На семи ветрах - Мусатов Алексей Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/40
• Следующая

— Ничего, ничего, пусть люди выговорятся, — остановил его Григорий Иванович. — Значит, накипело у них.

— Что же это, граждане? — взмолился Прохор Михайлович, обращаясь к собранию. — Теперь нам и слова не скажи. Как чуть не в бровь, а в глаз, так уж и ярлык клеят…

И собрание словно прорвало… Забыв, что они не у себя в бригаде, а в школе, колхозники заговорили о своих делах. И что это за порядки в артели? Земля тощает, а навоз и минеральные удобрения гонят куда-то на сторону. А разве это не транжирство!

И вообще как ведётся артельное хозяйство? Почему Фонарёв распорядился запахать все клевера и оставил скот без кормов? Родники прошумели на весь район, что в два раза перевыполнят план по сдаче мяса, а под нож пустили тощих, малорослых телят, которым бы ещё расти да расти.

Не за горами весна, сев, а в колхозе до сих пор не отсортированы семена. И неизвестно ещё, хватит ли семян, не придётся ли, как обычно, просить ссуду у государства. И почему председатель молчит обо всём этом, ни о чём не расскажет людям, не посоветуется…

— Да вы что, граждане? — развёл руками бухгалтер Иван Лукич. — О чём у нас собрание, собственно? О школьных делах или о Кузьме Егоровиче? Будто мы отчёт о его работе обсуждаем…

— Да, да, давайте закругляться! — закричали приятели Фонарёва.

— Председатель и без нас отчитается где положено…

— Обязательно отчитается, — подтвердил Григорий Иванович. — Люди обо всём знать хотят. Но не вредно и сейчас кое-что выяснить. — Он кивнул учительнице. — Слово просит Варвара Степановна.

— Собрание, конечно, о школе, — поднимаясь, негромко заговорила учительница. — Но и о родителях поговорить не мешает. Ведь это наше общее дело — ребят воспитывать. Вот вы, отцы и матери, чаще всего интересуётесь, как ваши дети учатся, какие у них отметки, успеваемость. А вот о том, какими растут ваши ребята, кто из них смел, честен, как в жизнь вникает, а кто труслив, ленив, прячется от всего — об этом вы почти не спрашиваете. Да и на себя редко оглядываетесь — как вы живёте, чему у вас ребята поучиться могут. А они не за каменной стеной живут, не за семью замками, а среди нас с вами и всё видят, понимают, всё жадно в себя впитывают и, конечно, ответа требуют: где тут доброе, светлое, а где старое, худое, с гнилью да червоточинкой?

— Вы бы не отвлекались, Варвара Степановна… — заметил Звягинцев. — Поближе к делу…

— Да, да… Я как раз и хочу об этом деле с родителями посоветоваться. — Учительница достала из папки ученическую тетрадь и помахала ею в воздухе. — Один из наших школьников написал вот это сочинение — о том, что увидел вокруг себя в колхозе, в жизни взрослых. И написал в полной уверенности, что он прав. Так как же поступить нам, учителям, — отмахнуться от такого сочинения, скрыть его или выяснить всё до конца?

— Да о чём сочинение-то? — нетерпеливо спросил кто-то из родителей.

— Сочинение небольшое. Если разрешите, я прочту его вслух, — сказала Варвара Степановна.

— Позвольте, к чему это? — шепнул ей Звягинцев.

— А что ж, послушаем, — раздались голоса.

Не обращая внимания на знаки Звягинцева, Варвара Степановна принялась читать сочинение.

С первых же строк оно вызвало живой интерес собрания. Когда речь зашла о проданном на сторону навозе, о брошенных под снегом машинах, раздались восклицания, что этот глазастый сочинитель как в воду смотрел.

— Горазд писака, горазд! Даёт жару, хорошую баньку устроил!

Но вот Варвара Степановна дошла до того места, где описывалось, как школьники нашли в Епишкином овраге целый клад минеральных удобрений.

Собрание притихло. Все обернулись к Кузьме Егоровичу. Тот сидел окаменевший и не сводил глаз с Варвары Степановны.

— Вы с ума сошли… Немедленно прекратите! — ожесточенно шепнул Звягинцев, наклоняясь к плечу учительницы, и той показалось, что он вот-вот выхватит у неё из рук тетрадку.

Варвара Степановна даже отклонилась немного в сторону и торопливо дочитала сочинение до конца.

