По ту сторону ночи - Устиев Евгений Константинович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая

Бараньи тропинки — истинное благодеяние для охотников и геологов. Столетиями ходят по ним животные, выбирая наилучшее направление и постепенно уплотняя грунт и каменные россыпи.

На вершинах гор их не беспокоят комары и оводы, отсюда острое зрение позволяет загодя увидеть приближающуюся опасность.

Я останавливаюсь отдышаться на крошечной площадке, где только что лежали два диких барана. Под круто вздернутой глыбой гнейса видны два продолговатых углубления, выдавленных в твердой, как камень, почве многими поколениями лежавших здесь животных. Кучки совершенно свежих темных шариков, еще не впитавшиеся в землю зеленоватые лужицы говорят о том, что потревоженные бараны сорвались отсюда всего несколько минут назад.

Покурив, я осматриваюсь. Подниматься выше нет смысла. Отсюда хорошо видно, что самое правое из ущелий, как я и опасался, уходит к Омолону…

Таким образом, если бы не осторожность, мы рисковали бы очень многим, может быть и жизнью. Холодок пробегает у меня в груди, но тут же я облегченно вздыхаю: «Ну уж если судьба уберегла нас от этого несчастья, то нам и дальше бояться нечего!»

Какой же из трех левых распадков быстрее всего выведет нас к Кедону? Я всматриваюсь в затуманенную даль. Километрах в двенадцати вырисовывается покрытая светлыми осыпями горная гряда. По-видимому, это та самая возвышенность, у подножия которой лежит Кедонское озеро. В таком случае красноватые горы левее, где ползет сейчас густая тень облака, находятся выше озера, а массивная группа гор далеко у горизонта — это истоки Кедона и перевал к Анмандыкану. Словом, мы должны спускаться во второе справа ущелье.

Только теперь я чувствую, как тревога, долго гнездившаяся в моем сердце, постепенно рассеивается. Нам нужно поскорее добраться до озера, и тогда завтра к вечеру мы можем быть на метеостанции. Отбросив окурок, я поднимаюсь с камня и, захватив образец серого гнейса, быстро спускаюсь к Сереже.

Ползая на коленях, он обирает крошечные кустики голубики и жадно сует в рот пригоршни крупных кисловатых ягод. Только сейчас я вспоминаю, насколько мы голодны. Более чем скудный завтрак давно забыт, и наши желудки настойчиво требуют пищи. Я опускаюсь на пружинящий ковер серебристого ягеля и, переползая с места на место, тоже принимаюсь за ягоды.

— Все в порядке! Сейчас немного подкрепимся и пойдем в ту лощину. Надеюсь, будем ночевать у озера!

— С моей вершины хорошо просматривался омолонский склон, — говорит Сережа. — Это предательское ущелье сильно расширяется и уходит на северо-восток. Я не смог разобрать, где именно оно соединяется с Омолоном. Вероятно, не ближе двадцати — тридцати километров. Вот счастье, что мы туда не сунулись!

— Да, особенно потому, что вначале этот распадок показался нам наиболее подходящим. Пример вреда формальной логики в применении к природе!

— Любимая тема моего шефа! — иронически замечает Сережа.

— Конечно! Я всегда помню, что природа создана не для нашего удобства и не по правилам таблицы умножения. Надеюсь, что и ты этого не забудешь, не то когда-нибудь непоправимо ошибешься!

Голубика, даже если съешь ее много, наполняет желудок, но по-настоящему не насыщает. Поэтому, перед тем как спуститься с водораздела, я бережно достаю из кармана по паре карамелек. Мы трогаемся в путь, стараясь не разгрызать пахнущие фруктовой эссенцией конфеты. Они медленно тают во рту, и острое чувство голода на короткое время пропадает.

Этот переход был необыкновенно мучительным. Основательно ослабев от недоедания и тяжелого подъема на перевал, мы вдобавок попали в заросли низкорослой ольхи и полярной березы. Проклиная все на свете, я то высоко поднимаю ноги, пытаясь перешагнуть через дьявольские хитросплетения, то лезу сквозь них напролом. У Сережи ноги короче, ему приходится труднее; он еле поспевает за мной. Вконец измотанные, мы все же вырываемся наконец на чистое место и облегченно вздыхаем.

Набежавший из долины Кедона короткий ливень промочил нас до нитки, размочил почву, и наша стертая до дыр обувь отчаянно скользит в набухшей глине или отстает от ног под тяжестью налипших лепешек.

