Мост через вечность - Бах Ричард Дэвис - Страница 33
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
Я проскользнул в кабину самолета-малыша, посидел некоторое время, глядя на панель управления, ставшую мне непривычной.
Бывало, я весь день проводил со своим Флайтом; ползал вверх-вниз по кабине, переворачивая все вверх дном; пачкал рукава в масле, прочищая двигатель и устанавливая вентили, затягивая крепежные болты цилиндров. Сейчас я был столь же близок со своими самолетами, как был близок с женщинами.
Что бы подумала об этом Лесли, так умеющая ценить вещи? Разве не были мы близки, она и я? Мне бы хотелось, чтобы она была здесь.
– За соплом чисто! – я выкрикнул это предостережение по привычке и нажал стартовый выключатель.
Воспламенители зажглись.
Тшик! Тшик! Тшик! и наконец – грохот зажженного в форсунках реактивного топлива. Температура турбины достигла нужной отметки, двигатель набрал обороты по своей крохотной шкале.
Как много значит привычка. Изучишь самолет однажды, глаза и руки помнят, как его поднять в воздух еще долго после того, как это стирается из памяти. Находись кто-нибудь в кабине и спроси, как запустить двигатель, я бы не смог ответить: Только после того, как мои руки выполнят последовательность действий по запуску, я бы смог объяснить, что они проделали.
Резкий запах горящего топлива проник в кабину: вместе с ним всплыли воспоминания о тысяче других полетов. Непрерывность. Этот день – часть отрезка времени жизни, проведенного большей частью в полетах.
Ты знаешь другое значение слова полет, Ричард? Бегство. Спасение. От чего я в эти дни спасаюсь, что ищу?
Я вырулил на взлетную полосу, увидел несколько машин, остановившихся около аэродрома для наблюдения. Многого они увидеть не могли. Самолет был так мал, что без дымовой системы для демонстрационных полетов его невозможно увидеть, пока он не покажется на дальнем конце взлетной полосы.
Взлет – это критический момент, помни. Слегка – на рычаг управления двигателем, Ричард, осторожно набирай скорость. Скорость 85 узлов. Затем /.$-(, ) носовое шасси на один дюйм и дай самолету оторваться самому. Добавь оборотов – и ты погиб.
Вырулив по белой линии центра взлетной полосы, – фонарь закрыт и зафиксирован, – я дал полный газ и маленькая машина двинулась вперед. Со своим крошечным двигателем самолет набрал скорость не больше, чем у индийской повозки, запряженной волами. Он проехал уже половину взлетной полосы, но все еще не проснулся: 60 узлов было слишком мало, чтобы взлететь. Много времени спустя мы достигли 85 узлов, оставив за собой большую часть взлетной полосы.
Я оторвал носовое шасси от бетона, и через несколько секунд мы были в воздухе; едва отделившись от земли, низко и медленно летели, стараясь не зацепить деревья.
Шасси убрано.
Покрытые мхом ветки промелькнули на 10 футов ниже. Скорость полета достигла 100 узлов, 120, 150, и наконец машина проснулась, и я позволил себе расслабиться в кабине. На 180 малыш мог делать все, что я пожелаю. Все, что было нужно, – это скорость полета и чистое небо, и это было наслаждением.
Как важен полет для меня! Это прежде всего. Полет кажется волшебством, но это мастерство, которому обучаются и тренируются, – с партнером, которого можно изучить и полюбить. Знать правила, соблюдать законы, плюс дисциплина, которая самым любопытным образом дает свободу. Полет так похож на музыку! Лесли это понравилось бы.
Южнее протянулась полоса кучевых облаков, готовящихся к грозе. Еще десять минут, и мы скользнули по их рыхлой поверхности; оторвались от края, исчезли бесследно и летели двумя милями ниже над пустыней.
Когда я был ребенком, я любил прятаться в траве и наблюдать за облаками; представлять себя взобравшимся на эту высоту и сидящим на такой вот кромке облаков, как эта, размахивать флагом и кричать мальчишке в траве: ПРИВЕТ, ДИКИ! и никогда не быть услышанным из-за высоты. В глазах – слезы: он хотел так много – пожить минутку на облаке.
