Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ) - Панченко Юлия "Вампирчик" - Страница 11
- Предыдущая
- 11/16
- Следующая
Вечер удался. Стол накрыли на улице, под зимней вишней. Надежда Ивановна вынесла белую скатерть с затейливым алым рисунком, застелила ее клеенкой, вытерла лавки, а потом укрыла их свернутым в несколько раз пледом. Ника покрошила салаты, вымыла фрукты. Марк колдовал над шашлыками, а Вера крутилась у коробки с новорожденными, но уже толстолапыми, повизгивающими щенками.
Разговор тек неторопливо, мирно и Ника расслабилась окончательно. Сели за стол. Марк разлил напитки – себе водку, дамам постарше вино, а совсем мелким - компот из той самой вишни, под сенью которой сидели.
Вино оказалось приятно сладковатым, мясо вкуснейшим, сочным. В уюте навеса находиться было отрадно – ветра не обдували спины – тыл защищали деревянные стены, свет нескольких лампочек создавал ощущение уединения, словно одни они тут – среди пьянящего запаха костра и хвои.
Вера носилась от стола к щенкам и обратно со скоростью спринтера, как следствие - умаялась так, что едва отужинав, стала клевать носом. Ника, отказавшись от помощи, отнесла ее в дом, дав, наконец, возможность матери с сыном побыть наедине, наговориться.
Переодела дочку, поцеловала в теплый лобик, погладила волосы и по привычке перекрестила на ночь. Выключила свет в спальне и неторопливо зашагала в гостиную, решив немного задержаться. В комнате разгорался камин – это Марк затопил его, чтоб прогреть дом для девочек. Ника улыбнулась проявленной заботе и окинула комнату более внимательным взглядом. Наткнулась на фотографии у каминной полки. Их было много и все – семейные. На черно-белых снимках еще совсем молодая Надежда Ивановна под руку с высоким, красивым мужчиной – в глазах у обоих безграничное счастье. У Ники не возникло вопроса - кто рядом с Надеждой Ивановной – лицо мужчины было точной копией Марка. Позже на фотографиях появился он сам. Пухлощекий, в смешных зеленых гольфах и белой рубашечке с коротким рукавом, Марк смотрел серьезно, будто уже тогда все будущее свое знал. Много фотоснимков было на полке. Ника смотрела жадным взглядом и не могла оторваться. Будто вся жизнь этой семьи перед глазами. Взрослеющий Марк, все такие же счастливые родители. Строгое лицо отца, нежность в глазах матери и серьезный до невозможности сын. Было что-то в Никином любопытстве неправильное, от чего щеки стыдливо разгорелись, словно подглядываешь в замочную скважину. Слишком много чувств и эмоций уловила Ника, разглядывая лица, почти интимных чувств, сокровенных. И не все же не могла себя заставить уйти. Вот проводы Марка в армию – опечаленные близкой разлукой лица друзей и родных, а вот снимок уже после службы – гордая осанка, упрямо поджатые губы, прямой взгляд, от которого мороз по коже… А еще очень скоро – череда фото, где одна Надежда Ивановна под руку с сыном – в глазах печаль, затаенная боль, с которой уже не справиться. Дальше на фотокарточках не было отца Марка. Только они с матерью – одинокие в своем горе. Горько сделалось, хоть и не знала каким был отец Марка. Жаль стало Надежду Ивановну, глаза которой больше не зажглись пламенем радости. Только отчаяние глухое запечатлевала камера.
Ника отвела глаза, вздохнула тяжело, провела рукой по лицу, словно пытаясь стереть грусть ладонями. Вышла на улицу, и оказалось, что совсем стемнело, но не утих мерный голос Марка и не прекратились горячие расспросы его матери.
Ника постояла на крыльце, глянула в звездное небо и, увидав падающую звездочку, загадала желание.
Ступила неслышно на дорожку, как вдруг ветер принес тихий вопрос Надежды Ивановны:
- Кто эта девочка, сынок?
И Ника живо представила, как Надежда Ивановна бережно накрывает руку сына своей сухой ладонью, а после мягко смотрит в глаза, оправдывая любопытство.
Замерла снова, боясь обнаружить свое присутствие, в тоже время горячо желая услышать ответ. Кто она для него?
Марк с ответом медлил. Минута прошла, не меньше, прежде чем губы его разомкнулись. Посмотрел на мать, улыбнулся смело, уже этим обнажая чувства перед родительницей.
