Шериф - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 1
- 1/137
- Следующая
* * *
Кирилл Баженов по прозвищу Шериф сидел за рулем милицейского уазика, стоявшего неподалеку от перрона, и ждал.
«Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, — думал он. — Но по мне, уж лучше немного подождать, чем потом догонять. Надо проверить этого доктора, выяснить, чем он дышит, а там… А там видно будет. Не исключено, что сразу после проверки — как это уже бывало не раз — он соберет свои манатки и рванет обратно, туда, откуда приехал».
Шериф лукавил. «Бывало не раз…» Наоборот, ни разу еще не было по-другому. Он разогнал всех дачников, лишив молочниц пусть небольшого, но все же стабильного заработка. Он так испугал нового агронома, что несчастный бежал без оглядки, бросив на дороге свой обшарпанный фибровый чемодан. А последний из тех, кого он встречал, зоотехник, даже отказался сесть к нему в машину: видимо, все заранее прочитал в глазах Шерифа.
И тем не менее это повторялось снова и снова: Баженов никого не пускал в Горную Долину без проверки.
Прошло уже десять лет с тех пор, когда все это случилось… Другой бы на его месте давно успокоился, но только не он.
А для чего еще нужен Шериф, кроме как охранять покой граждан? Разве не это его главная обязанность? Ну а если он иногда слегка и перегибал палку… Что поделаешь, так не бывает: чтобы и пиво выпить, и пену не сдуть. Так не бывает.
На плоское лобовое стекло, разделенное посередине старомодной перекладиной, упали крупные капли дождя, спустя мгновение они гулко застучали по крыше, ощущение такое, словно сидишь в большом барабане во время рок-концерта.
Черт, неужели им там, наверху, все мало? Льют и льют целый день. Может, они неспроста так стараются, вот будет номер, если хмыри из небесной канцелярии пришлют счет за воду!
Баженов взглянул на часы: до прихода поезда еще десять минут. Он достал сигарету, чиркнул спичкой и сложил руки аккуратной лодочкой — одна из немногих полезных вещей, которым научил его папаша. Да, про отца все так и говорили: «Сашка Баженов может прикурить с одной спички на любом ветру». Конечно, еще он умел замечательно пить водку, но подобных мастеров в Горной Долине всегда хватало. А вот прикуривать на любом ветру… У Шерифа это в крови. Он всегда прикурит — на любом ветру, если вы, конечно, понимаете, о чем идет речь.
Вот так же он поступит и с новым доктором — прикурит его, как сигарету, да не просто так, а с одной спички. Ну что такое докторишка по сравнению с тишиной и покоем в Горной Долине? Да ничего.
Правда, Тамбовцев, старый хрен, строго-настрого запретил Шерифу выкидывать свой излюбленный трюк с проверкой. Николаевича можно понять: руки не те, глаза не те, — ему необходим молодой помощник. Но и Шериф ошибиться не должен: помощник помощнику рознь.
Тамбовцев предупредил его заранее:
— Кирилл, к нам едет новый врач. Наконец-то я смогу уйти на покой. Надоели мне эти флюсы и фурункулы. — (Ага, уйдешь ты! А где спирт будешь брать? За столько лет небось привык к медицинскому. Халявному.) — Все согласовано, получено подтверждение из врачебной ассоциации — человек грамотный, надежный. Ты только, Кирюша, не спугни его своими дурацкими фокусами! Ты тоже хороший парень, но… у тебя ведь — дыра в голове. Остынь. Хватит уже. Лады?
Шериф выслушал, покивал. Согласен, мол. Схитрил, чтобы старый пень отвязался.
Но… Правило есть правило… По-другому нельзя. Этак чуть расслабишься, и ОН вернется.
Нет, пропустить без проверки — да кого угодно, хоть папу римского в обнимку с Патриархом Всея Руси — он не может. И не должен! Это его обязанность — не пускать. И не пустит, будьте уверены!
Внезапно раздалось громкое шипение, затем — высокий режущий звук, от которого внизу живота все сжалось, и наконец — громкое, неразборчивое бурчание, сопровождавшееся оглушительным треском, — будто бы кто-то вел прямой репортаж с электрического стула. Вся эта какофония сыпалась из серебристого громкоговорителя, напоминавшего перевернутую урну. Без привычки невозможно было разобрать ни слова, но Баженов понял сразу.
«Пригородный поезд сообщением Александрийск — Ковель прибывает на первый путь».
Естественно, на первый. А на какой же еще — он тут всего один.
Поезд из Александрийска до Ковеля ходил теперь редко — два раза в неделю. Чаще гонять старую «кукушку» с четырьмя зелеными вагончиками не было смысла — никто сюда не ехал. Да и кто, будучи в здравом уме, поперся бы в такую глушь? —
Тем более непонятно, что этот доктор решил забраться так далеко: от Ковеля до Горной Долины — еще двадцать километров по разбитой дороге, петляющей в лесу между деревьями, как горнолыжная трасса в Швейцарских Альпах.
Нет, все это очень подозрительно. А подозрительных личностей мы встречаем сами. И пусть кто-нибудь попробует упрекнуть меня в недостатке радушия!
Шериф оглянулся на заднее сиденье: там, замотанное в старые промасленные тряпки, лежало помповое ружье. «Рысь». Восемь зарядов — семь в магазине и один в стволе.
Картечь — это вам не табельный ПМ. Восемь дырок — и каждая величиной с блюдце. Милости прошу к нашему шалашу, дорогой доктор!
Баженов выглянул в окошко: дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Впрочем, это еще ни о чем не говорило: он снова мог пойти в любую минуту.
Ну-ка! Какой, интересно, этот доктор?
К завалу из выкрашенных в черно-белые полосы шпал, обозначавших конец пути, медленно подполз зеленый тепловозик, устало отдуваясь и бренча суставчатым телом. Раздался глубокий вздох — воздух вышел из тормозных цилиндров, открылись автоматические двери, и на перрон стали сходить пассажиры.
Местных наметанный глаз Шерифа отличал незамедлительно. Было в них что-то такое… обреченное, что ли. Вялые покатые плечи и сутулые спины. На женщин вообще можно было не смотреть — при условии, что нового доктора зовут не Боря, и фамилия у него — не Моисеев.
Баженов почему-то думал, что человек, которого он встречает, выйдет последним. Он поставил себя на его место и понял, что поступил бы так же. Он бы пропустил всех и вышел последним.
Так и случилось.
До того самого момента, когда поезд замедлил ход и стал притормаживать, Пинт отказывался верить, что все это происходит с ним, здесь и сейчас, — очень уж это походило на наваждение. Вот уже три месяца он чувствовал себя глупой глазастой рыбой в большом круглом аквариуме: очертания окружающих предметов нечетки и расплывчаты, свет дрожит на гладкой поверхности, играя всеми цветами радуги, грань между реальностью и вымыслом исчезла, растворилась в прозрачности стекла.
- 1/137
- Следующая
