Лето Святого Мартина - Sabatini Rafael - Страница 47
- Предыдущая
- 47/57
- Следующая
— Не присоединитесь ли, месье? — спросил он, и теперь его слова звучали галантно. — Как я понимаю, вы прибыли сюда в поисках меня, и вам, видимо, есть что сообщить мне. Может быть, мы поговорим за столом. Я ненавижу обедать в одиночестве.
Голос и хорошие манеры молодого человека сразу смягчили раздражение Гарнаша, а аромат пищи обострил его и без того неплохой аппетит; кроме того, если ему и Флоримону предстояло быть союзниками, им не стоило бы начинать со ссоры.
Он поклонился уже менее чопорно, поблагодарив, положил в сторону шляпу, плащ и хлыст и сел за стол на то место, которое указал маркиз.
Гарнаш более внимательно пригляделся к Флоримону. Его лицо вызвало у парижанина безотчетную симпатию. Это было открытое и веселое лицо, очевидно, лицо сластолюбца, но честного, что существенно меняло дело. Он был одет во все черное, как и подобало человеку, оплакивающему своего отца, однако ткань камзола поражала своей роскошью, а широкий воротник из тонких кружев и шелковые манжеты делали его просто щегольским.
Пока они с аппетитом поглощали пищу, господин Гарнаш успел рассказать о своем путешествии из Парижа, об отношениях с Трессаном и последующих приключениях в Кондильяке. Он лишь мимоходом коснулся того, как с ним там обошлись, и с трудом смог мотивировать свое намерение вернуться в замок, разыгрывая странствующего рыцаря. Затем он перешел к рассказу о событиях прошлой ночи и о своем побеге. Это повествование маркиз выслушал с серьезным выражением лица, сохраняя спокойный и заинтересованный взгляд. Однако, когда Гарнаш закончил, на его чувственных губах заиграла улыбка.
— Письмо, полученное мною в Милане, подготовило меня к подобным неприятностям, — произнес он, и Гарнаш был изумлен беспечностью тона своего собеседника, равно как и тем, что он не изменил выражения своего лица, узнав, в каком бедственном положении находится мадемуазель. — Я догадывался, что моя красавица мачеха готовит мне какую-то подлость, иначе она не оставила бы меня в неведении относительно смерти моего отца. Но, честно говоря, месье, ваш рассказ превосходит самые смелые мой предположения. В этом деле вы вели себя в высшей степени благородно. Вы, кажется, проявили куда больше участия в освобождении мадемуазель де Ла Воврэ, чем королева могла бы требовать от вас.
И он многозначительно улыбнулся. Гарнаш откинулся в своем кресле и посмотрел на него с некоторым недоумением.
— Ваше легкомыслие, месье, поражает меня, — наконец произнес он.
— Ладно, ладно! — рассмеялся маркиз. — После всех ваших злоключений вы склонны видеть все пережитое в трагическом свете. Простите, если меня более поразила забавная сторона этой ситуации.
— Забавная сторона?! — Гарнаш чуть не задохнулся от возмущения.
Кровь ударила ему в голову так же внезапно, как прыгает разгоряченная гончая, спущенная с поводка. Он обрушил на стол свой сжатый кулак, зацепив при этом графин, который разлетелся на мелкие кусочки по полу. Гарнаш частенько вымещал свой гнев на столах, случайно оказавшихся поблизости.
— Месье, вам смешно? А как насчет бедной девочки, страдающей в заключении из-за своей верности обещанию, данному вам?
Это утверждение вряд ли было достаточно точным. Но оно оказало должное воздействие. Лицо маркиза сразу же сделалось серьезным.
— Месье, успокойтесь, прошу вас, — сказал он. — Я, очевидно, невольно чем-то задел вас. Но здесь мне не все ясно. Вы говорите, Валери страдает из-за обещания, данного мне? Что вы имеете в виду?
— Они держат ее в заточении, месье, потому что хотят выдать замуж за Мариуса, — ответил Гарнаш, отчаянно пытаясь сдержать свой гаев.
— Это понятно.
— Но, месье, разве остальное не очевидно? Она обручена с вами… — Он запнулся. А его собеседник буквально упал в кресло, корчась от хохота.
В висках Гарнаша опять зашумела кровь, пока он, стиснув зубы, наблюдал этот приступ веселья и ждал, когда маркиз успокоится.
Он так закатывался, что Гарнаш стал молить Бога, чтобы маркиз не задохнулся от приступов хохота, разносившегося, несомненно, по всей гостинице.
