Девчонки и мальчишки - Дик Иосиф Иванович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/42
• Следующая

— А мы можем и не купаться, — сказал Лешка. — Вот дадим честное слово и не будем купаться!

— Знаю я ваши честные слова. Наверно, только слезете с поезда, так сразу же в речку. В общем о чем разговор? Этого я не позволю! И что мне папа скажет? Он в больнице, его волновать нельзя. А я приду и скажу, что ты уехал? Нет, этого не будет!

В этот вечер Тина Львовна слово «нет» произнесла, наверно, раз пятьсот.

И что мы ей только не обещали! И что поедем в деревню всего лишь на два дня, и что привезем оттуда цветов, березовый веник, свежих ягод.

Мы говорили, что в пионерских «ступеньках» написано, что все пионеры должны быть самостоятельными, что они должны любить и понимать природу, что они должны уметь разжигать костер… А где нам разжигать этот костер? В комнате на полу?

Наконец мы показали Тине Львовне газету, в которой была напечатана статья о перестройке школьных программ и о связи школы с жизнью. Но Тина Львовна стояла на своем непоколебимо.

Однако чем больше она отказывала в разрешении, тем больше мы наседали. Эта баталия продолжалась часа два-три. И, наконец, мы взяли измором. Тина Львовна устало махнула рукой и… согласилась.

Ее условия были такие: «Ладно, я вас отпускаю, но из окон поезда не высовываться, к Оке не подходить, в лес не ходить и вообще быть только около прошлогодней дачи». Может быть, она, Тина Львовна, приедет за нами.

Условия были жесткими, но мы их приняли.

На маленькой станции после вагонного грохота нас оглушила тишина. Над водонапорной башней стаями кружили ласточки. На крыше полуразрушенной церкви у самой колокольни примостилась тоненькая березка. Около платформы, мелко переступая ногами, паслась стреноженная лошадь.

Конечно, ни на какую прошлогоднюю дачу в деревню мы не пошли. Долой кабальные условия Тины Львовны, и да здравствует наша любимая Ока!

На песчаном пляже, на котором мы загорали в прошлом году, мы быстро разделись и бросились в воду.

Это были блаженные минуты. Мы бегали друг за другом, ныряли, кувыркались, делали стойки под водой и, сносимые течением, падали на спину.

В спокойной воде, будто в чуть потемневшем от времени зеркале, отражалась чайка. Она неслась над рекой, не двигая крыльями, и, казалось, любовалась отражением своего плавного и величавого полета. Маленький буксирный катеришко, весь чумазый от копоти, словно ком снега, катил перед собой пенный вал. А потом мимо нас прошла широкая баржа-самоходка, на которой стояли новенькие «ГАЗ-51», и мы, лежа на спинах, покачались на ее волнах.

И вдруг, выбравшись на берег, мы увидели на песке какого-то смешного дядьку. Он сидел, по-турецки сложив ноги, перед маленьким зеркальцем и брился. У него был крупный лоб, глубоко сидящие черные глаза, широкий нос с большими ноздрями и длинные прямые волосы. Побрившись, он смыл с лица остатки пены и вытащил из рюкзака диковинную трубку. Она была сделана в виде человеческой головки с крючковатым носом и остренькой бородой. Серебряная чалма-крышка приподнималась, и под нее закладывался табак.

Ходил незнакомец по пляжу, словно дикарь: в набедренной повязке из двух тряпочек, спереди и сзади. На вид ему было лет двадцать пять — двадцать семь.

Мы стали на него поглядывать. Вскоре он подсел к нам.

— Ну как, сеньоры, облучаемся? — улыбнувшись, спросил он.

— Да вроде бы… — ответил я.

— А, простите за любопытство, вы из Москвы или здешние?

— Из Москвы, — ответил Лешка. — А вы откуда?

— Я здешний. У меня тут дворец, — улыбнувшись, сказал незнакомец. — Вон видите, он стоит на том берегу, окруженный олеандровыми рощами?

На той стороне реки мы увидели только одну-единственную копну сена, окруженную кустами ивняка.

— Впрочем, я шучу. Я тоже сюда только вчера приехал. А вы надолго на природу?

— Всего на два дня, — вздохнул я.

