Дитя дьявола - Хейер Джорджетт - Страница 1

• 1/70
• Следующая

Коренная англичанка Джоржет Хейер родилась в Уимблдоне 16 августа 1902 г. Окончила Вестминстерский колледж в Лондоне. В 1925 г. вышла замуж за Джорджа Ружье, вместе с которым в конце 20-х годов прожила несколько лет в Танганьике, а потом в Югославии. С 1942 года жила в Лондоне. Умерла 5 июля 1974 года. Всего из-под пера писательницы вышли 56 романов, один из которых, «Превращение Филипа Джеттана», опубликован под псевдонимом Стелла Мартин. Все эти романа делятся на 2 категории: детективы и романы, написанные в жанре исторического романтизма. Серийные персонажи детективных произведений (всего их 12) суперинтендант Скотленд-Ярда Ханнасайд и инспектор Хемингуэй. В любовных романах серийные персонажи отсутствуют. В этих произведениях изумительно воспроизведена противоречивая и несколько озорная эпоха Британского Регентства (начало 19 века). Сюжет этих романов зачастую предсказуем, однако большинство поклонников блистательного таланта писательницы это ничуть не отпугивает: их привлекает искрометный юмор, лихо закрученные интриги, поразительная до гротеска тупость, наивность, доверчивость или, наоборот, изобретательность персонажей. Действие, как правило, разворачивается неторопливо, писательница словно сама упивается своими образами, не желая с ними расставаться. Интерес представляет необычайно остроумная речь, «приколы», розыгрыши, шуточки и прибауточки.

Книги Хейер призваны не просвещать, а развлекать читателя, создавать хорошее настроение. И в этом писательница, безусловно, преуспела.

Тщательное исследование ее творчества проделала известная мастерица любовно-готического романа, Джейн Эйкен Ходж, опубликовавшая в 1984 г. книгу «Внутренний мир Джоржет Хейер».

По ночным лондонским улицам мчалась карета. Грохот колес гулким эхом отдавался от булыжной мостовой, заставляя вздрагивать добропорядочных горожан. Одинокий пассажир не обращал на шум ни малейшего внимания. Он сидел, вольготно вытянув ноги и погрузив руки в просторные карманы накидки. Время от времени неверное мерцание фонаря или факела на мгновение освещало кабину экипажа, отражаясь в алмазной галстучной булавке и огромных пряжках на башмаках пассажира. Лицо щеголя скрывала надвинутая на глаза шляпа.

Карета неслась быстро, даже слишком быстро для узеньких лондонских улочек. Вскоре она миновала городские ворота и свернула на Хаунслоу-Хит. Теперь дорогу освещало лишь лунное сияние, столь тусклое, что грум, сидевший рядом с кучером, храня завидную невозмутимость, встрепенулся и выпалил:

— Господи! Ты так нас угробишь, приятель!

Вместо ответа кучер пожал плечами и ухмыльнулся. Карета подпрыгнула на очередном ухабе, и грум в сердцах завопил, перекрывая ветер и грохот колес:

— Да ты спятил! За нами что, дьявол гонится? А этот… истукан почему молчит? Или он пьян?

Выразительный кивок не оставлял никаких сомнений, о ком идет речь.

— Послужишь с недельку, тогда узнаешь, что такое быстрая езда, — хрипло рассмеялся кучер. — Видишь ли, приятель, если милорд Видал куда-то едет, то лишь со скоростью молнии.

— Да наш милорд попросту пьян! Надрался — и на боковую.

— На боковую? Только не он! — И кучер снова рассмеялся.

Однако человек в карете, казалось, и в самом деле спал. Его ладное тело покачивалось в унисон толчкам кареты, и даже самые отчаянные кульбиты колымаги не производили никакого впечатления на любителя бешеной езды. Он не вынул рук из карманов даже тогда, когда раздался выстрел и экипаж резко остановился. Пассажир сладко зевнул и, откинувшись на подушки, обернулся назад.

Снаружи поднялась страшная суматоха, послышался чей-то грубый голос. Кучер почем зря клял грума за медлительность, а тот лихорадочно щелкал затвором тяжелого мушкета. Насмерть перепуганные лошади вторили им отчаянным ржанием.

На подножку кареты вскочил человек и просунул в окно огромный пистолет. Следом появилась лохматая башка, и грубый голос весело произнес:

— Руки вверх, приятель!

