Сигнал к капитуляции - Саган Франсуаза - Страница 2

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая

Шарль позвонил. Подобрав с пола «Монд», он попытался читать, но не мог сосредоточиться. Люсиль слишком быстро водит. Правда, спортивный автомобиль с откидным верхом, что он подарил ей на Рождество, весьма надежен. Он специально звонил приятелю из автомобильного еженедельника, чтобы выяснить, какая марка всего устойчивей и вообще лучше. А Люсили сказал, что купил первую попавшуюся под руку и модель эту выбрал случайно. Так вот, между прочим, взял да и купил машину. Она была в восторге. Но если сейчас позвонят, что на дороге разбился темно-голубой автомобиль с молодой женщиной за рулем, чьи документы… Он встал. Определенно у него начинается помешательство.

Вошла Полина с завтраком на подносе. Он улыбнулся:

– Как там на улице?

– Немного пасмурно. Но пахнет весной.

Полине было шестьдесят лет, десять из которых она служила у Шарля. До сих пор она не проявляла склонности к поэтическим наблюдениям.

– Весной? – машинально переспросил он.

– Да, так сказала мадемуазель Люсиль. Она заходила на кухню взять апельсин и сказала, что едет кататься и что на улице пахнет весной.

Экономка улыбнулась. Первое время Шарль опасался, что она возненавидит Люсиль. Месяца два Полина к ней присматривалась, а потом пришла к заключению, что у Люсили мозги десятилетнего ребенка, да и мсье недалеко ушел. Поэтому он не может оградить ее от житейских неурядиц. Значит, этим должна заниматься она, Полина. И Полина с завидной энергией принялась следить за тем, чтобы Люсиль не забывала отдохнуть, вовремя ела, поменьше пила. Люсиль, судя по всему, подчинялась ей охотно. Это была одна из маленьких домашних загадок, вызывавшая недоумение и восхищение Шарля.

– Она только взяла апельсин?

– Еще просила передать вам, чтоб, когда выйдете на улицу, обратили внимание на весенний запах.

Полина произнесла это ровным голосом. Понимает ли она, что Шарль выклянчивает послание от Люсили? Иногда Полина избегала смотреть ему в глаза. Он знал, что она осуждает его не за любовь к Люсили, а за то, как неистово, самозабвенно он любит. Кроме Полины, об этом не догадывался ни один человек на свете. При своем здравомыслии, материнском и чуть снисходительном отношении к Люсили, она не могла понять его болезненной, ненасытной любви. Она жалела бы Шарля, влюбись он не в «эту милую девушку», как она называла Люсиль, а в какую-нибудь «злую женщину». Ей было невдомек, что первое, может, еще хуже.

Клер Сантре обитала в роскошной квартире, доставшейся ей от покойного мужа. Правда, теперь апартаменты выглядели поскромней, чем в былые годы. Это проявлялось во множестве мелочей: мебели слегка поубавилось, голубые занавеси на окнах пережили уже не одну перекраску, приходящие официанты стали не такие вышколенные. К примеру, путались порой, какая из пяти дверей ведет из гостиной на кухню. И все же то была одна из лучших квартир на авеню Монтень, и приемы, которые давала Клер, считались весьма изысканными.

Клер Сантре была высокая худощавая подвижная блондинка, хотя с тем же успехом могла бы оказаться и брюнеткой. Ей было за пятьдесят, однако выглядела она моложе. О любви рассуждала с веселой непринужденностью. Создавалось впечатление, что лично ее это больше не касается, хотя у нее и сохранились на сей счет приятные воспоминания. Такое амплуа располагало к ней женщин. А мужчины добродушно и шутливо приударяли за ней. Клер входила в ту славную когорту пятидесятилетних дам, что умудряются не просто выдерживать парижский ритм жизни, но и оставаться в моде, а то и сами задают тон. На ее званые обеды помимо прочих обычно бывала приглашена парочка американцев и один-другой венесуэлец. Своих она заранее предупреждала, что новички ничем не примечательны и званы по деловым соображениям. За столом их усаживали возле кого-нибудь из модных женщин. Они с трудом следили за беседой, теряясь в загадках и недоговоренностях, вежливо улыбались непонятным для них шуткам, а по возвращении в Каракас с восторгом рассказывали об этом обеде. Благодаря чему Клер обладала эксклюзивным правом на ввоз во Францию венесуэльских тканей или наоборот и виски на ее приемах всегда имелось в изобилии. Кроме того, она была ловка, и если уж о ком плохо отзывалась – значит, без этого никак нельзя было обойтись, не рискуя показаться смешной.

