Основные проблемы гражданского права - Покровский Иосиф Алексеевич - Страница 29

Аналогичный процесс развития прошли и так называемые исключительные права промышленного характера. Основным и передовым типом здесь является право изобретателя, или так называемое патентное право. И здесь развитие началось с сепаратных привилегий, монополий, которыми предоставлялось определенному лицу исключительное право на эксплуатацию известного изобретения. Затем эти привилегии превращаются мало-помалу в общую норму, причем и здесь после некоторых несовершенных законов Англии и Америки решительное значение имел также французский закон времен революции (1791 г.). Но исключительные права этой группы и в настоящее время имеют только имущественный характер. Таковы ли они уже по самой своей природе или же и здесь со временем рядом с имущественной (здесь, конечно, гораздо более сильной) стороной проглянет сторона неимущественная - об этом судить пока трудно.

Возрастающее значение духовной стороны человеческой личности не могло не отразиться и на двух других принципиально важных вопросах гражданского права, которые, впрочем, в современном законодательстве и литературе трактуются не вполне одинаково, хотя и имеют между собой бесспорную связь.

Первый из них заключается в вопросе о юридической силе обязательств на действия неимущественные. Могу ли я путем договора с соседом обеспечить себя от беспокоящей меня игры на рояле? Могу ли я обязать кого-нибудь написать о моем сочинении рецензию? Можно ли подобные обязательства признавать юридически действительными?

Римское право и в этом вопросе проявило тенденцию отрицательную: в сфере обыкновенного гражданского права (иначе в области административного imperium) в виде общего принципа оно провозглашало правило: только то может быть предметом обязательства, что может быть выплачено деньгами ("еа enim in obligatione consistere, quae pecunia lui praestarique possunt").

Под влиянием этого римского правила и позднейшая юриспруденция вплоть до сравнительно недавнего времени считала, что действия неимущественного характера не могут быть предметом юридически действительного обязательства. Многие из весьма видных юристов держатся этого мнения и до сих пор. Однако в новейшее время рядом с этим мнением выступило другое (одним из инициаторов его является Иеринг), которое отвергает основательность такого сужения обязательственной сферы и требует признания и за неимущественными обязательствами юридической силы. Вследствие этого в настоящее время в нашем вопросе стоят друг против друга два радикально противоположные воззрения; спор между ними далеко еще не кончен, но, по-видимому, второе воззрение чем далее, тем более одерживает верх.

И действительно, даже беглый пересмотр основных аргументов противников обязательств на действия неимущественные обнаруживает их полную несостоятельность.

Одним из первых в ряду этих аргументов является утверждение, что гражданское право есть принципиально право имущественных отношений. Но мы уже видели, что это утверждение есть совершенно неправильное petitio principii: даже в пределах старого гражданского права мы находим области неимущественного характера - прежде всего область личных семейных отношений. Тем более неосновательно это утверждение для современного гражданского права с его неимущественным правом на имя и другими разнообразными "правами личности".

Но и помимо этого указанное воззрение обречено на безысходное противоречие. Представим себе, что обязательство на действие неимущественное (например, не играть на рояле в соседней квартире) будет в договоре обеспечено неустойкой. Едва ли кто из представителей этого воззрения пойдет так далеко, что станет отрицать даже возможность взыскания неустойки. Между тем договор о неустойке признается обыкновенно лишь соглашением дополнительным, действительным лишь тогда, если действительно соглашение главное. Если же договор о неустойке нельзя не признать действительным, то, очевидно, нельзя не признать действительным и соглашение главное.

Сказанное, однако, имеет силу не только для того случая, когда подобный договор обеспечен неустойкой. Представим себе, что неустойки назначено не было, но вследствие неисполнения договора для контрагента возникли какие-нибудь имущественные убытки, например, в приведенном примере вследствие игры на рояле вопреки нашему договору я вынужден к перемене квартиры. Имею ли я право предъявить иск о возмещении этих имуществен-

ных убытков? Опять-таки едва ли найдутся такие последовательные сторонники рассматриваемого взгляда, которые стали бы отрицать возможность подобного иска. Если же такой иск допустим, то очевидно, что его единственным основанием является договор между сторонами, так как игра на рояле сама по себе никакого правонарушения не составляет.

