Хищные вещи века (с иллюстрациями) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 16
- Предыдущая
- 16/63
- Следующая
Я выложил на постель весь свой гардероб и попытался сообразить, как Вузи представляет себе прилично одетого человека. До сих пор мне казалось, что я одет вполне прилично. Вузины каблучки уже выбивали в кабинете нетерпеливую чечетку. Ничего не придумав, я позвал ее.
— Это все, что у вас есть? — спросила она, сморщив нос.
— Неужели не годится?
— Да ладно, сойдет… Снимайте пиджак и надевайте вот эту гавайку… или лучше вот эту. Ну и одеваются у вас в Тунгусии… Давайте побыстрее. Нет-нет, рубашку тоже снимайте.
— Что, на голое тело?
— Знаете, вы все-таки тунгус. Вы куда собираетесь? На полюс? На Марс? Что это у вас под лопаткой?
— Пчелка укусила, — сказал я, торопливо натягивая гавайку. — Пошли.
На улице было уже темно. Люминесцентные лампы мертво светили сквозь черную листву.
— Куда мы направляемся? — спросил я.
— В центр, конечно… Не хватайте меня под руку, жарко… Драться вы хоть умеете?
— Умею.
— Это хорошо, я люблю смотреть.
— Смотреть я тоже люблю…
Народу на улицах было гораздо больше, чем днем. Под деревьями, среди кустов, в воротах группами по нескольку человек торчали какие-то неприкаянные люди. Они остервенело курили трещащие синтетические сигареты, гоготали, небрежно и часто отплевывались и громко разговаривали грубыми голосами. Над каждой группой висел гомон радиоприемников. Под одним фонарем стучало банджо, и двое подростков, корчась и изгибаясь, отчаянно вскрикивая, плясали модный фляг, танец большой красоты, когда умеешь его танцевать. Подростки умели. Вокруг стояла компания, тоже отчаянно вскрикивала и ритмично била в ладоши.
— Может быть, станцуем? — предложил я Вузи.
— Нет уж… — прошипела она, схватила меня за руку и пошла быстрее.
— А почему нет? Вы не умеете фляг?
— Я лучше с крокодилами буду плясать, чем с этими…
— Напрасно, — сказал я. — Ребята как ребята.
— Да, каждый в отдельности, — сказала Вузи с нервным смешком. — И днем.
Они торчали на перекрестках, толпились под фонарями, угловатые, прокуренные, оставляя на тротуарах россыпи плевков, окурков и бумажек от конфет. Нервные и нарочито меланхоличные. Жаждущие, поминутно озирающиеся, сутуловатые. Они ужасно не хотели походить на остальной мир и в то же время старательно подражали друг другу и двум-трем популярным киногероям. Их было не так уж и много, но они бросались в глаза, и мне казалось, что каждый город и весь мир заполнены ими, — может быть, потому, что каждый город и весь мир принадлежали им по праву. И они были полны для меня какой-то темной тайны. Ведь я сам простаивал когда-то вечера с компанией приятелей, пока не нашлись умелые люди, которые увели нас с улицы, и потом много-много раз видел такие же компании во всех городах земного шара, где умелых людей не хватало. Но я так никогда и не смог понять до конца, какая сила отрывает, отвращает, уводит этих ребят от хороших книг, которых так много, от спортивных залов, которых предостаточно в этом городе, от обыкновенных телевизоров, наконец, и гонит на вечерние улицы с сигаретой в зубах и транзистором в ухе — стоять, сплевывать (подальше), гоготать (попротивнее) и ничего не делать. Наверное, в пятнадцать лет из всех благ мира истинно привлекательным кажется только одно: ощущение собственной значимости и способность вызывать всеобщее восхищение или, по крайней мере, привлекать внимание. Все же остальное представляется невыносимо скучным и занудным, и в том числе, а может быть, и в особенности, те пути достижения желаемого, которые предлагает усталый и раздраженный мир взрослых…
— А вот здесь живет старый Руэн, — сказала Вузи. — У него каждый вечер новая. Устроился так, старый хрыч, что они к нему сами ходят. Во время заварушки ему оторвало ногу… Видите, у него света нет, радиолу слушают. А ведь страшный как смертный грех!
— Хорошо тому живется, у кого одна нога… — рассеянно сказал я.
Она, конечно, захихикала и продолжала:
— А вот тут живет Сус. Он рыбарь. Вот это парень!
— Рыбарь? — сказал я. — И чем же он занимается, этот Сус-рыбарь?
— Рыбарит. Что делают рыбари? Рыбарят! Или вы спрашиваете, где он служит?
— Нет, я спрашиваю, где он рыбарит.
— В метро… — Она вдруг запнулась. — Слушайте, а вы сами не рыбарь?
— Я? А что, заметно?
— Что-то в вас есть, я сразу заметила. Знаем мы этих пчелок, которые кусают в спину.
