Морской ястреб - Sabatini Rafael - Страница 11

• Предыдущая
• 11/78
• Следующая

На следующее утро, когда братья сидели за завтраком, разговляясь после поста предыдущего дня, старый Николас сообщил им новость, о которой уже говорила вся округа.

Лайонел ещё далеко не оправился от раны, и ему следовало день-другой оставаться в постели, однако, опасаясь вызвать подозрения, он не решился на это. Из-за ранения и потери крови его слегка лихорадило, тем не менее он скорее радовался, чем огорчался данному обстоятельству, поскольку благодаря ему яркий румянец горел на его щеках, которые иначе могли бы показаться слишком бледными.

Вот почему в час, когда неспешное солнце того памятного декабря только начинало свой путь по небосклону, Лайонел, опираясь на руку брата, спустился к завтраку, состоявшему из сельдей и небольшой кружки пива.

Дрожа от волнения, смертельно бледный Николас бросился к столу, за которым сидели братья, и, задыхаясь, сообщил им ужасную новость. Сэр Оливер и Лайонел весьма правдоподобно изобразили испуг, смятение и недоверие. Но худшее в рассказе Николаса было впереди.

— И говорят, — в голосе старого слуги звучал гнев, смешанный со страхом, — говорят, что это вы, сэр Оливер, убили его.

— Я?! — Сэр Оливер в изумлении уставился на старика. И тут его словно озарило. И как же он раньше не подумал, что у многих в этих краях имеется достаточно причин для такого заключения. Иначе и быть не может.

— Где вы слышали эту гнусную ложь? — спросил он.

Однако он был слишком взволнован, чтобы дождаться ответа. Да и какое это имеет значение; конечно, обвинение уже у всех на устах. Единственное, что ещё можно предпринять, — поскорее прибегнуть к способу, однажды испытанному им при подобных обстоятельствах, — отправиться к Розамунде и постараться опередить тех, кто станет обвинять его перед ней. И дай Бог, чтобы не было слишком поздно.

Поспешно натянув сапоги и надев шляпу, сэр Оливер бросился в конюшню, вскочил на коня и напрямик, через луга, поскакал в Годолфин-Корт, расположенный примерно в миле от Пенарроу.

До самого Годолфин-Корта Оливер не встретил ни души. Въезжая во двор замка, он услышал нестройный гул взволнованных голосов. При его появлении голоса смолкли, и наступила полная тишина, зловещая и враждебная.

Слуги — их было человек двенадцать-тринадцать — сбившись в кучу, внимательно разглядывали прибывшего, и во взгляде каждого из них попеременно отражались изумление, любопытство и, наконец, сдерживаемый гнев.

Сэр Оливер спрыгнул на землю и ждал, когда один из трёх грумов, которых он заметил среди слуг, примет у него поводья.

— Эй, вы! — крикнул он, видя, что никто из них не шелохнулся. — Здесь что, нет слуг? Сюда, бездельник, и возьми моего коня.

Грум, к которому были обращены эти слова, стоял в нерешительности, затем под повелительным взглядом сэра Оливера не спеша исполнил его приказание. По толпе пробежал ропот, но наш джентльмен взглянул столь выразительно, что все языки смолкли. В наступившей тишине сэр Оливер взбежал по ступеням и вошёл в устланный камышом холл. Едва он скрылся за дверью, как гул голосов снова возобновился, и теперь в нём звучала явная враждебность. В холле сэр Оливер оказался лицом к лицу со слугой, который отпрянул от него с тем же выражением, что было у слуг во дворе. Сердце сэра Оливера упало: он понял, что его опередили.

— Где твоя госпожа? — спросил он.

— Я… я доложу ей о вашем приходе, сэр Оливер, — запинаясь, ответил слуга и вышел.

Сэр Оливер остался один, он ждал, постукивая хлыстом по сапогам, лицо его было бледно, между бровями пролегла глубокая складка. Вскоре слуга возвратился, закрыв за собой дверь.

— Леди Розамунда просит вас уйти, она не желает вас видеть.

Какое-то мгновение сэр Оливер вглядывался в лицо слуги, хотя, вероятнее всего, так только казалось, ибо едва ли он вообще его видел, затем, не говоря ни слова, решительно направился к двери, из которой тот вышел. Слуга преградил ему путь.

— Сэр Оливер, госпожа не желает вас видеть.