Конечно, в случаях, только что рассмотренных, дело все же в конце концов сводилось к требованиям имущественным (неустойка, возмещение убытков), и в этих пределах обыкновенно идут на уступку. Но, говорят, за этими пределами, т.е. там, где кончаются имущественные вопросы, гражданскому праву делать нечего: если бы даже право и захотело взять обязательства неимущественные под свою защиту, оно все же сделать этого было бы не в состоянии: содержание их судом вынуждено быть не может, а нематериальные неприятности оценке не подлежат.

Однако и это возражение неубедительно. Прежде всего мы увидим далее, что вопрос о возмещении нематериального вреда современным правом вовсе не решается так отрицательно, как это кажется авторам указанного возражения. Но и помимо этого современное гражданское право знает, кроме взыскания убытков, целый ряд других способов побудить должника к исполнению своей обязанности, например, угроза штрафом, личным арестом и т. д. Наконец, взыскание, штраф и т. п. вовсе не исчерпывают всего значения судебного приговора. Мнение, будто принудительная осуществимость составляет непременный атрибут всякого права, является ошибочным: сила правовой нормы покоится не только на том, что она может быть осуществлена принудительно. В огромном большинстве случаев даже простое признание судом (pronuntiatio) того обстоятельства, что ответчик своей (неимущественной) обязанности не выполнил, имело бы большое практическое значение в смысле побуждения к исполнению таких обязательств. Предоставление истцу права опубликовать этот приговор во всеобщее сведение усилило бы это практическое значение во много раз. Известно ведь, что и имущественные обязательства очень часто исполняются не потому, что должник боится судебного пристава, а потому, что он боится утратить свою деловую репутацию. Поэтому, если бы даже денежное вознаграждение за нематериальный вред или применение ареста и штрафа было признано нежелательным, все же нет причин закрывать для подобных обязательств двери суда и отказывать им в авторитетном судебном признании. Пусть такое простое судебное признание и провозглашение не всегда, не для всех лиц будет иметь практическое значение, все же во многих случаях оно будет иметь это значение, и выбрасывать за борт эти многие случаи нет решительно никаких оснований. Пусть подобная судебная защита будет несовершенной, но лучше защита несовершенная, чем никакая.

Но, говорят далее, общее признание юридической силы за обязательствами на действия неимущественные привело бы к необъятному расширению гражданского права, к распространению его на такие случаи, которые по самой природе своей противятся юридической регламентации. Перед судом потянулись бы иски об обязательстве не курить, об обещании протанцевать на балу вальс и т. д. Судебное разбирательство стало бы часто превращаться в увеселительный спектакль, совершенно недостойный для правосудия.

Однако и это возражение покоится на очевидном недоразумении. Первым условием для юридической силы всякого - даже имущественного - договора является наличность у договаривающихся воли придать своему соглашению юридический характер (animus obligandi); ведь сплошь и рядом даже обещания имущественного характера даются без намерения связать себя юридически (например, брат обещает поддержку брату при устройстве его имущественных дел и т.д.). Во всех тех случаях, где никакого юридического намерения нет, разумеется, ни о каком обязательстве, ни о каком иске не может быть речи. В огромном же большинстве случаев из тех, которыми хотят запугать нас авторы приведенного возражения (обещание не курить, протанцевать вальс и т. д.), именно этого непременного условия, намерения обязаться юридически, не будет, вследствие чего вопрос об обещаниях этого рода сам собой отпадает. Есть ли налицо такой animus obligandi или нет, это вопрос факта, разрешить который для судьи будет несколько труднее, чем целый ряд других фактических вопросов, с которыми ему приходится иметь дело ежедневно. Вопрос, таким образом, возбуждают только те случаи, где наличность animus obligandi установлена: стороны, заключая свой договор, имели определенное намерение придать ему юридическую силу; они сами стучатся в дверь гражданского правосудия, и на каком основании мы можем их оттолкнуть? Будем ли мы бояться возможностью "увеселительных спектаклей" унизить достоинство Фемиды? Но, во-первых, "увеселительные спектакли" нередки и при разборе имущественных дел, а, во-вторых, гораздо более надо бояться другого: как бы нам за возможным смехом не проглядеть подлинных, реальных слез, часто связанных с нарушением неимущественных интересов...