Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/82
- Следующая
Но радио молчало и днем и вечером 20 апреля, когда стали слышны разрывы снарядов, — это дальнобойная артиллерия нашей 3-й ударной армии открыла огонь по Берлину. И на другой день снаряды рвались на улицах города. Прятавшиеся в подвалах люди не могли взять в толк, почему радио не извещает их об опасности сиреной.
Автор записок пишет:
«По службе, разумеется, строго секретно, я была уведомлена, что при длящейся 5 минут сирене, означающей наступление танков на имперскую столицу или появление десанта, — должны быть уничтожены важные документы».
Но не было ни сирены, ни сообщения главного командования, когда войска Красной Армии вошли на окраину Берлина. Началось сражение в Берлине.
Позже, на Нюрнбергском процессе, главный обвинитель от США Джексон спросит подсудимого Шпеера, министра вооружения, об осуществленных нацистской Германией исследованиях в области атомной энергии. Шпеер ответит:
«К сожалению, мы не достигли еще таких успехов в этой области, так как все лучшие силы, которые занимались изучением атомной энергии, выехали в Америку. Мы очень отстали в данном вопросе. Нам потребовалось бы еще один-два года для того, чтобы расщепить атом».
Джексон:
«Значит, сообщения о новом секретном оружии были весьма преувеличены для того, чтобы поддержать в немецком народе желание продолжать войну?»
Шпеер:
«Да, в последнюю фазу войны это было действительно так».
После прорыва на Одере Гитлер со своей ставкой готовился перебраться в свой замок в Берхтесгаден (Оберзальцберг). Были отданы приказы на подготовку к вылету, Борман записывает в своем дневнике:
«Пятница 20 апреля.
День рождения фюрера, но, к сожалению, настроение не праздничное. Приказан отлет передовой команды».
В бумагах Бормана, которые я разбирала в майские дни капитуляции Берлина в опустевшем подземелье, — они сейчас снова передо мной, — радиограммы адъютанту Хуммелю с распоряжениями о подготовке помещений в Берхтесгадене. 21 апреля ответ Хуммеля — его план размещения служб и отделов, частично уже выполненный, и просьба одобрить план.
Уже переправлены в Берхтесгаден отдельные службы, часть архива Гитлера, один из его секретарей, его личный врач Морелль, — без его сильно возбуждающих препаратов Гитлер уже давно не мог обходиться и не расставался с ним.
И еще одно подтверждение намерений Гитлера обосноваться в Берхтесгадене: он назначил Деница командующим всеми силами в северной зоне (Nordraum). Но командующий южной зоной назначен не был, очевидно потому, что Гитлер, еще питая намерения перебраться на юг, оставлял этот пост за собой.
Все было наготове к отлету.
Но 21 апреля — в день, когда советские войска вступили на окраину Берлина и артиллерия ударила по центру Берлина, — Гитлер отдал приказ о контрударе.
22 апреля на очередном военном совещании Гитлер услышал от докладывающих обстановку генералов, что этот контрудар, которым командовал генерал СС Штейнер, не состоялся и что Берлин едва ли сможет долго продержаться, и поэтому ему следует покинуть столицу, чтобы дать возможность войскам отступить. Тем более как главнокомандующему, Гитлеру нет смысла оставаться в окружаемом противником Берлине. Командовать отсюда армиями дольше невозможно.
Гитлер разразился истерикой, обвиняя СС и армию в измене, пригрозил генералам самоубийством и, впав в депрессию, удалился с Борманом и Кейтелем. О чем они совещались, неизвестно. Вернувшись, он вяло объявил генералам, что остается в Берлине.
Позже, когда Йодль был арестован союзниками, он рассказал на допросе:
«22 апреля Геббельс спросил у меня: можно ли военным путем предотвратить падение Берлина. Я ответил, что это возможно, но только в том случае, если мы снимем с Эльбы все войска и бросим их на защиту Берлина. По совету Геббельса я доложил свои соображения фюреру, он согласился и дал указание Кейтелю и мне вместе со штабом находиться вне Берлина и лично руководить контрнаступлением».
Открыть Западный фронт, оттянуть все силы на оборону Берлина — было теперь решением Гитлера: 12-й армии генерала Венка было приказано пробиваться на помощь Берлину.
День 22 апреля, эфир загружен радиограммами: Борман — Хуммелю. Лихорадочные распоряжения о подготовке к прибытию фюрера в Берхтесгаден. И итог дня, разрешившийся радиограммой:
«22.4.45.
Из Берлина.
Хуммелю, Оберзальцберг.
Вышлите немедленно с сегодняшними самолетами. как можно больше минеральной воды, овощей, яблочного сока и мою почту.
Рейхсляйтер Борман».
Отлет не состоялся.
Англо-американские войска подошли к Мюнхену, вблизи которого Берхтесгаден. Бежать из проигранного Берлина — отыгранной пешкой попасть в руки англо-американцев — Гитлер не решился.
Его намерение остаться в Берлине было расценено генералами как неспособность к дальнейшему руководству войсками.
«Фюрербункер»
Берлин покинуло верховное командование: гроссадмирал Дениц, генерал-фельдмаршал Кейтель — начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами, генерал-полковник Йодль — начальник управления по оперативному руководству и генерал авиации Коллер. Отбыли вместе со своими штабами в поисках более подходящего пристанища. Связи с ними в дальнейшем практически почти не было.
Стрелковые и танковые дивизии Красной Армии стремительно окружали Берлин. В тяжелых боях, сминая один за другим пояса немецкой обороны, войска рвались к центру города.
Уже снаряды русской артиллерии доставали имперскую канцелярию, и только толстый бетон бункера спас Гитлера от последствий прямого попадания. Рухнула радиомачта рейхсканцелярии. Поврежден подземный кабель.
Секретарша Гитлера Гертруда Юнге спустя месяц после поражения Берлина рассказала о тех днях:
«Гитлер был уверен, что Красной Армии известно его местонахождение, и он ожидал, что части Красной Армии начнут штурмовать его убежище».
Донесения о ходе боев от командующих армиями больше не поступали сюда. Радиосвязь с Оберзальцбергом нестойкая — то пропадала совсем, то ненадолго налаживалась. О судьбе немецких городов и о положении в Берлине узнавали главным образом из радиосообщений корреспондентов противника с мест боев.
Слухи, слухи, одни отчаяннее других, приползали с улиц сюда, в подземелье.
Весной 1941 года, замышляя свой заговор против человечества, Геббельс с дьявольским ликованием наводнял мир слухами, чтобы сеять панику, страх и отчаяние, — «во имя всеобщей суматохи». «Слухи — наш хлеб насущный», — записал он тогда в дневнике.
Но эпицентр землетрясения переместился — теперь он проходил по району имперской канцелярии.
Геббельс призывал теперь солдат и население в «Берлинском фронтовом листке» — не верьте слухам!
«Слухи используются врагом в качестве оружия, чтобы парализовать наше сопротивление и поколебать доверие. Каждый, кто передает дальше непроверенный слух, работает тем самым на врага, даже если речь идет всего-навсего о безобидных бабьих сплетнях: уже и этим воля к сопротивлению ослабляется. Поэтому в такое время можно иметь дело только с фактами!»
- Предыдущая
- 28/82
- Следующая
