Здравствуй, грусть - Саган Франсуаза - Страница 6
- Предыдущая
- 6/21
- Следующая
– Ты должна научить меня танцевать би-боп, – сказал он, позабыв о своем ревматизме.
Он остановился, машинальным любезным бормотаньем приветствуя появление Эльзы. Она медленно спускалась по лестнице в зеленом платье, с рассеянной светской улыбкой на губах – улыбкой, какую она пускала в ход в казино. Она постаралась представить в наиболее выгодном свете свои выгоревшие на солнце волосы и облезшую кожу, но ее похвальные усилия увенчались сомнительным успехом. К счастью, она этого, по-видимому, не понимала.
– Ну как, мы едем?
– Анны еще нет, – сказала я.
– Пойди посмотри, готова ли она, – сказал отец. – Пока мы доберемся до Канн, будет полночь.
Я поднялась по ступенькам, путаясь в длинном платье, и постучалась к Анне. Она крикнула: «Войдите». Я так и приросла к порогу. На ней было серое платье, удивительного серого цвета, почти белого, который, словно предрассветное небо, отливал какими-то оттенками морской волны. Казалось, в этот вечер в Анне воплотилось все очарование зрелой женственности.
– Изумительно, – сказала я. – О, Анна, какое платье!
Она улыбнулась своему отражению в зеркале, как улыбаются кому-то, с кем предстоит скорая разлука.
– Да, этот серый цвет в самом деле находка, – сказала она.
– Вы сами – находка, – сказала я.
Она взяла меня за ухо, заглянула мне в лицо. Глаза у нее были темно-голубые. Они просветлели, улыбнулись.
– Вы милая девочка. Хотя порой бываете несносной.
Она пропустила меня вперед, ничего не сказав о моем платье, что я отметила с облегчением, но и с обидой. По лестнице она спускалась первой, и я видела, как отец пошел ей навстречу. У подножия лестницы он остановился, поставив ногу на нижнюю ступеньку и подняв к Анне лицо. Эльза тоже следила, как Анна спускается по лестнице. Я очень четко помню эту картину: на первом плане прямо передо мной золотистый затылок, великолепные плечи Анны, чуть пониже ослепленное лицо отца, его протянутая рука и где-то вдали силуэт Эльзы.
– Анна, – сказал отец. – Вы несравненны.
Она мимоходом улыбнулась ему и надела поданное ей пальто.
– Встретимся на месте, – сказала она. – Сесиль, хотите поехать со мной?
Она уступила мне место за рулем. Ночная дорога была так хороша, что я вела машину не торопясь. Анна молчала. Казалось, она даже не слышала, как надрываются трубы в приемнике. Машина отца обогнала нас на крутом повороте, но она даже бровью не повела. Я чувствовала, что вышла из игры, что присутствую на спектакле, в который уже не могу вмешаться.
В казино благодаря ухищрениям отца мы очень скоро потеряли друг друга из виду. Я очутилась в баре с Эльзой и ее знакомым полупьяным южноамериканцем. Он занимался театром и, несмотря на винные пары, рассказывал очень интересно, как человек, увлеченный своим делом. Я довольно приятно провела в его обществе около часа, но Эльза скучала. Она была знакома с одной или двумя театральными знаменитостями, но вопросы ремесла ее ничуть не интересовали. Она вдруг спросила меня, где мой отец, будто я имела об этом хоть малейшее представление, и исчезла. Южноамериканец на мгновение, кажется, огорчился, но очередная порция виски поправила его настроение. Я ни о чем не думала, я была приятно возбуждена, так как из вежливости участвовала в его возлияниях. Все стало еще более забавным, когда он захотел танцевать. Мне пришлось обхватить его обеими руками и зорко следить, чтобы он не отдавил мне ноги, а это требовало немалых усилий. Мы оба хохотали до упаду, так что, когда Эльза с видом Кассандры хлопнула меня по плечу, я готова была послать ее к черту.
– Я их не нашла, – сказала она.
Лицо у нее было удрученное, пудра с него уже осыпалась, стала видна сожженная кожа, черты заострились. Выглядела она довольно жалко. Я вдруг страшно рассердилась на отца. Он вел себя возмутительно невежливо.
– А-а! Я знаю, где они, – сказала я, улыбнувшись с таким видом, точно их отсутствие было самой естественной вещью на свете и беспокоиться не о чем. – Я мигом.
