Рыцарь Таверны - Sabatini Rafael - Страница 8
- Предыдущая
- 8/40
- Следующая
Лорд-генерал не заставил себя ждать с ответом.
— Это уже второй пленник, которого приводят ко мне за последние десять минут с подобным обвинением, — произнес он. — Первым был молодой глупец, который отдал Чарльзу Стюарту своего коня у ворот Святого Мартина. Но сам он не успел скрыться, и его схватили.
— Так король сумел спастись? — воскликнул Криспин. — Благословенное небо!
Кромвель посмотрел на него отсутствующим взором.
— У вас будет прекрасная возможность поблагодарить Господа лично, — пробормотал он мрачно. — Что же касается этого молодого человека из Бааля, то ему далеко не уйти. Великий Господь, даровавший нам победу в сегодняшнем сражении, не допустит, чтобы великий грешник Стюарт избежал заслуженного наказания, и отдаст его в наши руки. За ваше участие в бегстве короля вы, сэр, заплатите своей жизнью. На рассвете вас повесят вместе с молодым бунтовщиком, который отдал королю своего коня у ворот Святого Мартина.
— По крайней мере я буду висеть в хорошей компании, кем бы он ни был! — сказал Криспин весело. — И за это, сэр, позвольте мне выразить вам мою сердечную благодарность.
— Вы проведете эту ночь вместе, — продолжал Кромвель, не обращая внимания на слова Криспина. — И, я думаю, вы сможете использовать это время, как вам заблагорассудится. Все. Уведите его.
— Но, мой лорд! — воскликнул Прайд, делая шаг вперед.
— Что еще?
Криспин улавливал отдельные обрывки фраз, которые Прайд нашептывал Кромвелю, — полковник о чем-то просил. Кромвель покачал своей большой головой.
— Это не очевидно. Я не могу дать своего согласия на это. Пусть его смерть будет для вас утешением. Я скорблю с вами о вашей утрате, но на то она и война. Пусть вас согревает мысль о том, что ваш сын пал за правое святое дело во имя нашего Господа. Помните, полковник Прайд, что Авраам ни секунды не колебался, принося своего сына в жертву Господу, прощайте!
Лицо полковника перекосилось от бессильной ярости, и он на мгновение задержал свой взгляд на прямой и неподвижной фигуре «Рыцаря Таверны», который продолжал стоять с независимым видом посредине комнаты. Затем, всем своим видом выражая недовольство, он нехотя удалился, и Криспина вывели из комнаты.
В холле к нему подошел офицер и, приказав, следовать за ним, препроводил Криспина в караульную. Здесь с него сняли доспехи и в сопровождении офицера и двух караульных повели в другую часть дома. Они преодолели три пролета лестниц и вошли в узкую галерею, которая привела их к закрытой двери, охраняемой вооруженными солдатами. По приказу офицера стражник с трудом отодвинул тяжелые засовы и открыл дверь Криспин шагнул через порог в небольшую полутемную камеру, слыша, как за спиной лязгнули засовы, отрезав его от внешнего мира. Его бесстрашное сердце на какое-то мгновение сжалось при мысли, что он отрезан от мира навсегда, только однажды ему придется вновь перешагнуть через этот порог, и это будет преддверием к Порогу Вечности.
Что-то зашевелились и одном из темных углов комнаты, и он вспомнил обещание Кромвеля, что последние часы жизни он проведет в компании другого пленника.
— Кто здесь? — раздался слабый голос, полный страданий.
— Мастер Стюарт! — радостно воскликнул Криспин узнав своего молодого спутника. — Черт меня возьми так это вы отдали королю своего коня у ворог Святого Мартина? Да вознаградит вас Бог! Дьявольщина! — добавил он. — Никак не думал, что мы встретимся с вами еще раз в этом аду.
— В нашей встрече мало радостного, последовал грустный ответ. — Как вы попали сюда?
— С вашей помощью я проведу эту ночь настолько весело, насколько это возможно для человека, чей песок почти уже иссяк. Лорд-генерал — да сожрут его черти в аду — наутро собирается сделать меня маятником и дает мне ночь, чтобы к этому подготовиться.
Юноша подошел к свету и с грустью посмотрел на сэра Криспина.
— В таком случае, мы друзья по несчастью.
— По крайней мере, мы не меняемся, ибо ни в чем другом мы друзьями не были. Встряхнитесь, сэр. Раз уж нам предстоит провести последнюю ночь в этом убогом мире, так дапайте извлечем из нее максимум удовольствия.
— Удовольствия?
— Конечно это будет нелегко, — рассмеялся Криспин. — Если б мы угодили в руки христиан, они бы нам не отказали в игре н очко, чтобы скрасить наши последние часы. Но эти корноухие… — Он заглянул в кружку на столе. — Вода! Фу! Ничтожные paспеватели псалмов!
