Колумб - Sabatini Rafael - Страница 44

• Предыдущая
• 44/74
• Следующая

В то лето военный лагерь в Веге сгорел от пожара. Чтобы укрыть армию в случае непогоды, король Фердинанд заменил брезентовые палатки каменными и кирпичными домами, возвёл целый город, названный им Санта-фе. Построенный в виде креста, он как бы показывал маврам, что Испания обосновалась здесь навсегда.

А накануне нового года измученная осадой Гранада признала своё поражение. И эмир Бобадиль выехал из ворот, чтобы сдаться победителям. Его встречали вышедшие из Санта-Фе испанцы, ведомые кардиналом.

На празднике крещения серебряный крест, освящённый в Риме, украсил крышу замка Комарес, заменив сброшенный оттуда полумесяц. Рядом с крестом сияли золотом королевские штандарты.

Победоносно завершив десятилетнюю войну, окончательно разгромив мавров, королева Кастильская и король Арагонский, гордо въехали в последнюю сарацинскую твердыню на земле Испании. А за ней в январском солнце ярко сияли покрытые снегом вершины.

Колон, печальный и угрюмый, тащился в самом хвосте праздничной процессии. Он замкнулся в себе, компания сильных мира сего перестала его интересовать. Ни в чём он не находил радости, ко всему относился с пренебрежением. В том числе и к процессии, в которой принимал участие. Многочисленные знамёна, трубачи, разряженные рыцари. Покорение маленького королевства… Нашли, что праздновать. Разве можно сравнить Гранаду с тем, что предлагал он. Колон. И в то же время он не мог не осознавать, что окончание осады знаменует для него очень многое: владыки Испании обещали ему деньги и корабли после падения Гранады.

Процессия втянулась в узкую красивую улочку со стенами без окон, по арабскому обычаю, достигла ворот, украшенных каменными гранатовыми деревьями. За ними начиналась другая улица, широкая и прямая. Она вела к площади, на которой всадники спешились. А затем между двух башенок, образующих Врата правосудия, вошли во дворец-крепость Альхамбра. Переход от мрачных, суровых крепостных стен к тончайшему убранству и красоте внутренних помещений поражал глаз и душу. Колонны, столь тонкие, что, казалось, они не могли выдержать покоящиеся на них каменные арки с изумительной резьбой, окружали Двор мирт. Аккуратно подстриженные кустики выстроились вдоль бассейна, наполненного водой цвета турмалина. Анфилады, колоннады, мозаичные панно, позолоченные сводчатые потолки, мраморные полы, застеленные шелковистыми коврами, стены, увешанные гобеленами из Персии и Дамаска.

Вместе со всеми прошёл Колон через огромный зал в помещение, где возвышался наскоро установленный алтарь. Кардинал Испании отслужил благодарственную мессу. Опустившись на колени, затерянный в толпе. Колон спрашивал себя, дождётся ли он такого дня, когда «Те Деум» пропоют в честь его возвращения из дальнего плавания. Вот-вот должен был прийти его час. Если король и королева сдержат слово, ждать осталось недолго.

Возвращаясь с мессы по великолепным аркадам, ведущим к Двору львов, он столкнулся с доньей Беатрис де Бобадилья и её мужем.

— Вы что-то слишком грустны в столь праздничный день, — заметила она.

— Я думаю, и вы на моём месте не слишком бы радовались. Ожидание рождает усталость, усталость — печаль.

— Но ожидание ваше окончилось. Вам дала слово королева, которая всегда выполняет обещания. Только поэтому вы должны радоваться падению Гранады.

— Обещания так легко забываются.

— Разве вы не верите в своих друзей?

— У меня их так мало, да и оставшимся, боюсь, уже надоела моя назойливость.

— Такими подозрениями вы обижаете нас, — заверил его Кабрера.

— Думаю, он это понимает. — Маркиза улыбнулась мужу, затем Колону. — А я могу пообещать, что королева примет вас в течение недели.

Так оно и вышло. В следующий понедельник, на пятый день после торжественной мессы, дон Лопе Перальте, королевский альгасил, сообщил Колону, что его ждут во дворце.

Королева приняла его в Золотом дворе, богато обставленном зале с потолком, чернённым золотом, в одном из тех помещений, где находился гарем мавританских правителей Гранады. На аудиенции присутствовали только три дамы, в том числе маркиза Мойя.