Добрых десять лет Шарль Блассан-Линьер оставался одним из столпов ее приемов. Он охотно одалживал деньги и никогда не напоминал о долге. Был богат, красив, говорил мало, но кстати. Время от времени он, по совету Клер, брал в любовницы одну из ее протеже. Обычно их отношения длились год, реже – два. В августе он вывозил их в Италию; когда они изнемогали от парижской жары, отправлял в Сен-Тропез, а когда жаловались зимой на усталость – в Межев. Потом они получали дорогой подарок, и это служило знаком, что связь подошла к концу. Как правило, он не объяснял причин разрыва. А полгода спустя Клер снова брала его «под крыло». Но два года назад этот спокойный, рассудительный, практичный человек вышел из-под ее влияния. Он влюбился в Люсиль, а та была неуловима. Она оказалась остроумна, хорошо воспитана, умела держаться в обществе, но никогда ничего не рассказывала Клер ни о себе, ни о Шарле, ни про его планы. До знакомства с Шарлем она служила в одной из тех газет, что причисляют себя к левым, чтобы меньше платить своим сотрудникам – чем их прогрессивность и ограничивается. Работу она бросила, и никто не знал, что она делает целыми днями. Если у нее и был любовник, то не из их круга. Клер не раз подсылала к ней своих «мушкетеров», но впустую. Не зная, с какой стороны подступиться, Клер как-то предложила ей авантюру в бальзаковском духе – из тех, какими не гнушаются парижские светские львицы. Это обещало Люсили норковое манто плюс прощальный чек от Шарля примерно на ту же сумму.

– Мне не нужны деньги, – ответила Люсиль. – И я не занимаюсь такими вещами.

Она произнесла это весьма сухо, глядя в сторону. На секунду Клер поддалась панике, но тут же нашлась – вот такие-то озарения и помогли ей сделать блестящую карьеру в свете. Она взяла Люсиль за руки.

– Спасибо, дорогуша, спасибо. Я ведь люблю Шарля как брата, а вас совсем не знаю. Простите мне, я проверяла вас. Если б вы согласились, мне было бы страшно за Шарля, вот и все.

Люсиль засмеялась, и Клер, в глубине души ожидавшая сцены умиления, пребывала в тревоге до следующего совместного обеда. Но Шарль не выказывал ничего необычного, и она успокоилась. Люсиль умела держать язык за зубами. Или умела забывать.

Весенний сезон начался не особенно удачно. Клер мрачно просматривала список приглашенных. Первым, как водится, приехал Джонни – она его держала на подхвате. До сорока пяти лет Джонни был педерастом. Но теперь он уже не чувствовал сил для полночных свиданий с предметами своей любви после рабочего дня и светского ужина. И довольствовался мечтательными взглядами на красивых молодых мужчин во время приемов. Светскость убивает все, даже пороки. Да зачтется же ей! Тогда-то Джонни стал при Клер чем-то вроде пажа. Он сопровождал ее на премьеры и званые обеды. Иногда принимал и своих гостей в ее доме, впрочем, с великим тактом. Вообще-то его звали Жан, но друзья сочли, что Джонни звучит веселее. Он не возражал. А лет через двадцать даже приобрел легкий англосаксонский акцент.

– О чем вы задумались, дорогая? Вас что-то тревожит?

– Я тут размышляла о Шарле. И еще о Диане. Нынче она приедет со своим хахалем. Как-то я его видела. Боюсь, он не украсит приема. Не понимаю, как можно в тридцать лет и с такой внешностью быть столь мрачным.

– Диана зря увлеклась интеллектуалами. Ей это не к лицу.

– Интеллектуалы тоже порой бывают ого-го, – снисходительно возразила Клер. – Но Антуан не такой уж интеллектуал. Заведует отделом в издательстве «Ренуар». Ну что там за деньги платят? Гроши, сами знаете. А Диана, слава богу, достаточно богата, чтоб…

– Он не показался мне таким корыстным, – заступился Джонни, которому Антуан очень понравился.

• Предыдущая
• 2/28
• Следующая