ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Sabatini Rafael - Страница 6
- Предыдущая
- 6/96
- Следующая
Алина и Андре-Луи втроём с графом завели светскую, ни к чему не обязывающую беседу, которую прервало появление графини Прованской. Подойдя к ним, она с глупой, фальшивой улыбкой игриво упрекнула мужчин в том, что они отвлекают молодую фрейлину от новых обязанностей, и увела девушку с собой. Но господин граф и Андре недолго оставались вдвоём. Минуту-другую спустя они увидели, что к ним направляется граф д'Артуа, тридцатипятилетний красавец телосложения столь изящного, что трудно было поверить в его принадлежность семье, из которой вышли его дородные братья, король Людовик и граф де Прованс.
Д'Артуа сопровождала свита из нескольких человек. Двое были в богатых камзолах с золотым шитьём и алыми воротниками — мундирах личной гвардии графа. В числе прочих лиц Андре-Луи заметил презрительно-насмешливую физиономию де Баца. Барон коротко кивнул и дружески улыбнулся. Подошёл и напыщенный господин де Плугастель, который приветствовал молодого человека чопорным полупоклоном.
Граф д'Артуа с серьёзной учтивостью выразил удовлетворение счастливыми обстоятельствами, приведшими сюда господина Моро. После вежливых фраз графа в беседу снова вступил господин д'Антраг. Андре-Луи заподозрил, что весь разговор был заведён с определённой целью. Д'Антраг принялся подробно расспрашивать о положении дел в Париже и о главных целях различных революционных партий.
Андре-Луи отвечал правдиво и обстоятельно, не испытывая смущения или чувства вины, словно он предаёт единомышленников. Он полагал, что его сведения способны повлиять на ход событий не сильнее, чем прогнозы предсказателей погоды — управлять стихиями. Искренность Моро произвела на слушателей впечатление, будто он готов служить делу монархистов, и граф д'Артуа не преминул похвалить молодого человека.
— Господин Моро, позвольте мне высказать радость, что человек ваших способностей понял наконец свои заблуждения и сделал правильный выбор.
— Как это ни прискорбно, дело вовсе не в моих заблуждениях, — ответил тот. Сухость ответа неприятно поразила брата короля.
— Тогда чем же вызвано ваше решение? — столь же сухо осведомился граф.
— Безответственностью людей, долгом которых было укрепление конституции. Они не имели права выпускать власть из своих рук, нельзя было допускать, чтобы она попала в руки негодяев, которые, заручившись поддержкой всякого сброда, используют власть для достижения собственных, корыстных целей.
— Стало быть, вы обратились лишь наполовину, господин Моро? — задумчиво произнёс его высочество и вздохнул. — Жаль. На мой взгляд, разница между двумя партиями черни очень незначительная. Я собирался предложить вам пост в войсках, но, поскольку их целью является умиротворение любого сброда без разбора, включая и ваших друзей — поборников конституции, я не стану огорчать вас таким предложением.
Он резко повернулся на каблуках и удалился. Свита последовала за ним, задержались только Плугастель и Бац. Господин де Плугастель сразу дал понять, что хочет выразить порицание.
— Вы поступили неблагоразумно… — начал он с мрачным самодовольством.
— Приехав в Кобленц, сударь? — быстро уточнил Андре-Луи.
— Нет, взяв этот тон в разговоре с его высочеством. Это… немудро. Вы погубили своё будущее.
— А-а. Ну, мне не привыкать.
Скрытый в его ответе намёк был понят, ведь госпожа де Плугастель была одной их тех, ради кого Андре-Луи погубил свою революционную карьеру. Господин де Плугастель смутился и поспешил сбавить тон.
— О, конечно, конечно, сударь. Всем известно ваше великодушие, но сейчас… Сейчас не имело смысла вести себя так вызывающе. Немного такта, чуть больше сдержанности, вы могли бы…
Андре-Луи посмотрел ему в глаза.
— Сейчас я сдерживаюсь, сударь.
Он недоумевал, почему муж его матери вызывает в нём столь сильную неприязнь. Первой, мимолётной встречи с ним оказалось достаточно, чтобы Андре-Луи понял и простил неверность матери этому человеку. Скучный, напыщенный, в жизни не отступивший ни на шаг от стереотипов поведения и готовых рецептов, без единой независимой мысли, де Плугастель не мог претендовать на истинную привязанность женщины. Удивляло не вступление госпожи де Плугастель в любовную связь, а то, что эта связь осталась единственной. По-видимому, подумал Андре-Луи, это свидетельствует о врождённой душевной чистоте его матери.
