Витки - Желязны Роджер Джозеф - Страница 11
- Предыдущая
- 11/40
- Следующая
Лимузин заурчал и тронулся с места.
— Вы очень любезны, — сказал я, — но я не готов заниматься проверкой немедленно. Мне бы хотелось, чтобы при этом присутствовал мой адвокат.
На самом деле здесь у меня вообще не было знакомых юристов, но если позвонить Ралфу Даттону, он наверняка сможет связать с компетентным специалистом.
— Адвокат? — переспросил Босс, поворачиваясь ко мне. — Брось, Дон! Это должно остаться сугубо между нами. Мыслимо ли, чтобы какой-то законник копался в самых деликатных наших делах!
— Я приду утром, через парадный вход, — сказал я, — с адвокатом. Надеюсь получить тогда ответы на многие вопросы. Например, что же я такого сделал, если мне пришлось промыть мозги и отправить «на пастбище». Да, я и об этом захочу поговорить.
Автомобиль подкатил к нам, остановился.
Стоявший рядом с Боссом телохранитель шагнул вперед и открыл дверцу. Я отступил назад, расслабил руки, поиграл в равновесие. Возможно, меня силой попытаются заставить сесть в машину. Тогда…
— Что ж, раз ты настроен таким образом, — проговорил Барбье, — мне жаль. Мне на самом деле жаль, что мы не можем найти общий язык, как в былые дни… Но будь по-твоему. Приводи своего человека утром, я согласен.
Они с Мари сели на заднее сиденье.
— До свиданья, Доналд.
Телохранитель закрыл за ними дверцу, сел за руль, и я проводил взглядом отъезжающую машину.
Вот так развязка! Все оказывается чертовски просто…
Неужели я ошибся в оценке ситуации?.. У меня была амнезия. А если все видения по пути сюда — натуральные галлюцинации Белпатри? Могу ли я полагаться на свои суждения? Что если у Коры просто лопнуло терпение и она ушла? Вполне возможно…
Нет, в этом направлении лежит… Я хохотнул. Дальнейшее сумасшествие? Ну, за работу, ноги, унесите меня отсюда. Я огляделся по сторонам. Единственный выход со стоянки вел на платформу автоматического монорельсового транспорта, которым пользовались для передвижения в пределах аэропорта.
Поднявшись по ступеням на платформу, я увидел кнопку на столбе, а ниже кнопки — табличку с инструкцией. Это была особая платформа. Вагончики останавливались здесь только в том случае, если кто-нибудь из особо важных лиц нажимал кнопку. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы зеваки и бездельники из обыкновенной публики не могли сойти на этой остановке.
Я нажал кнопку.
Через несколько секунд появился вагончик с единственным пассажиром, который сидел лицом ко мне. Что-то знакомое было в его фигуре. Я зашел в вагончик и рассмотрел его поближе.
Седой мужчина неопределенного, «среднего», возраста. С последней нашей встречи он отпустил густые бакенбарды, по широкому носу расползлась сеть прожилок; тело раздалось, обрюзгло, ярче обозначились мешки под светло-голубыми глазами.
— Малыш Уилли! — воскликнул я.
Нет, в плавучем доме там во Флориде я видел не его. Но словно бы еще тогда память и воображение слились воедино, чтобы предупредить меня о чем-то.
— Спаси и помилуй, никак мистер Белпатри! — воскликнул он своим волшебным голосом, звонким и почти музыкальным.
Когда-то этот голос был известен всей стране. Слова всегда произносились четко; говор менялся в зависимости от обстоятельств, но уроженец Юга чувствовался всегда. Он драл глотку Евангелием сперва на улицах, потом в залах и, наконец, перед миллионами по телевидению. Были исцеления и восстановления, а затем была история с девочкой в Миссисипи, аборт, попытка самоубийства… Капитал Малыша Уилли лопнул. Уголовного наказания не последовало, но верующие лишились его версии господа. Образ проповедника стерся в памяти толпы. И все же что-то особое в нем было. Что-то связанное с исцелениями — реальными исцелениями.
— Мэтьюс, — сказал я и сел рядом, зачарованный его присутствием, вспоминая с каждой секундой все больше и больше.
Зачарован я был и явной переменой в нем — переменой к худшему. Вместе со слабым запахом спиртного от него, казалось, исходило само Зло. И, как ни странно, я был рад, потому что это означало, что я не ошибался, что я не сошел с ума и дело не кончено.