— Целую ваши ноги, ваше величество, — поклонился Колон.

Королева милостиво протянула ему руку, которую он поцеловал, опустившись на колени.

— Мы заставили вас ждать, сеньор Колон, много дольше, чем было на то наше желание. Но теперь, после окончания войны, я могу выполнить своё обещание. Я послала за вами, чтобы заверить вас в этом.

Доброе отношение королевы чуть приободрило Колона.

— Невежество, ваше величество, назвало мой проект мечтой. Но я рискну предположить, что эта экспедиция принесёт вашему величеству успех и славу, ещё не выпадавшие на долю царствующих особ.

Тем самым он хотел показать, что Гранада — песчинка в сравнении с той громадой, которую он хотел положить к её ногам.

— Вам свойственна уверенность в себе, — ответила королева. — Но, возможно, другой человек и не замахнулся бы на такое.

— Я уверен в себе, потому что знаю, о чём говорю.

— Да сбудутся ваши слова, к вящей славе Господней. Завтра вы с моими советниками обсудите оставшиеся вопросы, чтобы перейти к практическому осуществлению наших планов.

С этим его отпустили, и впервые за долгие месяцы у него полегчало на душе: близость экспедиции отвлекла его от мучительных мыслей о Беатрис, а в дом дона Алонсо де Кинтанильи в Санта-Фе, у которого он теперь жил, Колон возвратился с лёгким сердцем.

На следующий день в Санта-Фе из Гранады прибыл двор, а вечером Колон встретился с советниками королевы. Их было четверо. Кинтанилья, казначей Кастилии, Эрнандо де Талавера, теперь архиепископ Гранады, дон Хуан де Фонсека и адмирал дон Матиас де Ресенде.

Они сидели в просторной комнате, согретой жаровней. Талавера, представлявший всё ещё сомневающегося короля Фердинанда, открыл заседание. Затем Ресенде, сам опытный мореплаватель, пожелал узнать, что необходимо Колону для успешного завершения задуманного.

Колон ответил, что, по его мнению, эскадра должна состоять, как минимум, из четырёх кораблей, хорошо оснащённых и полностью укомплектованных командой. Всего никак не меньше двухсот пятидесяти человек. Талавера сразу же заспорил с ним, считая эти требования завышенными. Надо отметить, что Фердинанд отличался скупостью, и его сановники никогда не забывали об этом. Ресенде, к которому обратился архиепископ, оценил стоимость экспедиции в сорок-пятьдесят тысяч золотых флоринов, отчего длинное лицо архиепископа ещё больше вытянулось.

— Если только вы не умерите свои аппетиты, сеньор, боюсь, нам не удастся договориться. Весь мир знает, что война истощила казну, и сейчас их величества расплачиваются с поставщиками.

Колон знал не только об этом, но и о вспыхнувшей с новой силой борьбе между инквизицией и евреями. Фанатичный Торквемада громогласно заявил, что новообращённые евреи тайно молятся своему богу, и требовал изгнания евреев из Испании, утверждая, что только так можно успокоить страну. Если бы евреев изгнали, принадлежащая им собственность досталась бы казне. И владыки Испании, нуждающиеся в деньгах, могли не устоять перед искушением и взять сторону Великого инквизитора. Тонко чувствуя ситуацию, евреи, возглавляемые Абарбанелем и Сеньором, чьи титанические усилия по снаряжению победоносной армии, захватившей Гранаду, заслужили по меньшей мере благодарность короля и королевы, предлагали внести в казну тридцать тысяч дукатов, чтобы покрыть все расходы на войну. В тот момент сохранялось хрупкое равновесие. Торквемада ещё не швырнул свой крест во владык Испании, упрекнув их, что они намерены продать Христа за тридцать тысяч сребреников, тогда как Иуда продал Его за тридцать. И некоторые мараны, занимавшие, как Сантанхель, важные посты, надеялись, что богатства заморской империи вкупе с золотом, предложенным евреями, перевесят предложения инквизиции наполнить казну с помощью конфискаций.

Пока же казна оставалась пустой, о чём и напомнил архиепископ.

• Предыдущая
• 44/74
• Следующая