— Милостивый Боже! Это все, о чем вы можете думать? Неужели вам не приходит в голову мысль о близкой кончине?
— Приходит, приходит. Я бы предпочел приготовить себя к утреннему танцу в более спокойной манере, чем мне это позволит старый Нолл. Черт с ним!
Кеннет в ужасе отпрянул назад. Его застарелая неприязнь к Криспину вновь зашевелилась в груди при виде подобной беспечности перед лицом смерти. Мысль о том, что ему предстоит провести ночь в компании этого ужасного человека, на время заслонила страх перед виселицей, владевший им до прихода Криспина.
Заметив его смятение, Криспин беспечно рассмеялся и подошел к окну. Это было небольшое отверстие, пробитое в стене и перегороженное крест-накрест двумя железными прутьями. Но, взглянув в амбразуру, Криспин понял, что главное препятствие на пути к бегству заключалось в другом. Дом выходил на реку и стоял на скалистом обрыве высотой метров десять. У самого подножия стены вокруг дома вилась узкая тропинка, отгороженная от реки железным поручнем. Окно находилось на высоте примерно двенадцати метров от тропинки, и если бы кому-нибудь взбрела в голову идея исчезнуть из тюрьмы, выпрыгнув в щель, у него было мало шансов угодить прямо в реку. Криспин со вздохом отвернулся от окна. Он подошел к нему с надеждой в груди, а отошел с отчаянием в сердце.
— А, ладно, — сказал он вслух. — Нас повесят, и дело с концом.
Кеннет опять забился в угол и сидел в угрюмом молчании, завернувшись в свой плащ. На его юном лице было написано глубочайшее страдание. Глядя на него, Криспин почувствовал, как в его сердце зарождается жалость и симпатия к этому юноше, чувство, которое он испытал впервые, увидев его во дворе замка Перт.
И сейчас, видя его страдания, он вдруг ощутил угрызения совести по отношению к этому мальчику, с которым он вел себя как грязный повеса, а не как джентльмен, каковым он себя когда-то считал.
Под действием этих чувств он заговорил.
— Кеннет, — произнес он, и его голос прозвучал так неожиданно мягко и тепло, что юноша в удивлении поднял голову. — Ты, наверное, слышал, что люди, стоящие перед порогом Вечности, обычно стараются искупить свою вину за те грехи, которые они совершали при жизни.
Кеннет вздрогнул при упоминании приближающегося конца. Криспин замолчал на мгновение, выжидая, какое впечатление произведут его слова, и затем продолжал:
— Нет, я не собираюсь каяться в своих грехах, Кеннет. Я прожил свою жизнь и умру таким же, каким и был. Неужели ты думаешь, что несколько часов молитвы могут воздать за годы прожитой бесцельной жизни? Это философия трусов, которым при жизни не хватало смелости жить по законам совести, а перед смертью не хватает мужества ответить за свои деяния. Нет, я не буду предавать самого себя. Все в руках Господа. В своей жизни я причинил зло многим людям. Их нет сейчас рядом, а если бы даже и были, поздно что-либо менять. Но ты, по крайней мере, — сейчас рядом со мной, и то маленькое прощение, которое я могу заслужить своими извинениями, будет мне утешением.
Когда я впервые заметил тебя в Перте, я хотел, чтобы мы стали друзьями, — желание, которое последние двадцать лет я не испытывал ни к одному человеку. Мне это не удалось. Иначе и быть не могло. Голубь не должен вить гнездо со стервятником.
— Сэр Криспин! — воскликнул глубоко тронутый Кеннет. — Прошу вас, не корите себя больше. Я прощаю вам все зло, которое вы причинили мне, прощаю так же легко, как сам буду прощен. Разве не так писано в Библии? — Он протянул Криспину свою руку.
— Я должен сказать еще несколько слов, Кеннет, — отвечал тот, не подавая в ответ своей руки. — Сейчас я испытываю к тебе то же чувство, что и тогда, в Перте. Я не знаю, откуда оно взялось. Возможно, я вижу в тебе того честного и благородного юношу, каким сам был когда-то. Но оставим это. Солнце встает за лесом, и больше мы никогда не увидим его. Для меня это не имеет значения. Я устал. Надежда мертва, а по сравнению с этим физическая смерть — ничто. Но последние часы, которые нам осталось провести вместе, я постараюсь использовать для того, чтобы изменить твое мнение обо мне. Я хочу, чтобы ты понял, что если я бывал жесток, то таким меня сделала жизнь. И когда завтра нас поведут на казнь, ты, по крайней мере, будешь считать меня человеком, в чьей компании не стыдно умереть.
- Предыдущая
- 8/40
- Следующая