Казалось, пассажир даже не пошевелился. В следующее мгновение раздался пистолетный выстрел, и темноту разорвала огненная вспышка. Лохматая голова исчезла, послышался звук падающего тела, топот копыт, испуганный крик и запоздалый треск мушкета.

Пассажир извлек из кармана правую руку. В ней еще дымился изящный, отделанный серебром, пистолет. Стрелок небрежно бросил оружие на сиденье и невозмутимо загасил тлеющую ткань.

Дверь кареты распахнулась, и внутрь снова кто-то заглянул, на сей раз кучер. Фонарь осветил лицо развалившегося на сиденье человека. Его смуглое и красивое лицо оказалось на удивление молодым, но его природная живость была надежно упрятана под маской смертельной скуки.

— Итак? — холодно произнес пассажир.

— Разбойники, милорд. Новенький еще не привык к подобным происшествиям и замешкался с выстрелом. Их было трое. Они удрали, точнее, двое из них.

— И что же? — скучающе повторил невозмутимый господин.

Кучер испуганно таращился.

— А третьего вы убили, милорд.

— Разумеется, — безразлично откликнулся милорд. — Однако, я полагаю, ты открыл дверь не для того, чтобы сообщить мне о такой безделице.

— Милорд… нам бы надо… может… мозги этого парня размазаны по всей дороге, милорд. Не оставим же мы его на булыжниках с дырой в голове…

— Дружище, ты предлагаешь мне явиться на званый вечер к леди Монтегю с трупом разбойника под мышкой?

— Нет, милорд, — растерялся кучер. — Тогда… тогда прикажете ехать дальше?

— Разумеется. — Джентльмен пожал плечами, словно удивляясь непонятливости слуги.

— Хорошо, милорд. — С этими словами кучер захлопнул дверцу.

Грум по-прежнему восседал на козлах, все еще сжимая в руках мушкет. Он не отрываясь смотрел на бездыханное тело, распростертое на дороге. Когда возница вновь взобрался на козлы и взял в руки поводья, грум очнулся и прошептал:

— Боже всемогущий, а с ним-то нам что делать?

— Ему уже ничто не поможет, — мрачно прогудел кучер.

— Да у покойника снесено полчерепа! — грум содрогнулся.

Экипаж медленно тронулся с места.

— Попридержи язык, а? Парень мертв, и покончим с этим.

Грум облизнул пересохшие губы.

— А его светлость знает?

— Конечно. Наш господин всегда бьет без промаха.

Грум судорожно вздохнул, явно не одобряя легкомысленного отношения своих спутников к смерти.

— Сколько нашему милорду лет? — неожиданно вырвалось у него.

— Без малого двадцать четыре.

— Двадцать четыре! И он, не моргнув глазом, стреляет в человека и оставляет труп несчастного валяться на дороге! Матерь Божья!

Грум до конца поездки погрузился в угрюмое молчание. В чувство беднягу привел лишь сильный тычок под ребра, отпущенный добрейшим кучером. Очнувшись, грум спрыгнул с козел и распахнул дверцу кареты. Милорд лениво выбрался наружу, и грум украдкой взглянул на своего господина, ожидая увидеть хотя бы тень волнения. Но красивое лицо милорда было бесстрастно. Его светлость неторопливо взошел на каменное крыльцо особняка и прошествовал в ярко освещенный вестибюль.

— О Боже! — только и произнес потрясенный грум.

Как только его светлость переступил порог дома, к нему тут же подскочили два лакея, освободив гостя от непосильной ноши: плаща и шляпы.

В вестибюле находился еще один джентльмен. Он как раз собирался подняться по широкой лестнице. Наружность этого господина была весьма заметной, если не сказать живописной. Брови дугой отлично оттеняли блуждающий взгляд. Одет он был по французской моде: короткий камзол с немыслимо вычурными пуговицами, обтягивающие полосатые панталоны с легкомысленными бантиками под коленями и элегантнейшая жилетка, едва доходившая франту до пояса. Кружева, щедро нашитые на рубашку джентльмена, тугими парусами выдавались вперед. Вместо галстука глаз радовал шелковый пестрый платок. Голову джентльмена венчал невероятно высокий парик, обильно усыпанный голубой пудрой. В руке этот образец парижской моды держал длинную трость с пушистой кисточкой вместо набалдашника.

• 1/70
• Следующая