Златоустый шут - Sabatini Rafael - Страница 25

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая

29 октября двухтысячная армия герцога Валентино в образцовом порядке, свидетельствовавшем о строгости установленной в ней дисциплины, вошла в Пезаро. Толпы горожан высыпали на улицы встречать завоевателя, и среди них находился синьор Филиппо, предоставивший Палаццо Сфорца в полное распоряжение Чезаре, — похоже, что синьор Филиппо умел легко приспосабливаться к любым обстоятельствам. В тот же вечер Чезаре ужинал в узком кругу вместе с синьором Филиппо и его домашними: мадонной Паолой, двумя дамами ее свиты и тремя кавалерами, в числе которых оказался и я.

Чезаре Борджа, чье имя наводило ужас на всех мелких князьков Италии, чьи дарования являлись предметом всеобщей зависти, — впоследствии переросшей сперва в ненависть, а затем в клевету, — мало изменился с тех пор, как мы с ним встречались три года назад в Риме, когда он был еще кардиналом Валенсии. Он не узнал меня — или сделал вид, что не узнал, а быть может, он просто не обратил внимания на человека, который когда-то явился к нему с просьбой принять его на службу. Как бы то ни было, ничто не мешало мне, молчаливо сидя за столом, исподтишка наблюдать за ним. Заботы, которые он взвалил на себя, сменив мантию кардинала на рыцарские доспехи, не прошли для него бесследно, но он держался с таким царственным достоинством и одновременно с таким обаянием, что, глядя на него, приходила в голову мысль: его крестные совершенно справедливо выбрали для младенца имя Чезаре — цезарь.

Синьор Филиппо изо всех сил старался, развлекая своего знаменитого гостя, и его подобострастие подтвердило мои подозрения: он не только успел забыть о дружбе и гостеприимстве синьора Джованни, но и явно пытался привлечь внимание Чезаре к своей сестре. Но в то время герцога занимали проблемы, несравненно более серьезные, чем сватать богатую невесту своему кузену Игнасио. Думаю, только благодаря этому обстоятельству ужин не имел печальных последствий для мадонны Паолы.

На другое утро Чезаре двинулся дальше, к Римини, оставив в Пезаро небольшой гарнизон и губернатора, который должен был править городом от его имени. Мне тоже больше нечего было делать в Пезаро: я окончательно убедился в том, что надеждам вернуть свои владения не суждено осуществиться в ближайшем будущем. Поэтому я выклянчил у синьора Филиппо позволение уехать отсюда, воспользовавшись тем предлогом, что вот уже шесть лет не виделся со своей матушкой. Он не особенно сопротивлялся моему намерению, но с мадонной Паолой все обстояло совсем иначе.

— Ладдзаро, — воскликнула она, узнав о моем отъезде, — неужели и вы покидаете меня? А я считала вас своим самым преданным другом.

Я рассказал ей о своей матушке и о сыновнем долге навещать ее и заботиться о ней, и она больше не пыталась отговорить меня от поездки домой. Затем я поблагодарил ее за дружбу, которой она возвысила меня в моих же собственных глазах, и поклялся, что, если когда-нибудь она решит призвать меня на помощь, ей не придется просить об этом дважды.

— Вот кольцо, мадонна, — сказал я, протягивая ей подарок синьора Чезаре Борджа, — которое должно было вернуть мне доброе имя. Я считаю, что оно сослужило мне лучшую службу: именно с его помощью мы спаслись от преследователей на дороге в Кальи три года назад.

— Ладдзаро, вы напомнили мне, сколь многим вам пришлось пожертвовать ради меня, причем без всякой надежды на вознаграждение, — с болью в голосе вскричала она.

— Не принимайте это так близко к сердцу, мадонна, — ответил я. — Меня никогда не привлекала карьера военного, и я уже успел забыть о ней. Сохраните у себя кольцо, прошу вас; как знать, быть может, оно еще пригодится вам.

— Я не могу, Ладдзаро, не могу! — воскликнула она, отшатнувшись от меня.

