Избранное - Фраерман Рувим Исаевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/123
- Следующая
И мать расхаживала среди гостей, тоже счастливая. Хотя каждый шаг ее был сдержан, но лицо ее наполнено живостью, и даже голос у нее был другой.
Таня танцевала и с матерью, и с Надеждой Петровной и, устав от танцев, остановилась в углу за своим разукрашенным деревцом.
Рядом с ним у окна стоял одиноко Филька. О нем она совсем забыла, за весь вечер не сказала ему ни слова.
Филька несколько раз позвал ее. Она подняла на него свой рассеянный взгляд.
— А завтра кто-то с Колей пойдет на каток, — сказал Филька.
— Ты, что ли? — спросила Таня.
Филька покачал головой.
— Так кто же?
— Женя.
— А-а!
Таня схватилась за деревцо. Оно закачалось под тяжестью ее руки, и серебряный шарик упал и разбился. Таня наступила на осколки ногой.
— Что еще просил тебя сказать мне Коля?
А Фильке уже стало жаль ее.
Он сказал:
— А я могу свечку съесть.
Таня молча смотрела на него. И Филька на самом деле снял с пихты горящую свечку, задул ее и начал жевать.
Таня пришла вдруг в себя.
— Что ты делаешь, Филька? — закричала она. — Может быть, это вредно.
— Что ты, Таня! Это вовсе не вредно, — сказал Филька, — это немного невкусно, но зато смешно. Правда, смешно?
Действительно, Таня не могла удержаться от смеха.
А на глазах у Фильки загорелись слезы. Они, точно огоньки, светились из-под его толстых век. Он все жевал и жевал.
«Почему он как будто плачет?»
Таня огляделась вокруг, но не нашла никого, кто заставил бы Фильку плакать.
«Может быть, эти свечи горькие?»
Она силой отняла у него свечу.
— Ты заболеешь, Филька, — сказала Таня. — А ведь утром я хотела пойти с тобой в школу на спектакль. И зачем ты, — добавила она, — показываешь детям глупые примеры? Посмотри.
Рядом с Филькой стоял его маленький брат и тоже жевал свечку. Но он, по-видимому, не испытывал при этом никакой горечи. Его лицо с широкими скулами было только лукаво и выражало в полной мере удовольствие. А в руках он держал апельсин.
XV
Гости ушли после полуночи, и Таня всем пожелала счастья — своим подругам, и охотнику, и Фильке, и отцу, и матери, и Надежде Петровне.
А Коле сказала:
— С новым годом, Коля. Будь, друг, счастлив, и забудем об этой глупой рыбе.
Она решила больше не думать о нем.
А среди ночи Таня проснулась в страхе. Из личинок, которые она вчера положила на лежанку, вывелся молодой комар, может быть, это был и старый комар, отогревшийся среди мотылей на печке, но только он ожил вдруг и зазвенел. Это было так страшно! Он звенел среди ночи, зимой, когда ему вовсе не следовало звенеть.
Таня сидела на кровати, глядя в темноту, и слушала этот звон, это трепетание комариных крыльев, а сердце ее стучало громко, словно колотушка ночного сторожа.
Неужели этот жалкий звук мог ее так испугать?
«Надо его убить», — подумала Таня.
Но комар попищал еще немного и замолк. Он умер сам.
А Таня снова заснула и утром проснулась с радостью.
Мать уже ушла в больницу, на дежурство, но и это не огорчило Таню. Какое раздолье было у нее на душе, как легко ее тело, — оно как будто совсем потеряло свой вес!
«Что это? — думала она. — Каникулы? Нет, не каникулы… Я буду с ним сегодня танцевать на елке. И я пойду на каток. Я им вовсе не буду мешать. Я постою там с краю, за сугробом, и посмотрю только, как она будут кататься. И, может быть, у него на коньке развяжется какой-нибудь ремешок… Тогда я завяжу его. Да, я сделаю так непременно».
И пока Таня мылась и завтракала, она все думала об этом. И глаза ее сияли, и новым впечатлением казался ей каждый ее шаг, каждое движение руки.
Она наточила коньки, перевязала их крепко ремешками и позвала с собой старую собаку, бросив ей на снег кусочек сахару. Та поискала его, тычась мордой в разные места, но при своем слабом нюхе так и не могла найти.
