Вечера с историком - Sabatini Rafael - Страница 26
- Предыдущая
- 26/52
- Следующая
— Бог свидетель, Робин, — проговорила она, — по-моему прежде вы не допускали таких вольностей.
Однако лорд (воплощенная дерзость) ничуть не смутился. Он привык к изменчивости ее настроений, к тому, что она жила как бы в двух ипостасях, унаследованных от упрямца-отца и строптивой матери. И был исполнен решимости любой ценой выжать из этого мгновения все, что можно. Ему не терпелось наконец-то избавиться от гнетущего напряжения.
— Вольности? Но ведь я порабощен, а не волен. Порабощен любовью и обожанием. Неужели вы отвергнете меня? Неужели?
— Не я, но Судьба, — многозначительным тоном ответила Елизавета, и он понял, что она думает о хозяйке Камнора.
— Скоро Судьба исправит собственные несправедливости. Теперь уже очень скоро, — лорд взял ее за руку, и королева растаяла. Ее чопорность испарилась, и она не отняла ладонь. — А когда это случится, милая, я назову вас моей.
— Когда это случится, Робин? — едва ли не в страхе спросила королева. Казалось, внезапное ужасное подозрение овладело ее разумом. — Когда случится что? Что — это?
Он на миг замялся, подбирая слова, а Елизавета пристально и пытливо вглядывалась в его лицо, белевшее в сумерках.
— Когда эта бедная больная душа успокоится навеки, — сказал лорд, наконец, и добавил: — Уже скоро.
— Ты и прежде говорил так, Робин. Но этого не случилось.
— Она вцепилась в жизнь с упорством, совершенно невероятным для человека в ее состоянии, — объяснил лорд, не осознавая зловещей двусмысленности своих слов. — Но конец близок, я знаю. Это вопрос нескольких дней.
— Дней? — королева содрогнулась и подошла к краю террасы. Лорд следовал за ней. Какое-то время Елизавета молча стояла на месте, глядя на темную маслянистую поверхность воды. — Ведь вы любили ее одну, Робин? — спросила она странным неестественным голосом.
— Я любил лишь одну женщину, — отвечал безупречный дамский угодник.
— Но вы женились на ней и, говорят, по любви. Хорошо, пусть без любви, но это — брак. И вы можете так спокойно говорить о ее смерти? — голос королевы звучал печально. Она пыталась понять лорда Роберта и таким образом заглушить свои давние сомнения на его счет.
— А кто виноват? Кто сделал меня таким? — он вновь смело обнял ее; стоя бок о бок, они смотрели сквозь сумрак вниз, на стремительные воды реки. Они-то и подсказали лорду образное сравнение. — Наша любовь — что бурный поток, — продолжал он. — Противиться ей, — значит попусту тратить силы. Короткая борьба, агония, а потом — гибель.
— Но если отдаться на волю волн, вас унесет.
— Унесет в страну счастья! — воскликнул Дадли и вновь запел свою старую песню: — Скажите, что, когда… что после всего я смогу называть вас моей. Не лукавьте с собой, послушайтесь голоса природы, и вы достигнете счастья.
Елизавета взглянула на него снизу вверх, пытаясь в сумерках рассмотреть это миловидное лицо. Лорд заметил, как приподнялась и опала ее белая грудь.
— Могу ли я верить тебе, Робин? Могу ли я верить тебе? Дай мне правдивый ответ, — взмолилась королева. Сейчас она была просто женщиной, восхитительно слабой женщиной.
— А какой ответ дает вам ваше сердце? — произнес лорд, придвигаясь еще ближе и нависая над ней.
— По-моему, да. Могу. Во всяком случае, должна. Я не в силах ничего сделать с собой. В конце концов, я всего лишь женщина, — пробормотала она и вздохнула. — Да будет так, как ты желаешь. Возвращайся ко мне свободным.
Дадли склонился над ней, промямлил что-то бессвязное, и королева подняла руку, чтобы погладить его по смуглой, поросшей бородой щеке.
— Я вознесу тебя к вершинам величия, недоступным ни одному мужчине в Англии, а ты дай мне счастье, какого не видать ни одной женщине.
Лорд схватил ладонь Елизаветы и страстно припал к ней губами. Его ликующая душа пела победную песнь. Норфолк, Сассекс, остальная постнорожая братия — скоро он будет подзывать их к себе свистом, будто собачек.