Я лежал на песке и видел, как из нашего берега, который широкими ступенями сходил к воде, вылетали ласточки. Там, видимо в песке, были гнезда. Почти рядом с нами в смешанном леске, будто человек, вызывающий другого человека на тайную встречу, тихо и осторожно посвистывала какая-то птичка. Над нами задумчиво шелестела листьями старая черемуха. Запахи сухого, будто пыльного, валежника, и мокрого тальника, лежащего кучами на берегу, и черной смородины, и татарского лука с сиреневыми цветочками, и душный запах песка, и свежий запах реки — все это улавливалось моими ноздрями, и в душе рождалось необычайное чувство счастья. Какая здесь благодать!

— А почему же только на два дня?

— Мамы… — сказал Лешка и развел руками.

— М-да… Сочувствую, — понял нас незнакомец и на минуту задумался. — Тогда я считаю вот что: эти два дня у вас должны быть насыщены до предела. Хотите?

— А чем мы будем заниматься? — спросил Лешка.

— Сначала познакомимся, а потом устроим обед. У вас какие-нибудь продукты есть?

— Есть, — кивнул я головой.

— Вот и прекрасно, я тоже кое-что найду.

Владимир Сергеевич — так звали незнакомца — работал геологом в одной из поисковых партий в Сибири. Совсем недавно он приехал в Москву в свое Геологическое управление с какими-то интересными «породами» и, ожидая результатов лабораторных анализов, решил несколько свободных денечков провести за городом в… копне сена.

В рюкзаке у него лежали все пожитки: брюки, тапочки, рубашка-ковбойка, садовый нож с кривым лезвием и полбуханки белого хлеба. А кроме того, в папке много фотографий.

Вот мы и принялись их рассматривать. Владимир Сергеевич, оказывается, объездил уже всю нашу страну: был на Диксоне, на Украине, на Кавказе. Потом Владимир Сергеевич показал нам корень женьшень.

Это был маленький ветвистый корешок желтого цвета. Высохший и сморщенный, он умещался на ладони и был очень похож на худенького человечка с ручками и ножками.

Лешка взял его в руки и, осмотрев со всех сторон, спросил:

— А чем он знаменит?

— А ты разве о нем ничего не слыхал?

— Слыхал, — ответил Лешка. — То ли его пьют, то ли едят. В общем не знаю…

— Ну и зря. Это ведь корень жизни по-китайски. И ценится он буквально на вес золота. Он, говорят, продлевает жизнь, прибавляет силы…

— А зачем вам женьшень? — спросил Лешка. — Вы же молодой…

Владимир Сергеевич подкинул корешок на ладони и сказал:

— Это мой талисман. Мне подарил его один мудрый человек, и я его должен беречь всю жизнь.

— А что будет, если вы его потеряете?

— Потеряю сердце, так сказал мне мудрый человек.

Конечно, я почувствовал, это была шутка, но и мне почему-то захотелось иметь такой талисман.

Незаметно пролетел час, другой, третий. У нас уже «засосало» под ложечкой. Мы быстро собрали тальник, разожгли костер и, проткнув мои котлеты тонкой палкой, стали их подогревать над огнем как на вертеле. Лешка вытащил из авоськи свои бутерброды и вареную курицу. Но Владимир Сергеевич порекомендовал оставить этот пищезапас на аварийный случай.

Мы с Лешкой никак не могли предположить, какая может произойти авария, и поэтому с сожалением глядели на то, как Владимир Сергеевич решительно запихнул курицу обратно в Лешкину авоську.

Однако мы все вместе не наелись нашими котлетами и бутербродами. Тогда Владимир Сергеевич собрал в реке ворох стрелолиста и испек в золе маленькие клубни, сорванные с корневищ. Вкус у них был, как у картошки. Потом он угостил нас корнями лопуха, и эти корни оказались ничуть не хуже сырой морковки.

Такой обед нам очень понравился.

Потом Владимир Сергеевич черпнул какой-то консервной банкой воду из реки, бросил в банку для дезинфекции два кристаллика марганцовки и поставил «чайник» на костер. Ни чашек, ни ложек у нас не было, и поэтому, когда вода вскипела, чай мы по очереди сосали с помощью трубочек, сделанных из бузины.

• Предыдущая
• 13/42
• Следующая