Фаворит короля - Sabatini Rafael - Страница 29

• Предыдущая
• 29/78
• Следующая

Перчатку заметил сэр Артур Мейнваринг и, подхватив изящный и надушенный сувенир и желая услужить, предложил трофей принцу;

– Могу ли я вручить вам, ваше высочество, перчатку с руки леди Эссекс?!

Принц дернулся, словно перед ним предстало нечто мерзкое и нечистое:

– И что мне с нею делать? – спросил он тоном, озадачившим услужливого придворного. А затем, презрительно скривив губы, произнес намеренно громким голосом: – Эту перчатку уже разносила другая рука, – и удалился на негнущихся ногах.

Разгорался скандал. Мать миледи, легкомысленная и не очень-то благонравная графиня Саффолк, пробудилась от блаженного неведения и вынуждена была что-то предпринимать. С одной стороны, она отвечала за дочь перед отсутствовавшим графом Эссекс и потому обязана была положить конец опасной связи между дочерью и королевским фаворитом, но, с другой стороны, положение и власть, которыми обладал лорд Рочестер, делали невозможными те меры, которые она применила бы в любом ином случае.

Растерявшись, она бросилась за советом к мужу, а тот, оценив ситуацию и растерявшись не менее, обратился, в свою очередь, к своему дяде Нортгемптону.

Нортгемптон был невозмутим.

– И что в этом ужасного? Мы можем повернуть все к своей же пользе. Мы сумеем перетянуть Рочестера на свою сторону, а заполучив Рочестера, мы получим короля.

Лорд Саффолк взорвался:

– А я должен платить распутством собственной дочери? Боже правый! Хороший же совет вы даете отцу! – И смуглолицый маленький человечек принялся бегать по комнате, теребя черную бороду и исторгая проклятья" выученные им в былые флотские дни.

Старый граф принялся развенчивать его старомодные взгляды – все это, уверял он, принадлежит давно ушедшим временам. Вы, дорогой племянник, не поспеваете за веком, и, кроме того, чтобы заполучить на свою сторону короля, не грех принести маленькую жертву. В конце концов, связь с таким человеком, как Рочестер, повредит добродетели маленькой фэнни не более, чем добродетелям любой иной дамы при дворе Якова I.

Племянник отказался это выслушивать и в характерных для себя выражениях назвал дядюшку мерзким старым греховодником.

– Вы – скопище мерзостей, однако проницательность ваша оставляет желать большего, – объявил он, – потому что вы никогда не получите того, на что надеетесь. Сколько б мы ни старались и что бы ни делали, мы не получим Рочестера, потому что у Рочестера есть Овербери.

– Так вот в чем источник вашего пуританства! – захихикал старый граф.

– Хорошо, думайте так. Я ухожу, чтобы написать Эссексу: пора бы ему вернуться домой и предъявить права на супругу.

Птичья голова Нортгемптона медленно повернулась на морщинистой шее, и глазки-бусинки уставились на племянника.

– Вы дурак, Том, я всегда это подозревал.

В ответ лорд Саффолк только хлопнул дверью. Нортгемптон пожал плечами и ухмыльнулся. А затем задумался. Возможно, Том Говард и не такой уж осел. Возможно, он прав – пока у Рочестера есть Овербери, Рочестера заполучить не удастся. Лорд-хранитель печати погрузился в мрачные размышления. Да, если бы не Овербери, Рочестер давно бы уже стал марионеткой в его руках, а через Рочестера – и сам король. Конечно, это был бы прекрасный шанс – перетащить Рочестера к Говардам через Фрэнсис. Однако Саффолк прав: Овербери – препятствие, через которое не перепрыгнешь. И что Рочестера с ним связывает так крепко?

Он долго сидел так, подперев подбородок костлявой рукой. В голове его роились злобные мысли, и все же он не мог выудить из них ни одного практического решения. Ладно, Саффолк, возможно, и не дурак, однако решение призвать Эссекса домой все равно дурацкое.

Скандал шествовал под звук боевых труб. Лорд Саффолк, дабы удалить свою дочь, изолировать ее от Рочестера, издал указ: она с матерью должна отправиться в семейное гнездо, в Одли-Энд.

Фрэнсис взбунтовалась против декрета, призванного разлучить ее с возлюбленным, и впервые в жизни продемонстрировала твердость характера, прежде скрытую под мягкостью и дружелюбием. Несмотря на то, что лорд Саффолк все чаще изъяснялся с ней на языке, более привычном для боцманов, нежели для джентльменов, она непоколебимо противостояла родительским желаниям.

Возмущенный до глубины души оскорблением, которое нанес ему принц Генри, виконт Рочестер отправился за консультацией к сэру Томасу. Овербери отнесся к событию по-философски.

– Вот теперь ты начинаешь понимать, какой разрушительной силой является любовь. Она способна превращать робких в героев и подвигать их на подвиги, она способна превратить мудрого мужа в последнего дурака, предать, унизить и растоптать прирожденного храбреца. Принц Генри страдает от той же болячки, что и ты. Но проявления ее иные, поскольку ход болезни отличается от твоего. Твоя болезнь дарит тебе сладкий бред, он же скрежещет зубами от муки. Сострадай ему. Это так человечно! К тому же разумно: он – королевский сын, и потому твое негодование его не достигнет.

Естественно, эти слова никак не могли смягчить праведный гнев его светлости. Он ясно выразил желание разорвать оскорбителя в клочья. Тогда сэр Томас попытался утихомирить его иными речами:

– Его высочество и так наказан своею собственной совестью. Ведь он – юноша самого благородного происхождения и воспитания, а в момент злобы, порожденной ревностью, он предал самого себя. Он предал себя тем, что пожелал словесно унизить предмет своего поклонения. Для ревности это дело обычное, но когда он придет в разум, то сам пожалеет. Сомневаюсь, чтобы впредь он мог взглянуть на леди Эссекс без мук стыда. Так что оставь его в покое: он сам себя покарает. Ты же не можешь послать принцу Уэльскому письмо с указанием длины твоей шпаги! Кроме того, вызов еще сильнее раздует уже тлеющий скандал. Но скандал ни за что бы не разгорелся, если б твоя любовь была честной.

Тут Рочестер снова впал в ярость: как так – его любовь нечестна?!

– Дама твоего сердца – чужая жена!

В ответ на это он тщетно пытался убедить сэра Томаса в нелепости брака, при котором жена остается девственной. Сэр Томас возразил, что подобное упущение может быть легко исправлено самим графом Эссексом, как только тот вернется домой, а этого ждать недолго.

Бурная дискуссия была прервана прибытием посланца с письмом от леди Эссекс. В словах, столь обычных для разбитых сердец, она сообщала, что, подчиняясь родительской тирании, вынуждена завтра отправиться в Одли-Энд. Однако ей нужно приобрести кое-какие необходимые в изгнании вещи, и сегодня вечером она побывает в «Золотой прялке» на Патерностер-роу. Не пожелает ли его светлость встретиться там с нею? Может быть, в последний раз…

Его светлость, конечно же, стремглав ринулся по указанному адресу. Леди уже ждала его в той самой гостиной, украшенной восточными коврами, цветами и портретом покойного доктора Тернера.

Оба они заранее подготовили соответствующие возвышенные речи, но, увидев друг друга, речи забыли, а ограничились поцелуями, тяжелыми вздохами и слезами в объятиях друг друга.

Единственными произнесенными ими словами были клятвы в вечной верности и любви, любви неподвластной никаким силам, ни естественным, ни тем, что свыше.

– Я твоя, Робин, до конца дней моих, – рыдая, уверяла она. – И никому другому я принадлежать не буду. Пусть Эссекс избавит себя от трудов – я не желаю его видеть. И, клянусь, не пожелаю никогда! Я ненавижу его, Робин. О, мой милый, как бы я хотела умереть!

Он нежно погладил ее по голове, прижал к груди и прошептал, касаясь губами щечки:

– Если ты умрешь, любимая, для чего мне жизнь?

– Для чего нам обоим такая жизнь, если нам суждено провести ее врозь? Для чего нам она?

О том они и толковали. Их речи были полны обычных слов любви, говорить же о реальной действительности или строить какие-либо планы они, бедняжки, не могли, так как были лишены всяких надежд на будущее. Они понимали, что созданы друг для друга, но также сознавали непреодолимость препятствий. Они знали, что физическая разлука не сможет разлучить их души, и это дарило им небольшое утешение. Души их слиты воедино, что бы ни случилось с их телами! Со всей страстностью они предались именно этой мысли, ища в ней силы выстоять против грядущих черных дней.

• Предыдущая
• 29/78
• Следующая