Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Смит Уилбур - Страница 2
- Предыдущая
- 2/38
- Следующая
Размышлениям Хэла помешали крики – приказы с юта, заглушаемые ветром, – и ощущение, что корабль меняет курс. Посмотрев вниз, юноша увидел, что отец собрался перехватить «Морейскую чайку». Развернув верхние паруса и убрав остальные, корабли медленно сближались, направляясь на запад, к мысу Доброй Надежды и Атлантическому океану. Передвигались они неторопливо: от чересчур долгого пребывания в теплых южных водах деревянные корпуса были заражены вредителями. Здесь долго не продержится ни одно судно. Страшные корабельные черви (некоторые толщиной в палец и длиной в руку) буравят доски так близко друг к другу, что те превращаются в решетку. Даже со своего места на верху мачты Хэл улавливал, как непрерывно работают помпы, стараясь уменьшить количество воды в трюме. Этот звук никогда не стихает: он все равно что биение сердца, поддерживающего каравеллу на плаву. Еще одна причина, по которой все ждут голландца: нужно сменить корабль. Черви дожирают «Леди Эдвину» прямо у моряков под ногами.
Когда суда оказались в пределах слышимости, экипажи выстроились вдоль фальшборта и забрались на такелаж, обмениваясь через разделяющее их водное пространство солеными шутками.
Хэл, глядя в подобных случаях на это скопище людей, не уставал поражаться тому, сколько человек может вместить корабль. «Леди Эдвина» – судно водоизмещением 170 тонн и общей длиной чуть больше 70 футов, а ее экипаж, включая и тех, кто на полубаркасах, насчитывает сто тридцать человек. «Чайка» – чуть больше, но на ее борту вдвое меньше людей.
И все они понадобятся, раз уж отец вознамерился захватить один из огромных галеонов Голландской Вест-Индской компании. Сэр Фрэнсис собирал сведения во всех уголках южных морей, расспрашивал других рыцарей ордена и знал, что пять этих больших кораблей по-прежнему в море. В этом сезоне уже двадцать один галеон Компании проходил здесь, и каждый останавливался у снабжающего моряков продовольствием небольшого порта, притулившегося у подножия Тафельберга – так голландцы называют Столовую гору, – на самой окраине южного континента, там, где суда поворачивают на север, чтобы по Атлантическому океану направиться в Амстердам.
Пять крупных медлительных кораблей, все еще идущих по океану из Вест-Индии, должны обогнуть мыс, прежде чем стихнут дующие на юг пассаты и ветер повернет на северо-запад. И скоро.
Когда «Морейская чайка» не шла военным курсом (фигура речи для обозначения каперства), Энгус Кокран, граф Камбре, пополнял кошелек, торгуя рабами на рынках Занзибара.
После того как рабов приковывали к кольцам в длинном, узком трюме, их не освобождали, пока в конце пути корабль не причаливал в каком-нибудь восточном порту. Это означало, что несчастные, не уцелевшие во время ужасного тропического плавания по Индийскому океану, гнили в тесном промежутке между палубами. Смрад от разлагающихся трупов, смешиваясь с вонью испражнений оставшихся в живых, придавал кораблям работорговцев отчетливый запах, который выдавал их за много миль. Даже самый крепкий щелок не мог избавить от этого характерного зловония.
«Чайка» приближалась по ветру, и на борту «Леди Эдвины» послышались возгласы отвращения:
– Клянусь Господом, от нее несет, как от навозной кучи!
– Вы когда-нибудь вытираете задницы, сифилитики? Ваша вонь слышна и у нас! – крикнул кто-то экипажу фрегата. Ответ с палубы «Чайки» заставил Хэла улыбнуться. Конечно, устройство человеческого тела не было для него тайной, но он никогда не видел те части женского тела, которые обе стороны описывали в самых красочных подробностях, и не знал, что с ними делать. Он развеселился еще пуще, представив себе ярость отца, который все это слышит.
Сэр Фрэнсис был порядочным и уравновешенным человеком и считал, что пристойное поведение на борту способно положительно сказаться на ходе военных действий.
Он запрещал азартные игры, божбу и крепкие напитки.