— Прибавь шагу! — поторапливаю я Сережу. — Нужно засветло добраться до озера. Соберем побольше дров, чтобы просушить одежду и место для постели.

— Стоит ли так торопиться? Добраться бы до Кедона, а заночевать можно в любом месте, где есть дрова!

Пожалуй, Сережа прав. Если заночуем и выше озера, не беда. Правда, завтра у нас останется более долгий путь, но мысль о близкой цели прибавит нам сил!

Конечно, мы не дошли до озера. Перед закатом показалась долина Кедона и живописная рощица, где мы уже были несколько дней назад. Стройные лиственницы и стелющиеся кусты кедра букетом поднимались на высокой террасе правого берега. Лучшего места для лагеря не придумаешь.

— Хватит! Ноги больше не идут, ночуем здесь!

Ни Сережа, ни я никогда не забудем этой последней стоянки. Когда разгорелся большой костер и тускнеющее небо осветилось снопом искр, усталость почти слетела с наших плеч. Полуголые, мы приплясываем вокруг огнедышащей горы дров, поворачиваясь к ней-то одним, то другим боком. Однако, обсохнув и отдохнув, мы с еще большей остротой чувствуем голод.

— Эх, хорошо бы краюху хлеба, — горько вздыхает Сережа, — с маслом да с большой миской каши!

Выпив по дымящейся кружке сладковатого чая, в который влит весь остаток водки, мы готовимся ко сну. Алкоголь подействовал на голодный желудок немедленно. Прошедшее и будущее рисуются сейчас главным образом в юмористических тонах. Пошатываясь и пошучивая, мы сдвигаем костер в сторону и, убрав угли, застилаем прогретую землю толстым слоем веток. Едва укрывшись одеялом и вытянув ноги на теплой постели, сразу засыпаем. Закрыв глаза, я еще слышу смолистый запах распаренных веток и ощущаю жар от горячей земли. Отстранясь на более прохладное место, я погружаюсь в полный причудливых видений сон…

До метеостанции мы добрались лишь к исходу следующего дня. Последний день нашего путешествия тянулся как нескончаемый и томительный кошмар. Собственно говоря, мы выбились из сил уже у озера, не пройдя и пяти километров от ночлега. А нам нужно было пройти еще двадцать. Мы шагали как автоматы, стараясь ни о чем не думать, никуда не смотреть и ни о чем не говорить. Никаких лишних усилий, одна цель — дойти!

Перед уходом я разделил все, что осталось съестного, — по четыре карамельки и по куску сахара. Сережа съел все сразу, я пытался растянуть свои запасы хотя бы до полудня. Однако вскоре, заметив страдальческий взгляд юноши, я отдал ему одну из своих конфет и разом прикончил остальные. Самым страшным в этот день был, впрочем, не голод — тяжелее была безмерная усталость. Измученное тело больше страдало от необходимости передвигать чугунные, негнущиеся ноги, чем от сосущей пустоты желудка!

Когда в конце этого длинного дня мы добрели до края поселка, в густых вечерних сумерках показалось какое-то движущееся светлое пятно, за ним другое. Через несколько минут мы услышали фырканье и топот стреноженных коней.

— Лошади?! — хрипло пробормотал Сережа.

…Это действительно были лошади из партии Кейвуса, Их пригнали сюда два дня назад — с недельным запозданием против срока и совсем не с той стороны, откуда они должны были бы прийти по плану!

— Будь у всех наших геологических партий походные рации, — сказал позже, отставляя кружку с чаем, Петр, — Кейвус бы радировал: дескать, обнаружил руду, поэтому изменил маршрут и запоздал с лошадьми, извиняюсь, подождите. И все было бы в порядке!

— Дайте срок, Петя, будут у нас, геологов, не только радиостанции, но и вертолеты! Однако и в таких условиях данное слово и взятое обязательство должны лежать в основе человеческих отношений. Без этого никакая техника не поможет!

Впрочем, крепкий сладкий чай и мирная под аккомпанемент сверчка беседа скоро смягчили мое сердце, и, отправляясь спать, я уже подтрунивал над втянувшимися щеками Сережи.

Два летних сезона подряд мне пришлось вести геологическую съемку на северном побережье Тауйской губы. Это было хорошее время. Невозможно забыть овеянные свежим ветром и озаренные утренним солнцем пробуждения. Размеренный, как дыхание, прибой доносит до палаток запах выброшенных водорослей и соленые брызги. Блестит на траве роса, и шуршит под набегающей волной светлая галька…

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая