Спящий пробуждается - Главса Милош - Страница 7

• Предыдущая
• 7/33
• Следующая

Прямо из ванной вы можете пройти либо в свой номер, либо в небольшой бар. Он такой уютно крошечный, филигранно отделанный, как будто его создали в киноателье. Снежно-белые стены, покрытые неровным слоем извести. Потолочные балки из легких пальмовых стволов. Фиолетовый отблеск ламп. Зеркальный прилавок. На нем гордо, с сознанием собственного достоинства, поблескивает батарея сифонов с фруктовыми соками на льду. Марочные алжирские вина от Стауэли до Диодэ, полный набор аперитивов: Перно, Коэнтро, Апри… О поддержании нужной температуры заботятся вентиляторы и охлаждающие воздушные установки.

Все это для гостей, которые стремятся познать Африку у прилавка с алкогольными напитками или сквозь щели жалюзей в своей спальне. Оба варианта предполагают туго набитый кошелек.

Изумителен закат на краю Бу Саады…

Огромное заходящее солнце похоже на большой огненный апельсин. Оно придает всему вокруг оранжевый, даже кирпично-красный оттенок. Тем краснее, чем больше солнце скрывается за горизонтом. Медленно, но неотвратимо. Апельсиновые, гранатовые, миндальные деревья, агавы и смоковницы постепенно превращаются в темные силуэты. На карминовом небе четко вырисовываются веера пальм.

Вы не верите, что пальмовые ветви могут быть меланхоличными?

В Бу Сааде 13 сентября вы бы поверили этому.

Ветер приносит из оазиса протяжные призывы муэдзина — этого выразителя мусульманской идеологии. Является ли он сверхсуществом? Аскетом? Или муэдзин такой же человек, как и все другие, живущие обычными заботами, ссорящиеся с женами, а вечером направляющие свои стопы в арабскую кофейню, чтобы сыграть партию в кости?

Полторы минуты кричит этот неведомый проповедник своим дрожащим голосом с верхушки минарета. Он словно скорбит над днем, уходящим в невозвратное. Божек защищен против таких мрачных настроений своей практической жизненной философией:

— Чего там жалеть о прошедшем дне! Ведь это было тринадцатое. Предлагаю поэтому не мешать нынешнему дню отправляться восвояси!

Через оазис мы возвращаемся в отель. Белые кубические домики без окон. Темные силуэты высоких пальм на бледносером горизонте. Вместо дверей в хижинах висят плетеные циновки из травы или нитей, унизанных стеклянными бусами «made in Jablonec» или «Neu-Gablonz»[5]. Из-под занавеси кофейни «Хаджи Сукри» слышится гортанная арабская речь. Она подкрашена мелодиями, передаваемыми алжирским радио. Тоскливые мелодии кочевников Сахары. Они полны скользящих глиссанде, длинных, как сахарные нити.

Пола в кофейне нет, утоптанная глина покрыта крохотными циновками. На них сидят люди в бурнусах. У каждого на голове тюрбан или феска. Сидят скрестив ноги, как велит пророк, и смотрят вниз или курят кальян на треножнике и с длинной резиновой кишкой. Некоторые играют в домино. Из маленьких чашечек прихлебывают густое мокко.

Над очагом, где блестят латунные кувшины и подносы, завитушки арабских письмен. Танцующие перед глазами буквы выписывают дуги и черточки, напоминая рассыпанный чай. Божек читает по складам:

«Когда солнце сольется с луной и настанет день суда, в этот день грешник предстанет перед судьей своим, потому что не взывал к нему и не верил в него. Ведь бог действительно велик и милосерден».

Это сура, строфа из корана, часть мертвого инвентаря в кофейне четвертого разряда.

А потом стихает музыка и слово берет профессиональный сказочник. Черный, негроидного типа человек средних лет. Вы не понимаете, что он говорит. Но можете догадываться об этом по гримасам, сопровождаемым быстрыми ударами пальцев по плоскому бубну. По мере развития драматической линии повествования удары становятся все чаще и чаще. Внимание, апогей! Потом удары становятся тише и постепенно переходят в протяжное пианиссимо… Наконец, голова падает на колени, свидетельствуя о конце повествованиям трагическом конце.

Неудивительно: ведь сегодня «несчастливое» тринадцатое.

С детским любопытством заросшие волосами усачи слушают рассказчика. Огненные отблески очага гаснут на латунных чашках и на потных лицах задумавшихся слушателей.

Сказка из «Тысячи и одной ночи»?

Нет. Просто сказка за глиняной стеной, в 250 километрах от Алжира. Сказка, называемая Бу Саада.

Где ее начало, ее конец?

Неожиданно в приемнике раздался треск. Спортивные известия. Футбольный клуб Тизи Узу выиграл у Эль-Контара со счетом 5:2.

Сказка из «Тысячи и одной ночи» растаяла. Занавес, за которым мгновение назад царило таинственное, сорван безжалостной рукой цивилизации.

Мы не знаем, надо ли радоваться или жалеть об этом?

Легкий обед в отеле «Оазис» подавался в четвертом часу пополудни.

Немного слив и фисташек, куски баранины с печеными гранатами, сыр и розоватое вино. У портье нас ожидает письмо: «Grand cheikh Sidi el Hadj Ibrahim ben Sliman благоволит пригласить: M. Jeoffka Boreq et M. Laffsahi Mi loche отобедать с ним 29.2.1369 года de l’hegire» (хиджры!).

После такого приглашения человек в недоумении. Приглашение относится к 29 февраля, а сегодня 14 сентября. Ох да, ведь мусульманский новый год начинается 16 июля, так что все в порядке.

— Дружище, 29 февраля — это сегодня, — помрачнел мсье «Jeoffka Boreq».

— Хорошо, что у нас с собой есть местный календарь. Если так пойдет дальше, мы, пожалуй, доживем и до смерти Карла Четвертого.

Имя шейха Слимана со всеми титулами приведено в письме дважды: сначала арабскими буквами, потом во французской транскрипции.

— Это самый влиятельный человек в Бу Сааде, — объясняет нам владелец отеля. — Знаток истории ислама, философ, мыслитель, немного поэт, большой патриот, почетный член общества «Франция — Ислам». Он очень богат и из своих фондов в Алжирском банке поддерживал национальную алжирскую партию Ферхата Аббаса. Разумеется, лишь до тех пор, пока Ферхат Аббас не присоединился к этим мятежникам.

И владелец отеля добавляет таинственным шепотом:

— Слиман, c’est une personne! — Слиман, это фигура!

Час спустя мы сидим на террасе у шейха c’est une personne. Шейх Слиман — приветливый старик, порой он кажется разговорчивым, порой замкнутым. Своим нежно-белым шелковым одеянием, окладистой бородой, каждым своим движением и архиерейской церемонностью он старается придать себе особую величественность.

— Мои глаза видели много на этой земле. Не только мои телесные, но и духовные глаза. И я пришел к убеждению, что ход мировых событий нельзя изменить никакой людской волей, никакой революцией.

И он стал развивать теорию за теорией, одну страннее другой. Говорил о том, что мира между народами и внутри каждого народа можно достигнуть лишь братством сердец. Надо создать такое положение, когда все человечество отвернется от материального мира и сольется в единой гармонии. По его словам, путь к этой внутренней гармонии человечеству не может указать ни христианство, ни социализм или коммунизм, а лишь возрожденный ислам.

• Предыдущая
• 7/33
• Следующая