом.

— Значит вам надо идти в дворники или в инженеры, — грустно ответил юморист.

— А вот вы, вот вы, что-нибудь сегодня придумали?

— Придумал: «Говорят в Америке бани отличные».

Между прочим во время ихнего разговора этажом ниже на площадке стоял какой-то тип и что-то записывал. Трудно сказать, есть ли тут какая-нибудь связь, но с тех пор Зощенко имел много неприятностей.

Кстати, острил, шутил и балагурил Маяковский тоже не долго.

Древний грек Эзоп ухитрялся писать так, что читатель глазами видел одно, а головой понимал совсем другое. Так родились басни. Древний жанр подхватил революционный поэт Ефим Придворов. Свои басни он подписывал «Демьян Бедный». Между прочим квартира у него была в Кремле и в комнатах кое-какое мебелишко тоже было.

— Ефим Лакеевич Придворов, — сказал про него Есенин.

С мебелью у Есенина было тоже все в порядке, но никакими псевдонимами он не прикрывался.

— писал он.

От непереносимой тяготы жизни Есенин вскрыл себе вены.

Демьяна же не брало ничто. Когда в заднем кремлевском дворике комендант Мальков расстреливал из пистолета эсерку Каплан, он приказал на всякий случай завести моторы двух грузовиков. На шум вышел Бедный.

• Предыдущая
• 21/26
• Следующая