Врата судьбы - Sabatini Rafael - Страница 23
- Предыдущая
- 23/83
- Следующая
В то утра Эвелин являла собой нежное благоуханное воплощение девичества. Казалось, ей не было равных. На ней было бледно-сиреневое платье, точеную талию подчеркивала белая воздушная оборка. Формы ее были изысканно-округлы. Тончайшие кружева прикрывали белоснежную грудь и плечи. Волосы цвета спелой пшеницы ниспадали на плечи локонами. Глаза голубизной могли сравниться с безоблачным июньским небом, щеки — с нежной розовостью яблоневого цвета.
Женственность, воплощенная в Эвелин, казалось, должна была привлечь внимание такого мужественного офицера, как Гейнор, но он не сводил глаз с Дамарис и обращался главным образом к ней. Дамарис была на полголовы выше своей миниатюрной кузины. На ней был коричневый костюм для верховой езды с высоким воротником, расшитым золотом. Ей явно шла черная касторовая шляпа с золотым пером, оттенявшим ее темно-каштановые волосы. Во всем ее облике, отметил капитан, ранее никогда не задумывавшийся над характером женщин, чувствовались сдержанность, решительность и надежность.
Разговор все еще шел об их саде и о садах, в которых капитан побывал во время своих странствий. Дамарис в беседе почти не участвовала, только отвечала на вопросы, когда капитан обращался непосредственно к ней.
— Едва ступив на мостик, я понял, что попал в заколдованный сад, — рассказывал он, — Нам столько рассказывали о нем в детстве. Но житейский опыт делает нас скептиками и заставляет усомниться в волшебстве...
— И вы разгадали, в чем его колдовство? тихо спросила Эвелин, предчувствуя, что его слова — лишь пролог к галантным комплиментам.
— Пожалуй, да, — ответил капитан с удивившей Эвелин серьезностью, глядя прямо перед собой. Он вздохнул: — Я под властью его чар. Стоит мне задержаться здесь, и я буду безнадежно околдован.
Гейнор произнес эти слова без тени иронии. Дамарис пристально посмотрела на него, догадавшись, что за прологом последуют отнюдь не пустые галантности, как полагала ее кузина.
— В чем же состоит колдовство? — Дамарис в первый раз обратилась к капитану.
Их взгляды снова встретились, но капитан, казалось, смотрел на нее невидящим взором — взором поэта или одержимого.
— Колдовство в том, — капитан благоговейно понизил голос, — колдовство в том, что мир Божий, бесценный дар человеку, снизошел на этот сад. Где-то здесь произрастает и древо познания добра и зла. Его благоуханием напоен воздух. Вдыхая его, понимаешь всю низость мира с его войнами и кровопролитиями, проникаешься презрением к честолюбию, в коем лишь эгоизм и тщеславие. Кто, пожив здесь, выберет потом другой уголок? Кто, единожды насладившись здешним благоуханием, оскорбит свое обоняние тлетворными запахами?
Разочарованная Эвелин рассмеялась не без издевки:
— А вы поэт, сэр, ей-богу, поэт!
Взгляд непроницаемых глаз Гейнора на мгновение задержался на девушке.
— Благодарю вас, мисс Холлинстоун, — с поклоном ответил он, — Благодарю за то, что вовремя развеяли чары. Еще немного, и они погубили бы бедного солдата.
— Вы в каком полку служите? — поинтересовалась Эвелин, столь же непоследовательная, как и ее мать.
— Мне довелось служить в разных полках, но сейчас я нигде не служу, — последовал ответ. — А последним местом моей службы была армия султана.
— Султана? — разом воскликнули удивленные девушки.
— Турецкого султана, — спокойно пояснил Гейнор. — У него плохая кавалерия, вот я и занялся ее обучением. Потом участвовал в сражениях против Венеции.
Дамарнс смотрела на него, не веря своим ушам.
— Вы воевали с христианами, служа язычникам! — воскликнула она.
— Я воевал с мошенниками, служа мошенникам, истинное слово. Солдат удачи выбирает ту службу, где больше платят.
Капитан заметил во взгляде Дамарис презрение, но он не знал, какая горечь скрывается за этим презрением: ведь минуту назад, когда капитан говорил о саде, ей показалось, что он совсем другой человек.
— И вы всегда сражаетесь на той стороне, где больше платят? — спросила она.
— С вашего разрешения, я считал бы себя дураком, если бы поступал иначе.
Гейнор спокойно выдержал холодный оценивающий взгляд Дамарис и почти открытую насмешку, прозвучавшую в ее вопросе. Он должен был играть свою роль — ради короля. Он сам себе дивился: ему было неприятно представать перед Дамарис в роли корыстолюбивого наемника. Что ж, такова судьба...
— Война сделалась моим ремеслом, — пояснил он. — Да, я солдат удачи, но при всей кажущейся непоследовательности моего поведения я всегда проявлял последовательность в одном — служил удаче куда вернее, чем она мне, — добавил он печально.
— Как странно! — со вздохом молвила Дамарис. Откровенность капитана подавила нарождавшееся в ее душе отвращение. — Как странно!
— Что же в этом странного? — возразила Эвелин, будто защищая капитана.
— Странно, что люди приносят в жертву все лучшее в себе, подвергают свою жизнь опасности, предают честь ради выгоды, — пояснила Дамарис.
— Отнюдь не все, — произнес капитан с улыбкой, — немало и таких, кто приносит свою жизнь на алтарь мечтаний, желая заслужить благодарность монарха, любовь народа, кто жертвует собой во имя родины, грядущей бессмертной славы и прочих грез.
— И вы презираете их? — в голосе Дамарис прозвучал вызов.
— Как солдат — да, — Гейнор уклонился от прямого ответа. — Излишнее рвение не вознаграждается по заслугам и лишает человека хладнокровия. Я на собственном опыте убедился, что идеалисты уступают хорошо обученным наемникам, ибо руководствуются страстью, а не расчетом.
— Я имею в виду не результат, а цель, — сказала Дамарис, — их стремления, их верность идеалу. Вы это признаете, сэр?
И снова Гейнор спокойно выдержал ее взгляд:
— Нет, не признаю.
— Но вы, конечно, презираете послушных исполнителей чужой воли, рабов! — воскликнула Дамарис.
Она слегка оживилась, вступив в спор: сам предмет его был близок ее израненному сердцу.
— Таких, как я сам? — в голосе капитана не было обиды. — Поверьте, если бы я их презирал, мне пришлось бы подыскать себе иное занятие. Полагаю, и те и другие заслуживают уважения.
- Предыдущая
- 23/83
- Следующая