— Неужели? — сказал я.
Она взяла меня под руку.
— Расскажите что-нибудь, — сказала она, подлащиваясь. — У меня никогда не было знакомых рыбарей. Вы ведь мне что-нибудь расскажете?
— А как же… Рассказать про летчика и корову?
Она подергала меня за локоть.
— Нет, правда…
— Какой жаркий вечер! — сказал я. — Хорошо, что вы сняли с меня пиджак.
— Все равно ведь все знают. И Сус рассказывает, и другие…
— Вот как? — спросил я с интересом. — И что же рассказывает Сус?
Она сразу отпустила мою руку.
— Я сама не слыхала… Девчонки рассказывали.
— И что же рассказывали девчонки?
— Ну… мало ли что… Может быть, они врут все. Может, Сус вовсе тут ни при чем…
— Гм… — сказал я.
— Ты только не подумай про Суса, он хороший парень и очень молчаливый.
— Чего ради я стану думать про Суса? — сказал я, чтобы ее успокоить. — Я его и в глаза не видел.
Она опять взяла меня под руку и с энтузиазмом сказала, что сейчас мы выпьем.
— Сейчас самое время нам с тобой выпить, — сказала она.
Она уже прочно была со мной на «ты». Мы свернули за угол и вышли на магистраль. Здесь было светлее, чем днем. Сияли лампы, светились стены, разноцветными огнями полыхали витрины. Это был, вероятно, один из кругов Амадова рая. Но я представлял себе все это как-то иначе. Я ожидал ревущие оркестры, кривляющиеся пары, полуголых и голых людей. А здесь было довольно спокойно. Народу было много, и, по-моему, все были пьяны, но все были отлично и разнообразно одеты, и все были веселы. И почти все курили. Ветра не было ни малейшего, и волны сизого табачного дыма качались вокруг ламп и фонарей, как в накуренной комнате. Вузи затащила меня в какое-то заведение, высмотрела знакомых и удрала, пообещав найти меня позже. Народ в заведении стоял стеной. Меня прижали к стойке, и я опомниться не успел, как проглотил рюмку горькой. Пожилой коричневый дядя с желтыми белками гудел мне в лицо:
— …Куэн повредил ногу, так? Брош пошел в артики и теперь никуда не годен. Это уже трое, так? А справа у них нет никого, Финни у них справа, а это еще хуже, чем никого. Официант он, вот и все. Так?
— Что вы пьете? — спросил я.
— Я вообще не пью, — с достоинством ответил коричневый, дыша сивухой. — У меня желтуха. Слыхали про такое?
Позади меня кто-то сверзился с табурета. Шум то стихал, то усиливался. Коричневый, надсаживаясь, выкрикивал историю про какого-то типа, который на работе повредил шланг и чуть не умер от свежего воздуха. Понять что-нибудь было трудно, потому что разнообразные истории выкрикивались со всех сторон.
— …Он, дурак, успокоился и ушел, а она вызвала грузотакси, погрузила его барахло и велела свезти за город и там все вывалить…
— …А я твой телевизор к себе и в сортир не повешу. Лучше «Омеги» все равно ничего не придумать, у меня есть сосед, инженер, он так прямо и говорит. Лучше, говорит, «Омеги» ничего не придумать…
— …Так у них свадебное путешествие и закончилось. Вернулись они домой, отец его в гараж заманил — а отец у него боксер — и там его исхлестал, ну, до потери сознания, врача потом вызывали…
— …Ну ладно, взяли мы на троих… А правило у них знаешь какое: бери все, что захочешь, но сглотай все, что берешь. А он уже завелся. Берем, говорит, еще… А они уже ходят рядом и смотрят… Ну, думаю, хватит, пора рвать когти…
— …Деточка, да я бы с твоим бюстом горя бы не знал, такой бюст раз на тысячу встречается, ты не думай, что я тебе комплименты говорю, я комплиментов не люблю…
На опустевший табурет рядом со мной вскарабкалась поджарая девчонка с челкой до кончика носа и принялась стучать кулачками по стойке, крича: «Бармен! Бармен! Пить!» Гомон опять немного стих, и я услышал, как позади двое переговариваются трагическим полушепотом: «А где достал?» — «У Бубы. Знаешь Бубу? Инженер…» — «И что, настоящий?» — «Жуть, сдохнуть можно!» — «Там еще какие-то таблетки нужны…» — «Тихо, ты…» — «Да ладно, кто нас слушает… Есть у тебя?» — «Буба дал один пакетик, он говорит, этого в любой аптеке навалом… Во, смотри…» Пауза. «Де… Девон… Что это такое?» — «Лекарство какое-то, почем я знаю…» Я обернулся. Один был краснощекий, в расстегнутой до пупа рубашке, с волосатой грудью. А другой был какой-то изможденный, с пористым носом. Оба смотрели на меня.
- Предыдущая
- 16/63
- Следующая