Лишившись моей поддержки, южноамериканец рухнул в объятия Эльзы и, кажется, был этим доволен. Я с грустью подумала, что у нее куда более роскошные формы, чем у меня, и что я не могу на него сердиться. Казино было большое, я обошла его дважды, но без толку. Я обшарила все террасы и наконец вспомнила о машине.
Я не сразу нашла ее в парке. Они сидели в ней. Я подошла сзади и увидела их в зеркале. Увидела два профиля, близко-близко друг от друга, очень серьезные и удивительно прекрасные в свете фонаря. Они смотрели друг на друга и, должно быть, о чем-то тихо разговаривали – я видела, как шевелятся их губы. Я хотела было уйти, но вспомнила об Эльзе и распахнула дверцу.
Рука отца лежала на запястье Анны. Они едва взглянули на меня.
– Вам весело? – вежливо спросила я.
– В чем дело? – раздраженно спросил отец. – Что тебе здесь надо?
– А вам? Эльза уже целый час ищет вас повсюду.
Анна медленно, будто нехотя, повернулась ко мне.
– Мы уезжаем. Скажите ей, что я устала и что ваш отец отвез меня домой. Когда вы вдоволь навеселитесь, вы вернетесь в моей машине.
Я задрожала от негодования, я не находила слов.
– Навеселимся вдоволь! Да вы понимаете, что говорите! Это отвратительно!
– Что отвратительно? – с удивлением спросил отец.
– Ты привозишь рыжую девушку к морю, под палящее солнце, которого она не переносит, а когда она вся облезла, ты ее бросаешь. Это слишком просто! А я – что я скажу Эльзе?
Анна с усталым видом опять обернулась к нему. Он улыбался ей, меня он не слушал. Я дошла до полного отчаяния:
– Ладно, я скажу... скажу ей, что отец хочет спать с другой дамой, а она пусть подождет удобного случая, так, что ли?
Возглас отца и звук пощечины, которую мне отвесила Анна, раздались одновременно. Я проворно отпрянула от открытой дверцы. Анна ударила меня очень больно.
– Проси прощения, – сказал отец.
В полном смятении я застыла у дверцы машины. Благородные позы всегда приходят мне на ум с запозданием.
– Подойдите сюда, – сказала Анна.
В ее голосе не было угрозы, и я подошла. Она коснулась рукой моей щеки и заговорила мягко, с расстановкой, как говорят с недоумками:
– Не будьте злюкой, мне очень жаль Эльзу. Но при вашей деликатности вы сумеете все уладить. А завтра мы все объясним. Я вам сделала больно?
– Нет, что вы, – вежливо ответила я.
Оттого что она вдруг стала такая ласковая, а я только что так необузданно вспылила, я едва не расплакалась. Они уехали – я смотрела им вслед, чувствуя себя опустошенной. Единственным моим утешением была мысль о моей собственной деликатности. Я неторопливо вернулась в казино, где меня ждала Эльза и повисший на ее руке южноамериканец.
– Анне стало плохо, – непринужденно объявила я. – Папе пришлось отвезти ее домой. Выпьем чего-нибудь?
Она смотрела на меня, не говоря ни слова. Я попыталась найти убедительную деталь.
– У нее началась рвота, – сказала я. – Ужас, она испортила себе все платье.
Мне казалось, что эта подробность потрясающе правдива, но Эльза вдруг заплакала, тихо и жалобно. Я в растерянности уставилась на нее.
– Сесиль, – сказала она. – Ах, Сесиль, мы были так счастливы...
И она зарыдала громче. Южноамериканец заплакал тоже и все повторял: «Мы были так счастливы, так счастливы». В эту минуту я ненавидела Анну и отца. Я готова была на все, что угодно, лишь бы Эльза перестала плакать, и тушь не стекала бы с ее ресниц, и американец не рыдал бы больше.
– Еще не все потеряно, Эльза. Поедемте со мной.
– Я приду на днях за своими вещами, – прорыдала она. – Прощайте, Сесиль, мы всегда ладили друг с другом.
Мы обычно говорили с ней только о погоде и модах, но сейчас мне казалось, что я теряю старого друга. Я круто повернулась и побежала к машине.
- Предыдущая
- 6/21
- Следующая