Дважды в день он молился и призывал моряков вести себя в порту достойно и степенно, хотя Хэл знал, что к этому его совету прислушивались редко. Сейчас сэр Фрэнсис мрачно хмурился, внимая обмену любезностями своих людей с людьми Канюка, но, поскольку невозможно выпороть половину экипажа, чтобы выразить свое недовольство, держал рот на замке, пока фрегат не оказался на таком расстоянии, чтобы можно было спокойно объясниться.
Тем временем капитан послал слугу в каюту за своим плащом. То, что он собирался сказать Канюку, было официальным заявлением, и следовало быть при всех регалиях. Когда слуга вернулся, сэр Фрэнсис набросил великолепный бархатный плащ на плечи и лишь потом поднес к губам переговорную трубу.
– Доброе утро, милорд!
Канюк подошел к лееру и приветственно поднял руку. Поверх шотландского пледа на нем в свете народившегося утра блестели полудоспехи, пряди рыжих волос из густой, словно стог сена, копны на непокрытой голове плясали на ветру, от чего голова казалась охваченной пламенем.
– Иисус любит тебя, Фрэнки! – крикнул он в ответ, и ветер легко донес его голос.
– Твое место на восточном фланге! – Ветер и гнев вынудили сэра Фрэнсиса быть кратким. – Почему ты оставил свою позицию?
Канюк виновато развел руками.
– У меня мало воды, а терпения не осталось вовсе. Для меня и моих храбрых спутников шестидесяти пяти дней вполне довольно. На побережье Софалы нас ждут рабы и золото.
Его акцент напоминал торопливо скомканный шотландский.
– Твое свидетельство не позволяет тебе нападать на португальские корабли.
– Голландские, португальские, испанские! – усмехнулся Камбре. – Их золото ничуть не хуже. Ты хорошо знаешь, что нет мира за Линией.
– Тебя правильно прозвали Канюком, – раздраженно заметил сэр Фрэнсис, – у тебя аппетит, как у стервятника!
Но Камбре говорил правду. Нет мира за Линией.
Полтора столетия назад, 25 сентября 1493 года, папа Александр VI издал буллу «Inter Caetero», согласно которой по Атлантическому океану с севера на юг проводилась Линия, делившая мир на португальский и испанский. Разве можно было надеяться, что это решение будут уважать другие христианские государства, негодующие и завидующие испанцам и португальцам? Одновременно родилась другая доктрина: «Нет мира за Линией». Она стала паролем каперов и корсаров, и в их сознании ее действие охватывало все неисследованные области океана.
Насилие и убийства, за которые в северных водах объединенные флоты христианских держав преследовали пиратов и вешали на реях их собственных кораблей, совершенные за Линией, встречались с молчаливым одобрением и даже приветствовались. Все воюющие монархи подписывали свидетельства, которые в одно мгновение превращали купцов в каперов, а торговые корабли в военные, отправляющиеся в пока еще неизведанные районы океанов на все расширяющихся просторах земного шара.
Собственное свидетельство сэра Фрэнсиса было подписано Эдвардом Хайдом, графом Кларендоном, лордом-канцлером Англии, от имени его величества короля Карла Второго. Оно позволяло нападать на корабли Голландской республики, с которой Англия вела войну.
– Покидая позицию, ты теряешь право на свою долю добычи! – крикнул сэр Фрэнсис через узкую полоску воды, разделявшую корабли, но Канюк отвернулся, отдавая приказ рулевому.
Он приказал своему волынщику-сигнальщику, стоявшему в полной готовности:
– Сыграй сэру Фрэнсису, чтобы он помнил нас.
До «Леди Эдвины» донеслась мелодия «Прощайте, острова!»; люди Канюка, как обезьяны, карабкались по стеньгам, распуская паруса. Загремел такелаж «Чайки». С гулом, напоминающим орудийный залп, наполнился главный парус, фрегат поймал юго-восточный ветер и вспорол голубую волну.
Корабль Канюка уходил, а он сам прошел на корму, и его голос перекрыл звуки волынки и шум ветра:
– Да защитит тебя доброта нашего Господа Иисуса Христа, достопочтенный уважаемый брат рыцарь.
В устах Канюка это пожелание прозвучало святотатством.
В украшенном орденским крестом плаще, развевающемся на широких плечах, сэр Фрэнсис смотрел на удаляющийся корабль.
- Предыдущая
- 2/38
- Следующая