— Пусть это кольцо будет вашим талисманом, мадонна. Если вы возьмете его, это станет для меня лучшей наградой за все то, что мне удалось сделать для вас, и я с легким сердцем уеду отсюда, — с этими словами я положил кольцо ей на ладонь. — А когда вам захочется посоветоваться со мной или просто иметь в трудную минуту рядом с собой друга, пошлите мне кольцо. Велите вашему посланнику привезти его и сообщить место, где вы находитесь, и я появлюсь перед вами так скоро, как лошадь сможет домчать меня.

— Хорошо, — согласилась она, — в таком случае я уступаю вашей просьбе. Я всегда буду знать, что смогу рассчитывать на вас.

— Мадонна, не преувеличивайте моих возможностей, — вздохнул я. — Они весьма и весьма ограничены. Но иногда случается, что и мышь может помочь льву.

— А если мыши потребуется помощь льва, я пошлю за вами, мой верный Ладдзаро, — со слезами в голосе проговорила Паола.

— Addio [Прощай (ит.)], Ладдзаро, — еле слышно добавила она затем. — Да хранит вас Бог и все Его святые. Я стану молиться за вас и сохраню надежду, что однажды вновь увижусь с вами, мой друг.

— Addio, мадонна! — только и смог ответить я, и это были последние слова, которые я произнес перед тем, как торопливо покинул ее, скрывая охватившее меня волнение и с трудом сдерживая душившие меня рыдания.

Сколь значительную роль моя матушка — поистине святая женщина — ни играла бы в моей жизни, ее судьба никоим образом не связана напрямую с событиями, о которых идет речь в этой хронике. И я не собираюсь надоедать читателю подробным изложением того, что произошло в последующие два года в приобретенном на заработки шута Боккадоро маленьком домике неподалеку от Бьянкомонте. Да и стоит ли описывать, с какой радостью она встретила меня по возвращении, как она подтрунивала надо мною, когда я с усердием прирожденного земледельца обрабатывал принадлежащий нам клочок земли, и как она старалась облегчить мои душевные муки, с истинно материнской проницательностью догадываясь об их причине?

Именно в этот период поэтические способности, открывшиеся у меня в Пезаро, расцвели с такой неожиданной силой, и я нашел немалое удовлетворение и утешение в том, что выплеснул терзавшую мое сердце боль на бумагу. И все это время, днем ли, трудясь на пашне, ночью ли, сочиняя любовные стихи, ставшие впоследствии известными под названием «Le Rime di Boccadoro» [Стихи Боккадоро (ит.)], я терпеливо ждал вестей от мадонны Паолы. Я не знаю, что вселило в меня такую уверенность; быть может, пророческий инстинкт и в самом деле сродни поэтическому дару, а быть может, долгое ожидание придавало некий особенный смысл моему добровольному затворничеству. Так или иначе, но я ни секунды не сомневался в том, что однажды посыльный мадонны Паолы привезет мне кольцо Чезаре Борджа.

Это произошло осенью 1502 года. Однажды вечером, в начале октября, когда я сидел за ужином со своей матушкой, отдыхая после дневных трудов в поле, мы услышали дробный топот копыт, быстро приближавшийся к нашему домику. И еще задолго до того, как в дверь постучали, я уже догадался, что это означает. Моя матушка тревожно посмотрела на меня, и я ясно прочитал в ее глазах немой вопрос: «Разве мы ждем кого-то в такую пору?» Моя гончая зарычала и ощетинилась, а старый седовласый Сильвио, наш единственный слуга, с озабоченным видом выглянул из кухни. Желая развеять овладевшую моими домочадцами тревогу, я рассмеялся, встал со своего кресла и, подойдя к двери, широко распахнул ее.

— Это дом мессера Ладдзаро Бьянкомонте? — услышал я голос из темноты.

— Да, а я и есть тот самый Ладдзаро Бьянкомонте, — подтвердил я. — Что вам угодно здесь?

Незнакомец приблизился ко мне и оказался в полосе падавшего из раскрытой двери света, так что я смог разглядеть его. На нем был простой кожаный кафтан и длинные сапоги, и по виду он напоминал посыльного. Сняв шляпу, он почтительно поклонился и протянул мне правую руку, в которой что-то поблескивало. Это было то самое кольцо, которое Чезаре Борджа, еще будучи кардиналом Валенсии, подарил мне.

• Предыдущая
• 25/49
• Следующая