— Прочь с дороги! — в ярости загремел сэр Оливер и, поскольку малый, твёрдо решив до конца выполнить свой долг, не сходил с места, схватил его за грудки, отшвырнул в сторону и вошёл в дверь.

Розамунда стояла посреди комнаты. По странной иронии судьбы она, словно невеста, была одета во всё белое, однако белизна её наряда уступала белизне лица. Не отрываясь, смотрела она на незваного гостя, и глаза её, подобно двум чёрным звёздам, горели торжественным, завораживающим огнём. Её губы приоткрылись, но слов для Оливера у неё не было. Заметив ужас, застывший в её глазах, он забыл свою былую решимость и, сделав несколько шагов, остановился.

— Я вижу, — наконец произнёс он, — до вас уже дошли слухи, которые гуляют по округе. Это очень плохо. Я вижу также, что вы поверили им. И это гораздо хуже.

Розамунда — этот ребёнок, которого лишь два дня назад он прижимал к своему сердцу, читая в её глазах веру и обожание, — смотрела на него с холодной ненавистью.

— Розамунда! — воскликнул он, делая шаг в её сторону. — Я пришёл сказать вам, что это ложь.

— Уйдите, — проговорила она голосом, от которого сэра Оливера бросило в дрожь.

— Уйти? — не понимая, повторил он. — Вы просите меня уйти? Вы не выслушаете меня?

— Я уже не раз выслушивала вас и отказывалась слушать тех, кто знает вас лучше меня, не обращая внимания на их предупреждения. Нам больше не о чем говорить. Я молю Бога, чтобы вас схватили и повесили.

Губы сэра Оливера побледнели; впервые в жизни он ощутил страх и почувствовал, как дрожат его ноги.

— Пусть меня повесят. Раз вы верите клевете, я с радостью приму смерть. Для меня не может быть боли страшнее той, что вы мне причиняете. Уж если ваша вера в меня столь непрочна, что первый же слух, дошедший до вас, может рассеять её, то верёвка палача мне не страшна: она ничего не отнимет у меня.

Розамунда презрительно улыбнулась.

— Это больше, чем слухи, и ваши лживые уверения здесь не помогут.

— Мои лживые уверения? — воскликнул сэр Оливер. — Розамунда, клянусь честью, я не виновен в смерти Питера. Пусть Бог поразит меня на этом самом месте, если я лгу.

— По-видимому, — раздался за его спиной резкий голос, — вы так же мало боитесь Бога, как и людей.

Сэр Оливер круто повернулся и увидел сэра Джона Киллигрю, который только что вошёл в комнату.

— Итак, — с расстановкой произнёс сэр Оливер, и в его глазах сверкнул мрачный огонь, — это ваша работа. — И он показал на Розамунду, давая понять, что именно он имеет в виду.

— Моя работа? — переспросил сэр Джон. Он закрыл дверь и сделал несколько шагов в сторону Оливера. — Сэр, ваша наглость и бесстыдство переходят все границы. Вы…

— Довольно! — перебил его сэр Оливер и в бешенстве ударил огромным кулаком по столу.

— Наконец-то ваша кровь заговорила в вас. Вы являетесь в дом покойного, в тот самый дом, который вы ввергли в пучину скорби и слёз…

— Довольно, говорю я! Иначе здесь действительно произойдёт убийство! Голос сэра Оливера походил на раскаты грома. Его вид был столь ужасен, что, при всей своей смелости, сэр Джон попятился. Однако сэр Оливер тотчас овладел собой и повернулся к Розамунде.

— Простите меня, — сказал он. — Я просто обезумел от мучений, которые доставляет мне несправедливость вашего обвинения. Я не любил вашего брата, это правда. Но я не изменил данной вам клятве. Я улыбался, принимая его удары. Не далее как вчера он при людях оскорбил меня и ударил по лицу хлыстом: след от удара ещё заметен. Только лицемер и лжец может заявлять, что после подобного оскорбления у меня не было оснований убить его. И всё же одной мысли о вас, Розамунда, о том, что он ваш брат, было достаточно, чтобы я смирил свой гнев. И вот теперь, когда в результате какой-то ужасной случайности он погиб, меня объявляют его убийцей, и вы этому верите. Так вот какова награда за моё терпение и заботу о вас!

— Ей ничего другого не остаётся, — сухо сказал Киллигрю.

• Предыдущая
• 11/78
• Следующая