— «…А теперь я догадываюсь, почему это произошло. Председатель колхоза Фонарёв в химию не верит, землю не любит, и минеральные удобрения для него одна морока. Вот он и разделался с ними по-своему. Со станции удобрения вывез, а в землю их внести то ли не захотел, то ли не успел. Дал команду, их и свалили в Епишкин овраг».

— Вот так сочинение! — раздались голоса.

— А мы в газете другое читали!

— Ты бы объяснил, председатель!

— Вы что, Варвара Степановна! — с трудом поднимаясь из-за тесной парты, глухо спросил Фонарёв. — Облаву на меня затеяли? Ловушки расставляете? Что это за писанина такая? Кто намаракал?

Немного помедлив, Варвара Степановна сказала, что сочинение написал Федя Стрешнев.

— Опять Федька! — ахнул Фонарёв. — Тогда оно и понятно. От кого-кого, а от Стрешневых добра не жди. А вы, значит, ребячьи сплетни подхватываете. Опозорить меня задумали. Хороши ж вы, учителя-наставники!..

— Учителя, Кузьма Егорович, здесь ни при чём, — поспешил вмешаться Звягинцев. — Сочинение Стрешнева — чистая выдумка, и оно было предано забвению. И Варвара Степановна не имела никакого права его оглашать.

— Право у меня, пожалуй, было, — сказала учительница. — Школьник хочет установить правду, он её выстрадал, перетерпел из-за неё немало неприятностей и всё-таки убеждён, что прав. И я не могу ему не верить…

— Та-ак… — насмешливо процедил Фонарёв. — Школьнику, значит, верите, а мне, хозяину колхоза, нет. Интересная петрушка получается. А только у меня, между прочим, живые свидетели есть… — Вытянув шею, он оглядел собрание. — Эй, Клепиков, ты здесь? Скажи-ка людям, как дело было…

— Подтверждаю, — отозвался Семён, поднимаясь с задней парты. — Удобрения внесли как положено… полной нормой. А то, что школьники в овраге нашли, — так это всего лишь остатки. Из-за дождей не успели запахать. Ребята же не разобрались, шум подняли. Можете об этом и у моего Димки спросить, и у Василисы с сыном — они вместе со мной осенью суперфосфат в поле возили. Не так ли, Васёна? — обратился он к Канавиной, стоявшей у двери среди колхозниц.

— Чего уж там… так оно и было, — еле слышно выговорила Василиса и поспешно скрылась за спинами женщин..

— И я, как бухгалтер, свидетельствую, — сказал Иван Лукич. — У меня во всех документах записано, что удобрения в дело пошли.

— Ну?.. Что теперь скажете? — спросил Фонарёв, обернувшись к Варваре Степановне.

Учительница в растерянности молчала.

Вот уж не думала она, что у Фонарёва окажется столько защитников.

Но дело даже не в удобрениях. В конце концов их можно использовать и весной. Дело в другом. Как это сказал Прохор Михайлович: «Лжа — она, как ржа, душу людям разъедает». И эта ложь, как видно, уже затронула не одну душу. Выступила с хвалебным рапортом на слёте Таня Фонарёва. Вовсю подхалимничает перед председателем забывший про совесть Семён Клепиков. Непонятно, почему покривила душой тихая, забитая Василиса Канавина.

— Ох, Кузьма Егорович, — заговорила наконец Варвара Степановна, — много же вы людей попутали! И хоть бы о ребятах подумали…

Собрание вновь зашумело. Фонарёва поддержали близкие ему люди, приятели и родственники. Разве не ясно, что учительница облыжно оговорила председателя, оскорбила уважаемого человека.

— Можно и проверить… — сказал Прохор Михайлович. — Мы же хозяева артели, и всё в наших руках.

— Будьте свидетелями, граждане, — обратился Фонарёв к собранию. — Я этого дела так не оставлю. Клеветать на себя не позволю.

— И мы не оставим, — поднялся Григорий Иванович. — И не кричите вы на Варвару Степановну… Она против совести не пойдёт. — И он предложил перенести этот вопрос на общее собрание членов артели, где избрать из колхозников комиссию и поручить ей разобраться с удобрениями.

В деревне новости не задерживаются. Они шагают по улице на длинных ногах, перемахивают через плетни и заборы, заглядывают в каждую избу.

• Предыдущая
• 28/40
• Следующая