Таинственные перья - Зверев Максим Дмитриевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/23
• Следующая

Чем бы всё это кончилось — неизвестно. Но в это время на пруд пришли птичницы — работницы зоопарка.

— Смотри, Григорьевна, утка-то наша, которая потерялась! — воскликнула одна из них.

Григорьевна была опытной птичницей. Она работала в зоопарке с самого его основания.

— Верно, она! — согласилась Григорьевна. — Где-то утята должны быть, — и услышала хор тонких пискливых голосков за забором.

Около утят остановилось несколько прохожих. Шли споры, ловить их или нет. Кто-то отгонял собаку из соседнего двора. Но в это время прибежала Григорьевна, собрала всех девять в передник и отнесла на пруд. Утята бросились к матери, словно опытные пловцы. Всё семейство уплыло в дальний конец пруда. Там утка и утята спокойно выбрались на берег.

Они были дома!

Ночью налетела сильная буря. Ураганный ветер нёс мокрый снег вместе с дождём. Деревья в Алма-Атинском зоопарке гнулись и со свистом шумели голыми ветвями. Висячие электрические лампочки на столбах раскачивались, и под ними на аллеях метались из стороны в сторону освещенные пятна,

В эту бурную ночь в клетке у енотки Бульки родились енотята. Она лежала с ними в деревянной будке-гнезде. Ни ветер, ни дождь ей были не страшны: будка была из толстых досок, плотная, без щелей. Булька облизала и высушила новорождённых. Они припали к её соскам и зачмокали.

А над зоопарком ревел ураган, всё возрастая и ломая ветви деревьев. С треском повалилась на аллею толстая белая акация, порвав провода и погасив свет во всём зоопарке. Сильным порывом будку повалило на бок. Холодный дождь со снегом полил прямо на сухое гнездо с семейством енотки…

Булька беспомощно заметалась по клетке. Новорождённые отчаянно запищали. Булька схватила одного енотёнка за голову, перенесла его в угол клетки и положила на мокрый холодный пол. Дождь и ветер хлестали в будке, как и снаружи. Жалобный писк енотёнка стал быстро слабеть: он медленно замерзал.

А Булька неистово носилась по клетке то с одним енотёнком в зубах, то с другим. Она «прятала» их в разные углы, снова схватывала и «перепрятывала», пока они не смолкли.

Трагедию Булькиной семьи увидели только утром. Схватив за шиворот последнего, ещё живого енотёнка, она носилась с ним по клетке..

Енотёнка отобрали, согрели, но молоко у Бульки пропало. Юные натуралисты зоопарка бросились по соседним улицам искать кошку с котятами.

После полудня двое счастливых ребят принесли большую серую кошку с новорождёнными котятами. Их обтёрли мокрой тряпочкой, а потом ею вытерли енотёнка, чтобы он так же пах, как и котята. Этим удалось обмануть кошку, и она приняла подкидыша за своего котёнка.

Долго спорили ребята: оставаться на ночь дежурить около кошки или нет? Но Мурка смотрела такими кроткими глазами, что у юннатов исчезло подозрение о кровожадных намерениях с её стороны. Не могла же она целый день облизывать и кормить своим молоком енотёнка, а ночью съесть его!

«Нет, Мурка не способна на это!» — решили юннаты и ушли домой, заперев на ключ юннатскую комнату.

Утром их ждала совершенно неожиданная неприятность — ни кошки, ни её семейства в комнате не оказалось. Мурка выскочила в открытую форточку. Но где же котята и енотёнок?

В комнате перерыли всё, искали по всему зоопарку, но пропажа не нашлась. Обескураженные юннаты собрались на совещание. Что делать? Где искать енотёнка?

В это время в дверь юннатской комнаты постучали. Вошла женщина. Это у неё вчера ребята купили кошку с котятами. Она держала в руках беглянку, а в корзине копошились котята и енотёнок.

Оказалось, кошка за ночь перетаскала их поодиночке домой, где жила, за несколько кварталов от зоопарка.

Всё семейство опять поселили в юннатской комнате, но дверь и форточку на ночь закрыли.

Так вырос в Алма-Атинском зоопарке совершенно ручной енот, кошкин выкормыш.

На следующий год весной лесник Казакпай медленно ехал по тропе своего объезда. Крики кедровок привлекали его внимание. Внезапно лошадь под ним испуганно захрапела и остановилась, насторожив уши. Перед ней по тропе полз рысёнок.

