Башня - Сафонов Дмитрий Геннадьевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/83
- Следующая
Молодой человек согласился, снабдил его талонами на обед в ведомственной столовой и направлением в общежитие, после чего простился до завтра, хотя на следующий день была суббота, и Кстин планировал ознакомиться с Москвой. Его надежды не оправдались. Он приходил и в субботу, и в воскресенье, и в понедельник и так далее — вплоть до следующей субботы. Правда, он беседовал с молодым человеком с девяти утра до двух; остальное время было в его полном распоряжении. Исключением стала среда: человек в белом халате перенес их встречу на вторую половину дня.
Во вторник он познакомился с Мариной. Тогда же, во вторник, спустя пять минут после того, как он ее впервые увидел, Кстин понял, что влюбился. А в воскресенье — уехал. Уехал, как он думал, навсегда.
— Оставайтесь с нами, мы прервемся на блок рекламы.
Лицо мужчины выглядело сосредоточенным и одновременно отрешенным, словно он знал гораздо больше, чем мог сообщить телезрителям.
На самом деле обычная уловка ведущего еженедельной информационно-аналитической программы, именно за это его и ценили — за умение делать умное лицо.
Некоторые коллеги на конкурирующих каналах умели говорить дрожащим, словно на грани эмоционального срыва, голосом; другие вовсю эксплуатировали нарочитую бесстрастность; третьи умудрялись в коротком комментарии сделать столько оговорок, что под конец и сами забывали, что же они хотели сообщить; коньком Кирилла Истомина была фирменная недоговоренность.
Приблизительно это выглядело так.
Канал А. Ведущая, округлив от притворного ужаса глаза, готовая вот-вот сорваться на рыдания, сопровождаемые осторожным (чтобы не помять манжеты дорогой блузки) заламыванием рук, всхлипывала: «А дважды два… — делала паузу, будто собираясь с духом, — ЧЕТЫРЕ!!!» Это звучало как самая большая трагедия в ее жизни; впечатлительные старушки, сидевшие перед экранами телевизоров, начинали утирать глаза и креститься.
Канал Б. Импозантный мужчина с благородной проседью и аккуратным зачесом, медленно выговаривая слова, произносил: «Дважды два — четыре». Делал он это сухим бесцветным тоном, зато ни у кого не возникало сомнений в его правоте. Собственно, их не возникло, даже если бы он сказал: «Пять». И даже если бы он, посмотрев бумаги, лежавшие на столе, поправился: «Простите. Четыре», — все равно его авторитет остался бы непоколебим.
Канал В. Другой мужчина, круглолицый и румяный, глядит в камеру не отрываясь; следит, кто из зрителей пошел к холодильнику, а кто на минуту отлучился в туалет. «С учетом вышесказанного… Не хотелось бы повторяться, однако, я думаю, нам все-таки придется признать… Дважды два — это… Конечно, учитывая сложившуюся ситуацию в целом и некоторые частности, которых мы вскользь коснулись в нашем разговоре за последние тридцать минут… Так вот, подводя итог сегодняшней полемике, в которой вы могли участвовать благодаря интерактивности нашей передачи… И учитывая пожелания, поступившие от наших зрителей… Парадоксально, но складывается такое ощущение, что дважды два — это все-таки четыре… »
Канал Д. Кирилл Истомин. «По некоторым соображениям, о которых я предпочитаю умолчать не потому, что опасаюсь за себя лично, а потому, что я, как директор канала, несу моральную ответственность за судьбу всего журналистского коллектива… Но я все же должен сообщить, что дважды два — четыре… » Эффектная пауза, брови, взлетающие над тонкой оправой очков, характерное пережевывание пухлых губ, уголки рта опущены книзу — словом, мина «Не знаю, не знаю, так ли это на самом деле — вам решать… Вам с этим жить».
В этот момент редко кто из телезрителей не чувствовал себя последним идиотом и не бросался к калькулятору.
Штука в том, что сегодня Истомин чувствовал последним идиотом себя.
Режиссер увел на рекламу, отключив камеры и звук, по селекторной связи раздался его хрипловатый голос: «Четыре с половиной минуты».
Гримерша подскочила к Истомину, быстро заткнула за воротник голубой сорочки бумажную салфетку, промокнула жирные пятна, выступившие на лбу и на носу, и стала обновлять тон.
Истомин размышлял над сообщением, переданным ему в наушник режиссером.
— Эй! — громко сказал он. — Так что же там происходит?
Ответом было молчание.
— Я хочу знать, стоит ли это вообще давать в эфир?
Голос режиссера из-за огромного стекла, отделявшего пульт от студии:
— Говорят, бригада из РТР выезжает на место. У них эфир через пятнадцать минут. Наверняка это пойдет среди новостей.
— Да?
Время передачи подходило к концу. Истомин прислушался к своему внутреннему голосу, к безошибочному чутью высокопрофессионального журналиста.
Стоила ли эта новость того, чтобы посылать на место съемочную группу? Но главным было даже не это. Он раздумывал, стоит ли ради этого продлевать передачу, сдвигая всю сетку вещания?
«Отчаянные сигналы бедствия, поступившие из Башни», — повторил про себя Истомин. Режиссер, естественно, сказал немного не так, но его мозг автоматически подыскивал красивые формулировки.
— В конце концов, — сказал он, зная, что громкая связь доносит каждое его слово до ушей режиссера, — сейчас лето… Никаких других горячих новостей нет…
Что-то подсказывало ему, что это было рейтинговой новостью. Именно тем, что так хотели увидеть телезрители. К тому же — что было особенно важным для телевидения — эта новость обещала красивую, напряженную «картинку».
— Кто дежурит? Назимов?
Он мог бы и не спрашивать. Истомин был генеральным директором канала, поэтому он прекрасно знал, чья бригада сегодня дежурит. Сейчас от его решения зависело очень многое. Но он все же колебался.
— Э-э-э… — он прикинул все в последний раз. Если новость окажется пустышкой, то никогда не поздно отозвать съемочную группу назад. — Назимову — на выезд! Сколько ему надо, чтобы добраться до места?
Он ожидал услышать что угодно: сорок минут, полчаса, двадцать минут, тридцать четыре секунды — услышать и отдать команду, сократив это время ровно наполовину, но слова, прозвучавшие по селекторной связи, заставили его подпрыгнуть на стуле.
- Предыдущая
- 14/83
- Следующая