И все же бедный Тигр на этот раз пошел с ней. Но, как потом рассудил он своим стариковским умом, это было совершенно напрасно. Они зря простояли целый час на реке у катка, прячась за каждый сугроб. Никого они не встретили здесь. Пусто было вокруг. А то, что увидел он внизу, на реке было даже опасно. Из-за дальнего мыса, покрытого лесом, тихо крался ветер, краем задевая скалы и с шипением сдувая снег с камней.
Так простояли они с Таней довольно долго и пошли назад. Но едва только поднялись наверх по тропинке позади рыбачьих изб, как тотчас же увидели Колю. Он шел, поддерживая Женю, а она, сгибаясь, скользила по ледяным дорожкам, раскатанным рыбацкими детьми. И у обоих были в руках коньки.
Таня свернула налево, в переулок, и притаилась за домом, сунув свои коньки в сугроб. Тигр присел рядом, подняв на нее глаза. Он не мог ее понять.
Вот уж и Коля прошел мимо, ничего не заметив, а она все продолжала стоять. Тигр поскулил немного, лапы его начинали дрожать. Он вспомнил запах птичьих костей, которые Коля часто приносил ему, — совесть его заныла. Он с визгом выскочил из-за дома и кинулся вслед за Колей. Тот живо обернулся.
— Тигр, ты здесь? — сказал он удивленно. — А где же Таня?
А Таня — вот она, вышла из переулка и стоит — прятаться больше не к чему. Лицо ее заливает яркая краска, более густая, чем это могло бы быть от холодного ветра, еще с утра дувшего с восточной стороны.
— Тигр, проклятая собака, — сказала она, — иди сейчас же сюда!
Коля поклонился Тане и пошел ей навстречу, как попало размахивая своими коньками.
— Ты была уже на катке, так рано? — спросил он. — А я думал, ты с Филькой пошла на спектакль в школу.
Таня оставалась неподвижной, отвернув лицо в сторону, и слова плохо повиновались ей, хотя она говорила надменно:
— Я вовсе не была на катке, — ты же видишь, что коньков у меня нет. Филька сказал тебе правду. Мы идем с ним в школу на спектакль.
Коля посмотрел на руки Тани. Да, коньков у нее не было — ни в руках, ни на плече.
— Так это правда. Отлично! — сказал он. — В такой случае, Тигр, иди сюда.
Таня громко крикнула:
— Не смей, Тигр!
И старая собака осталась на месте, хотя запах вкусных костей не выходил у нее из головы. Она посидела еще немного возле Тани. Может быть, даже подумала, что ей делать в таком трудном случае, и, вспомнив, должно быть, про свои собственные дела, бросилась назад в переулок, оставив детей одних.
Вслед за ней быстрыми шагами удалилась и Таня.
Она шла, стараясь не оглядываться назад.
«Нет, я не буду больше прятаться от Коли за домами и сугробами, — думала Таня, шагая по улице. — Я не завяжу ему ремешка на коньках, и никогда не нужно этого делать».
И как мало Таня ни жила на земле и как долго ей еще ни оставалось жить, но она решила всю свою остальную жизнь больше и не вспоминать о Коле, забыть всякую мысль о нем. Ведь есть же на свете радости лучшие, чем эта…
Она их знала раньше, еще совсем недавно, ловя форель в реке или слушая громкие звуки горна на линейке в одном ряду с другими. Да и сейчас Филька ждет ее в школе на спектакле, и у открытых ворот толпятся ее старые друзья. Наконец она может просто смотреть по сторонам, ни о чем не думая; да, просто-напросто может разглядывать свой собственный город. Он тоже доставляет ей радость. Он мал, но, как и она, дружен с ее небом, с черными от хвои лесами, и весною речные орлы любуются им с высоты. Он и теперь, зимой, красив. И он не весь из дерева. Его большая пристань сделана из камня, и школа ее из камня, и сделан из камня новый дом, в котором плавят золото. А сколько новых дорог выбегает к нему из леса и снова убегает в лес, где, в самой глубине, днем и ночью слышно дыхание высоких труб, видны новые дымы над вершинами кедров. А сколько машин проходит через город, обернув цепями свои колеса, чтобы они не скользили по снегу.
А вот и старый медник тоже проходит через город и кричит на перекрестках: «Лудить, паять!» Весною он носит свой маленький рельс на плечах, а зимою тащит его на веревке по снегу, и он скользит, облегчая его труд, — бежит за медником, как собачка.
- Предыдущая
- 18/123
- Следующая