Казакпай спрыгнул с седла, поднял холодного рысёнка и сунул его за пазуху. Он покопошился в тепле и притих. Лесник повернул коня обратно и поехал в город.

Так полуживой и полуслепой рысёнок попал в приёмыши к нашей Мурке. Она без всякого неудовольствия приняла подкидыша, облизала его, и он зачмокал, припав к соску.

Первую ночь юннаты дежурили около кошки, но она относилась к рысёнку, как к своему родному котёнку, хотя он и был ростом почти с неё.

Рысёнок рос не по дням, а по часам. Через полмесяца он сделался крупнее Мурки, а через месяц стал вдвое больше своей кормилицы. И всё же он продолжал сосать Мурку. Это было удивительное зрелище. Пушистая пёстрая кошка покорно лежала на боку, прищурив глаза. Огромный рысёнок, с урчанием, терзал её соски, и казалось, он пожирал самоё кошку.;

Рысёнок вёл дневной образ жизни. Всю ночь он спал на подстилке, в ящике. Мурке не осталось там даже места, чтобы посидеть. Впрочем, она не спала все ночи напролёт, а ловила мышей на аллеях около клеток зверей. Она таскала добычу в ящик своему приёмышу. Утром он просыпался, зевая и потягиваясь, весь обложенный ночной добычей.

Интересно было наблюдать, как Мурка водила рысёнка по саду, приучая к самостоятельной охоте. Степенно и важно она шагала между кустов, насторожив уши, а рысёнку было неудержимо весело: он прыгал, гонялся за бабочками, пытался ловить мух или подползал к кончику Муркиного хвоста по всем правилам рысьих повадок, полученных по наследству от предков. Прыжок — и кончик хвоста Мурки пойман.

Но солидной взрослой кошке совсем не до забав: раз-раз-раз! — несколько молниеносных пощёчин передней лапкой сразу делали рысёнка серьёзней.

Мурка шла на всё, лишь бы её рысёнку было лучше. Она уступала ему не только постель, но и еду. Рысёнок съедал обе порции молока — за себя и за Мурку. Кошка отходила в сторонку, садилась «пеньком», обвив себя пушистым хвостом, и не мигая смотрела, как ест рысёнок. Если в это время мимо проходил наш старый охотничий сеттер, Мурка мгновенно обращалась в разъярённого дьявола, и пёс, поджав хвост, спешил восвояси. После двух порций молока у рысёнка наступал необузданный прилив игривости, а голодная Мурка убегала в сад ловить мышей. Пришлось кормить их в разных комнатах.

Время шло, рысёнок обратился во взрослую, совершенно ручную рысь. На следующий год Мурка выкормила львёнка, потом двух серебристо-чёрных лисиц.

Исчезновение знаменитой кормилицы было таинственным. Она заканчивала выкармливание очередного подкидыша — барсучонка. С вечера Мурка убежала в сад, принесла одну мышь, и это был последний подарок её выкормышу. Больше Мурка не появлялась. Что с ней случилось, так и не удалось узнать.

Речка Асы всегда привлекала меня обилием в ней форели. В горной речке было удивительно много этой красивой рыбки, быстрой как молния. Кто впервые назвал форелью горного османа, неизвестно: оно прочно установилось за ним у нас в За-илийском Алатау. И в самом деле, осман очень похож на кавказскую форель.

Солнце поднялось высоко и жгло немилосердно. Наши кони выбивались из сил на крутых подъёмах, а мы тащились за ними, держась за хвосты и еле передвигая отяжелевшие ноги. Наконец перевал в долину Дженешке был взят. Я невольно остановил коня, любуясь величественной картиной горных вершин. Здесь ничто не препятствовало глазу для кругового обзора, как в степи. В долине кое-где зеленели посевы, а выше чернели ельники. За ними громоздились снежные вершины с вечными снегами хребтов Кунгей-Алатау. На севере, насколько можно было видеть в сильный бинокль, тянулась равнина. Она упиралась в горы, как в стену, — без всяких холмов и предгорий.

Спуск с перевала занял у нас больше времени, чем подъём. Кони съезжали с крутяков, садясь на зад, по-собачьи. Грохот камешков из-под копыт заполнял всё ущелье. Впрочем, за трудную дорогу мы были награждены встречей с архаром — он как видение возник над тропой, мощный, круторогий, взглянул на нас и мгновенно исчез.

• Предыдущая
• 14/23
• Следующая