- Она мое будущее, мама. Мое настоящее. Это все, что тебе нужно знать.
Дождался согласного кивка матери, расслабился.
А Ника, только услышав ответ, выдохнула, улыбнулась робко и загодя затопала, давая знать о своем возвращении.
Они пробыли в гостях весь следующий день и только к вечеру принялись собираться назад в город. Вера со слезами на глазах прощалась со щенками, Надежда Ивановна с такой же печалью обнимала сына. Ника стояла в стороне и смотрела на сцены разлуки влажными глазами, но с улыбкой на губах.
Потому что знала – они еще не раз сюда вернутся.
В середине мая Марк получил приглашение на банкет в честь одержанной когда-то победы над ополчением в восточных регионах. Наверняка вечер назывался как-то по-другому, но Ника, скривившись, даже не стала слушать. Приглашены были военные чины, а так же их гражданские сопровождающие.
- Ты сошел с ума? – подняв брови, воскликнула Ника в ответ на безапелляционное заявление Марка о том, что она пойдет с ним.
- Не упрямься. Понимаешь же, что пойти необходимо – прошлое мое нельзя вычеркнуть. Нельзя просто взять и забыть по щелчку пальцев. Ну, останусь я дома, и что это изменит – может быть, волшебным образом сотрутся мои военные заслуги?
- Марк, не о том речь, ты же понимаешь – иди. Но без меня.
- Исключено.
В раздражении, Ника удалилась в ванную, где оперлась руками в края раковины и, тяжело выдохнув, посмотрела на свое отражение. От упрямства губы плотно сжались и побелели, сравнявшись белизной с полотном кожи на лице. Распахнутые глаза казались инородными сейчас – слишком живыми на лице с застывшими мышцами.
Слишком остро она реагировала на разного рода празднования той клятой победы. Все, что касалось военных действий в ее родном регионе, делало ее упрямой, непримиримой, даже жестокой. Она приняла Марка с его прошлым, закрыла глаза на сторону его службы. На то, что такие солдаты как он убили ее Сашку. Простила. Хоть и не за что было, если разобраться. И все же, было выше ее сил идти туда, где будут смеяться, кощунствовать и издеваться над памятью тех дней. Не потому что они – люди, безобразны в своей испорченности, а потому что память их ой как разнится с ее – Никиной. Как острый нож под ребро были те воспоминания. Как ток по венам, как разлитый кипяток по обнаженной коже. Отрезвляюще больно. Улыбаться там, на приеме, делать счастливое, или хотя бы участливое лицо – слишком лицемерно. Отвратительно до тошноты. Сомневалась Ника, что сможет, что пересилит себя. Что не выплеснет шампанское в лицо зарвавшегося шутника, что не исказятся в усмешке губы при виде богатства, холодного блеска бриллиантов. Не думала, что хватит выдержки выносить равнодушную маску. Потому что до сих пор не было в ней равнодушия. Не остыла Ника, не перестала гореть и помнить.
Сполоснула лицо ледяной водой, уткнулась в махровое полотенце. Постояла минуту, после вернулась обратно – в кабинет, к Марку. Он невозмутимо продолжал заниматься делами – читал какой-то документ. Принтер мерно урчал – печатал следующий. В комнате было свежо – неслышно работал кондиционер. Марк не выносил духоты – даже зимой открывал настежь окна на десяток минут, чем часто ее замораживал, а после весьма приятно отогревал. Сейчас же – с жарким наступлением лета, кондиционеры работали круглосуточно.
Марк оторвал взгляд от листов и спокойно заговорил, глядя на замершую у порога, Нику.
- Знаю, как неприятно тебе даже думать об этом мероприятии. Знаю, не отрицай. Ты же запомни вот что – там с тобой буду я. Тот, кому ты разрешила разместиться в своей огромной Вселенной. Кого приняла, не смотря ни на что, и позволила обосноваться там со всеми удобствами.
От этих слов сердце Ники дрогнуло. Полыхнуло жарко.
Однажды, в порыве сокровенной искренности, она рассказала Марку о том, что считает каждого человека отдельной, автономной Вселенной. Всеобъемлющей, наполненной чудесами. Каждый отдельный человек, по мнению Ники – личность, индивидуум – завершенное полотно Ван Гога, дописанная партитура Вивальди. В каждой Вселенной свое светило, свои планеты, черные дыры и метеоритные дожди. Каждая душа – космос.
- Предыдущая
- 11/16
- Следующая