Влюбленные взялись за руки и вернулись в галерею, но тут вдруг столкнулись лицом к лицу с тощим прилизанным господином, который низко поклонился им. На его хитроватой, чисто выбритой монашеской физиономии играла улыбка. Мягким спокойным голосом с заметным иностранным акцентом он объяснил, что не имел намерения мешать, а просто хотел выйти на прохладную террасу. Затем он вновь поклонился и пошел своей дорогой. Это был Альварес де Квадра, епископ Аквилский, испанский посол, с глазами, похожими на глаза Аргуса.
Лицо юной королевы окаменело.
— Хотела бы я, чтобы мне так же верно служили за границей, как здесь служат испанскому королю, — сказала она громко, чтобы удаляющийся посланник расслышал эту сомнительную похвалу, а затем добавила, обращаясь только к милорду и затаив дыхание: — Шпион! Филипп испанский еще услышит об этом!
— Он услышит и еще кое о чем. Какое это имеет значение? — со смехом спросил милорд.
Они в молчании прошли по галерее, мимо стоявшего на страже бдительного йомена, и вступили в первый коридор. Вероятно, встреча с де Квадра и ответ милорда на комментарий королевы заставили ее спросить:
— А чем она больна, Робин?
— Недуг неизлечим, — ответил лорд, прекрасно понимая, к кому относится этот вопрос.
— Кажется… кажется, ты говорил, что конец близок.
Он мгновенно уловил ее мысль.
— Да, действительно. Она вот-вот скончается, если уже не умерла.
Он лгал, ибо никогда еще Эми Дадли не чувствовала себя настолько хорошо, как сейчас. И в то же время, он говорил правду, потому что жизнь ее зависела от воли мужа, и можно было считать, что ее песенка спета. Лорд знал, что переживает решающие мгновения, от которых зависит его карьера. Судьбоносный час настал. Стоит проявить слабость и нерешительность, и он упустит свой шанс, упустит безвозвратно. Настроения Елизаветы были настолько же изменчивы, насколько упорны и постоянны были происки его врагов. Надо нанести удар как можно быстрее, пока королева не передумала. Надо вступить в брак с нею, неважно, тайный или открытый. Но сперва необходимо стряхнуть с себя сковывающее движения ярмо, избавиться от камнорской хозяюшки.
На основании доказательств, которые представляются мне убедительными, я полагаю, что лорд обдумывал этот шаг с чудовищным хладнокровием и безжалостностью, свойственными его эгоистичной натуре. Выскочка, правнук плотника, имевший лишь два поколения знатных предков (причем и отец, и дед кончили на плахе), он вдруг завладел королевой, жертвой плотской страсти, не желавшей видеть ничтожество, прячущееся в прекрасной телесной оболочке, и уже протянувшей руку, чтобы утвердить его на троне. Будучи тем, чем он был, Дадли клал жизнь своей жены на чашу зловещих весов собственного честолюбия. И тем не менее, когда-то он любил ее, и любил более искренно, чем сейчас королеву.
Прошло около пяти лет с тех пор, как он, восемнадцатилетний юноша, взял в жены девятнадцатилетнюю дочь сэра Джона Робсарта. Она принесла ему значительное состояние и огромную преданную любовь. Благодаря этой любви она и согласилась сиднем сидеть в Камноре, пока он подвизался при дворе, и довольствоваться крохами внимания, которые он при случае бросал ей. Весь последний год, пока он замышлял ее убийство, Эми усердно пеклась об интересах Роберта и заботилась о процветании поместья в Беркшире. Если он и задумывался об этом, то не позволял себе впасть в сентиментальную слабость, которая могла бы отвратить его от цели. Слишком многое стояло на карте. По сути дела, речь шла о королевском троне.
Поэтому наутро, после того, как Елизавета почти покорилась ему, милорд заперся у себя вместе со своим верным оруженосцем Ричардом Верни. Сэр Ричард, подобно своему хозяину, был алчным, беспринципным и честолюбивым негодяем, готовым пойти сколь угодно далеко ради продвижения по службе и светского успеха, которые сулило ему возвышение милорда. А милорд решил, что с верным слугой нужно быть полностью откровенным.
— Ты либо вознесешься, либо падешь со мною вместе, Ричард, — заявил он. — Так помоги же мне, и мы будем на коне. Когда я стану королем, а это произойдет уже скоро, держись поближе ко мне. А теперь — о деле. Ты уже догадался, что нам нужно.
- Предыдущая
- 26/52
- Следующая