— Месье, — язвительно сказал Гарнаш, — есть такая пословица: смех без причины — признак дурачины. Не о вас ли она?
Тот на секунду посерьезнел, а затем вновь захохотал.
— Месье, месье, — ловя ртом воздух, повторял он, — вы меня доконаете! Ради Бога, не глядите так люто. Разве моя вина, что я не могу остановиться? Комизм всей этой истории невероятен. Три года вдали от дома, и вот надо же, оказывается, девушка все еще хранит тебе верность и держится за обещание, когда-то данное ею. Послушайте, месье, вы наверняка многое повидали на своем веку и должны согласиться: в этом есть нечто противоестественное и до нелепого смешное.
— Моя бедная маленькая Валери! — брызгал он слюной, пытаясь удержаться от смеха. — Неужели она еще ждет меня, неужели все еще считает своим женихом? И поэтому отказывает братцу Мариусу! Смертоубийство! Этого я не переживу!
— Что ж, вполне возможно, месье, — прохрипел Гарнаш.
Он поднялся и встал лицом к лицу с этим не в меру веселым малым. Щеки его были бледны, а глаза яростно сверкали.
— А-а? — у маркиза от изумления открылся рот, и он наконец пришел в себя и сообразил, что дело принимает серьезный оборот.
— Месье, — холодно произнес Гарнаш, — правильно ли я понял, что вы не намерены быть верным вашему слову и жениться на мадемуазель де Ла Воврэ?
Маркиз слегка покраснел. Он тоже поднялся и посмотрел в упор на своего гостя. Лицо его приобрело высокомерное выражение, а глаза смотрели повелительно.
— Я думал, месье, — с достоинством протянул он, — я думал, когда приглашал вас за свой стол, что вы намерены быть полезным мне, хотя не знаю, чем я заслужил эту честь. Но вместо этого вы, кажется, явились сюда оскорблять меня. Вы мой гость, месье. Я прошу вас удалиться, прежде чем меня выведут из себя вопросы о вещах, касающихся только меня одного.
Он был прав, а Гарнаш — нет. Он не имел права влезать в личные дела мадемуазель де Ла Воврэ. Но к тому времени Гарнаш уже потерял способность рассуждать, и, кроме того, он был не тот человек, который мог бы вынести чужое высокомерие, даже в самой вежливой форме. Он пристально посмотрел через стол на вспыхнувшее лицо Флоримона, и его губы дрогнули.
— Месье, — проговорил он, — я вполне понял, что вы хотите сказать. Мне достаточно полуслова, как другому — целой фразы. Вы, хотя и в учтивых выражениях, но фактически назвали меня наглецом, и мне это не нравится.
— Вот как! — усмехнувшись и пожав плечами, произнес маркиз. — Ну, если вы так негодуете… — Его улыбка и жест дополнили смысл сказанного.
— Именно так, месье, — ответил Гарнаш. — Но я не дерусь с больными.
Флоримон наморщил лоб и озадаченно взглянул на него.
— С больными? — переспросил он. — Месье, не кажется ли вам, что вы похожи на пьяницу, который думает, что все вокруг пьяны, кроме него?
Гарнаш смотрел на него во все глаза. Сомнение, зародившееся в начале их встречи, стало медленно обращаться в уверенность.
— Я не знаю, отчего вы столь невоздержанны на язык, не от лихорадки ли? .. — начал было он, но маркиз прервал его.
— Вы ошибаетесь! — закричал он. — Нет у меня никакой лихорадки.
— Но как понимать тогда ваше письмо в Кондильяк? — спросил Гарнаш, от изумления не зная, что и думать.
— Письмо? Клянусь, я никогда не писал, что у меня лихорадка.
— А я клянусь, что писали.
— Значит, вы обвиняете меня во лжи?
Но Гарнаш сделал жест, призывающий маркиза прекратить взаимные оскорбления. Очевидно, произошло какое-то недоразумение, и от этой мысли гнев его остыл. Сейчас его единственным желанием было скорее все прояснить.
— Нет-нет, — воскликнул он. — Я только пытаюсь установить истину.
Флоримон улыбнулся.
— Я мог написать, что нас задержала лихорадка, но никогда не говорил, что больной — это я.
— Кто тогда? Кто еще? — выпалил Гарнаш.
— Ну, теперь мне все ясно, месье! Лихорадка у моей жены.
- Предыдущая
- 47/57
- Следующая