Самолет, послушный моей воле, повернул вверх, затем направился к верхушкам облаков, затем – австрийское снижение, прыжок с неба. Мы погрузили наши крылья в густой туман, пробирались вперед. Можно быть уверенным, – за нами тучи становятся реже, трепещущий белый флаг облака, обозначил место для прыжка. Привет, Дики!, – подумал громче, чем прокричал. «Привет, Дики!» – кричу сквозь прошедшие тридцать лет ребенку на земле. Сохрани свою любовь к небу, дитя, и я обещаю: то, что ты любишь, найдет способ увлечь тебя от земли, в высоту, в ее жутковато-счастливые ответы на все вопросы, какие ты только можешь задать.
Мимо нас, словно ракеты, летящие горизонтально, пронеслись с огромной скоростью пейзажи облаков.
Слышал ли он?
Помню ли я, что слышал тогда это приветствие, которое минуту назад послал ребенку, наблюдающему из травы и из другого года? Возможно. Не слова, но абсолютную уверенность в том, что когда-нибудь полечу.
Мы замедлили полет, перевернулись на спину, нырнули прямо вниз. Какая мысль! Если б мы могли разговаривать друг с другом время от времени, – Ричард-сейчас, вдохновляющий Дики-тогдашнего, – соприкасаясь не в словах, а в глубоких воспоминаниях о событиях, которые еще только должны произойти. Что-то вроде радиопсихики, передающей желания и слышащей голос интуиции.
Как много можно было бы узнать, если бы мы могли побеседовать один час, побеседовать двадцать минут с самим собой – какими-мы-станем! Как много мы могли бы сказать самим себе – какими-мы-были!
Плавно-плавно, с нежнейшим прикосновением одного пальца к ручке управления, маленький самолет вышел из пикирования.
На пределе скорости полета ничего неожиданного не предпринимают, иначе a,.+%b превратиться в горящие обломки, падающие в разных местах в болото.
Низкие облака промелькнули, словно клубы дыма от выстрелов салюта; внизу показалась и исчезла дорога.
Можно было бы провести и такой эксперимент! Передать привет всем Ричардам, пролетающим во времени вперед, мимо меня; найти способ услышать, что они хотят сказать! И разные варианты меня в разных вариантах будущего, где принимаются различные решения: тот повернул налево, я повернул направо. Что они должны были бы сказать мне? Лучше их жизнь или нет? Как они могли бы изменить ее, узная то, что они знают сейчас? И никто из них, подумал я, не упомянет Ричарда из других периодов его жизни, в далеком будущем или далеком прошлом Настоящего. Если все мы живем в Настоящем, почему мы не можем общаться?
К моменту, когда показался аэропорт, маленький самолет простил мне мое небрежение, и мы снова были друзьями. Труднее было простить, себе самому, но так бывает обычно, всегда.
Мы замедлили полет и вошли в зону посадки, на тот самый участок, который я увидел в тот-день, когда вышел из автобуса и пошел к аэропорту. Могу ли я увидеть его сейчас, идущего там со своим свертком и новостью о том, что он миллионер? Что я должен сказать ему? О Господи, что я должен сказать!
Садиться было так же легко, как трудно – взлетать, ВD-5 зашел на посадку, коснулся миниатюрными шасси земли, долго катился и выехал на последнюю полосу. Превосходно развернувшись, мы через минуту были в ангаре, – двигатель выключен, турбина вращалась все медленнее и медленнее и наконец остановилась.
Я похлопал ее по изгибу фонаря и поблагодарил за полет; обычай всякого летчика, который пролетал больше, чем она или он заслуживали.
Остальные самолеты смотрели с завистью. Они тоже хотели летать; им нужно было летать. Вот бедная Виджн, у нее течет масло из передней части правого двигателя. Изоляция пересохла из-за долгого пребывания без движения.
Могу ли я услышать будущее самолетов, так же, как свое? Если б я попробовал и узнал ее будущее, я, должно быть, не стал бы грустить. Она могла бы стать самолетом-телезвездой, открывая каждую часть дико популярного телесериала: летящая на красивый остров; садящаяся на воду; сопровождаемая в док – сверкающая и красивая, без единой течи масла. Но она не могла бы иметь такое будущее без настоящего, в котором она существует сейчас, – стоит грязная в моем ангаре после того, как налетала со мной несколько сотен часов.
- Предыдущая
- 33/76
- Следующая