Вагончик не двигался, стоял с открытыми дверями. Тогда я не придал этому значения.
— Как дела на рынке энергии? — спросил я, потому что он был членом нашей группы, это я знал точно, хотя роль группы до сих пор представлял весьма туманно. Интересно, чем именно занимался Мэтьюс…
А потом я вспомнил — когда на себе почувствовал род его занятий. У меня внезапно перехватило дыхание, в груди разлилась боль, отдающая в левую руку.
…Однажды, давным-давно, я отправился с Малышом Уилли в его квартиру. Там мы провели вечер, принимая на себя «заряд» целой бутылки очень мягкой «белой молнии». Прямо на виду на маленьком столике у окна лежала Библия, совершенно неуместная при нынешней его работе. Она была раскрыта на псалме 109, почти полностью подчеркнутом. Позже, когда нас обоих уже порядком развезло, я спросил его о днях проповедничества:
— Сколько в том было трюков и обмана? Ты действительно верил в то, что говорил?
Малыш Уилли опустил стакан и поднял глаза, пригвоздив меня их ацетиленовой голубизной, которая так хорошо смотрелась с экрана.
— Верил, — ответил он просто. — Клянусь, вначале я был полон огня господня. И только для бога хотел покорять души. Я верил. Я надрывался, я читал из священного писания и потрясал Библией. Я был ничуть не хуже Билли Грэхема, Рекса Хамбарда… Любого из них! Даже лучше! Когда я молил об исцелении и видел, как калеки отбрасывают костыли и идут, как прозревают слепые, я знал, что осенен благодатью, и я верил. — Он отвел взгляд в сторону. — А однажды я разозлился на газетчика, — медленно продолжил Малыш Уилли. — Я его прошу отойти — он стоял у меня на пути, — а тот ни в какую! «Черт побери! — подумал я. — Чтоб ты сдох, ублюдок!» — Малыш Уилли вновь замолчал. — А он так и сделал — свалился и отдал концы. Доктор сказал сердечный приступ. Но газетчик был молодым крепким парнем, а я-то знал, что желал ему в глубине души. И тогда я стал думать: ведь не пойдет же господь на такое для своего слуги? Исцеление — безусловно, ради спасения душ. Но убийство?.. Я стал думать: может сила моя проистекает не от господа, и ему все равно, как я ей пользуюсь. Ему все равно, проповедую я или нет. Не святой дух движет мною, вызывая исцеления, а нечто внутри меня самого, что может лечить, а может и убивать. Тогда-то я и начал блудить, и пить и все остальное. Тогда-то и появились обман, и грим, и телевизионные камеры, и подсадные утки в толпе лжесвидетельств… Я утратил веру. Существуем лишь мы, животные, растения и камни; больше никого. Смысл жизни в том, чтобы урвать побольше да поскорее, ибо дни сочтены, и время бежит быстро. Бога нет. А если и есть, меня он уже не любит.
Малыш Уилли залпом выпил, вновь наполнил свой стакан и заговорил на другую тему. С тех пор мы с ним общались только по делу.
…А делом его было убийство. Инфаркт, кровоизлияние в мозг, естественные причины смерти. Сила в нем была. Думаю, он ненавидел себя и вымещал ненависть на людях. За деньги «Ангро». А теперь он сжимал мое сердце, и в считанные секунды я умру.
Я начал вставать и повалился назад. Он не спешил прикончить меня. Что-то новенькое — неприкрытый садизм. Он хотел насладиться моими муками, моей медленной смертью.
Я скатился с сиденья на пол. В голове как сигнал тревоги возникла схема компьютеризованной системы управления вагоном. Не отдавая себе отчета в том, как я это делаю, я пытался заставить вагончик двигаться, отвезти меня туда, где мне могли оказать помощь. Я дотянулся до дверей, только что захлопнувшихся, но не мог их развести. Я тянул и толкал правой рукой, левая будто пылала. Сквозь стекло смутно виднелась фигура… крупного мужчины… Третьего телохранителя, наверно. Он стоял и смотрел, как я корчусь.
Надо мной нависло лицо подавшегося вперед Мэтьюса, его баки, длинные пожелтевшие зубы; меня обволокли густые винные пары. Я тянулся изо всех сил. Что-то…
Вагончик внезапно дернулся, заходил ходуном. Малыша Уилли скинуло с сиденья.
- Предыдущая
- 11/40
- Следующая