Между тем господин де Плугастель напустил на себя чрезвычайно нелепый вид оскорблённого достоинства.
— Я подозреваю, сударь, что вы надо мной смеётесь. Вам следовало бы помнить о том, что я слишком многим вам обязан и не вправе обижаться. — И в дополнение к словам он подчеркнул своё негодование поспешностью ухода.
— Неблагодарное это занятие — давать советы, — с усмешкой заметил барон де Бац.
— Слишком неблагодарное, чтобы приниматься за него без приглашения.
Де Бац опешил, пристально посмотрел на собеседника, потом от души рассмеялся.
— А вы за словом в карман не лезете. Временами, как, например, сейчас, ваши реплики даже чересчур стремительны. Но излишняя стремительность порой вредна, об этом нелишне знать. Секрет успеха в жизни, как и в фехтовании, — в умении улучить момент.
— Многозначительное замечание, которое тоже смахивает на совет, — сказал Андре-Луи.
— Ну нет, советов я давать не собирался. Я никогда их не даю, не будучи уверен, что их примут с благодарностью.
— Надеюсь, вы не обманываетесь.
— Право слово, я на это надеюсь тоже. Но вы опасный человек. Вы ухитряетесь так повернуть любой разговор, что он неизбежно приводит к ссоре. Вы доставляете мне удовольствие.
— Навряд ли ваше удовольствие разделяют другие. Так вы хотите ссоры, господин де Бац?
— О! Вовсе нет, уверяю вас. Но вы только что ещё раз продемонстрировали своё искусство. — Полковник улыбнулся. — Однако я хотел спросить о другом. Из вашей беседы с господином д'Артуа я сделал вывод, что вы всё-таки монархист. Я прав?
— В той мере, в какой меня вообще можно кем-то назвать, в чём я порой сомневаюсь. Конечно, я сотрудничал с людьми, стремившимися учредить во Франции конституцию сродни английской. И это стремление не означает враждебность королю. Более того, его величество всегда открыто одобрял идею конституционной монархии.
— Да, и тем вызвал неудовольствие своих братьев, — подхватил барон. — И потому-то он так непопулярен среди господ, поддерживающих абсолютизм и дворянские привилегии. И вот около тридцати тысяч дворян эмигрировали из страны и основали здесь новый двор. Французский трон сегодня напоминает папский престол тех времён, когда у католиков было две столицы: одна в Риме, а другая в Авиньоне. Вы враг абсолютизма и даже не считаете нужным это скрывать, а Кобленц — его оплот, так что, вроде бы вам тут нечего делать. Об этом и сказал вам граф д'Артуа. Только, согласитесь, в нынешние времена способному и предприимчивому молодому человеку негоже оставаться не у дел. А у монархистов работы с избытком.
Барон выдержал паузу, испытующе поглядывая в глаза Андре-Луи.
— Пожалуйста, продолжайте, сударь.
— Вы очень любезны, сударь.
Де Бац огляделся. Они стояли посреди зала, их обтекал поток фланирующих придворных. Справа, у огромного, облицованного мрамором камина сидел, лениво развалясь в кресле, монсеньор. На принце был тёмно-синий костюм со сверкающей алмазной звездой на груди. Д'Артуа праздно тыкал металлическим наконечником трости в свой левый башмак и развлекал беседой группу дам. Все были не по обстоятельствам веселы и оживлены. Смех принца то и дело раскатывался по всему залу. Тонкий слух Андре-Луи уловил в смехе принца фальшь, и он подумал, что не следует доверять уму и сердцу человека, который так смеётся. В центре кружка, между графиней де Бальби, герцогиней де Келю и графиней де Монлеар, Андре-Луи с досадой заметил Алину. Его невесте явно льстила благосклонность августейшего принца, который то и дело задерживал на ней довольный взгляд.
Де Бац взял Андре-Луи под руку.
— Давайте отойдём в сторонку, где не будем мешать проходу и где нам тоже не помешают.
- Предыдущая
- 6/96
- Следующая
