Зарево над предгорьями - Гуров Игорь - Страница 5

• Предыдущая
• 5/44
• Следующая

Вначале Вовка был в очень тяжелом состоянии. Профессор Григорьев не стал извещать Галю о том, что ее брат лежит в госпитале. «Помочь она ничем не сможет, — рассудил он, — только перепугается».

Через неделю Вовке стало лучше. Первые его слова были об отце и сестре.

— Папа ушел в армию, — сказал профессор. — Теперь он начальник санитарного поезда. Когда ты совсем поправишься, мы ему напишем. Зачем его сейчас волновать?

Вовка согласился.

— А к сестре, — продолжал профессор, — я сегодня зайду и разрешу ей бывать у тебя.

Под вечер Григорьев отправился к Гале.

Он долго стучал в дверь. Никто не отзывался.

Из окна соседнего дома выглянула женщина.

— Вы к Кошубам? Не ходите. Там никого нет.

Фелицата не видела Галю с неделю. Она понятия не имела, где находится девушка, но страстью ее было всем обо всех рассказывать, и она, не задумываясь, выпалила:

— Галя получила от отца письмо и деньги и уехала к дяде Василию на Сахалин, уж дней пять как уехала. А Вовка до войны уехал в лагерь, да и не приезжал.

Профессору ничего не оставалось, как повернуть обратно.

Он осторожно рассказал Вовке об отъезде сестры. К его удивлению, мальчик отнесся к этому спокойно:

— Ну что ж, как поправлюсь, и я к дяде Васе поеду.

— Галка! Галка! Вставай! Ну, Галка!

Галя слышала сквозь сон крик своей новой подружки — Люси Кореневой, но просыпаться очень не хотелось. Непривычное к физическому труду тело ломило от усталости. Как хорошо бы еще хоть немножко поспать на мягком душистом сене!..

Но Люся была упорна. Ее крик и громкое рычание лежащего рядом Верного заставили проснуться.

— Галка, да иди же скорей сюда, — волновалась Люся. — Твоего брата орденом наградили.

— Что? — скатилась со стога Галя. — Юрку?..

— Да нет, Владимира.

Лицо Гали покрылось красными пятнами.

— Нехорошо… Стыдно так шутить! — Она резко повернулась и пошла прочь.

— Галя! Галка! Да подожди же ты! На вот, сама почитай.

Галя посмотрела на газетный лист. Первое, что она увидела, — было смеющееся лицо Вовки.

— Это он, — прошептала девушка. — Вовка…

Возле Гали и Люси быстро собралась веселая гурьба девушек, прослышавших уже об этой новости.

Люся начала громко читать очерк, в котором рассказывалось о подвиге Вовки. Галя плакала. Пожалуй, только сейчас до конца осознала она, насколько дорог ей этот беспокойный и озорной мальчишка.

Едва Люся кончила читать, как Галю окружили подруги. Послышались поздравления, поцелуи.

— А что же с ним сейчас? Где он?

— Тут ничего не сказано, — виновато ответила Люся.

Галя еще раз прочитала очерк.

— Да, ничего нет, — растерянно проговорила она. — Написано только, что он поправляется. Как же быть? Мне в город надо. Может быть, от него дома письмо есть…

— Конечно, сейчас же поезжай! Мы и без тебя все доделаем, — перебивая друг друга, закричали девушки.

Со стороны станицы приближалось густое облако пыли.

— Не иначе, председатель скачет, — сказал кто-то.

Предположение оказалось правильным. Из облака пыли вылетела двуколка председателя Майбороды.

— Девчата, читали? — закричал он, размахивая газетой. — Не перевелись еще лихие хлопцы на Кубани!

Майборода подошел к Гале и поясно поклонился ей.

— Ну, дочка, собирайся в город. Брата разыщи, от нас ему колхозный поклон передай. Скажи: гордимся им!

— Обязательно поезжай! Все в порядке будет! — заговорили девушки. — Она, Алексей Лукич, еще сомневается: ехать или нет.

Майборода строго оглядел девчат, и те стихли.

— Что о деле беспокоится, это очень даже хорошо, — назидательно сказал он. — Но раз такой случай, надо ехать. — И тепло добавил: — За твоей городской бригадой сам досмотрю. А ты поезжай.

…На бричке, запряженной парой лучших коней колхоза, Галя катила по степи, уже начавшей принимать сказочную окраску осени. Бегущий рядом с повозкой Верный то и дело вспугивал маленьких серых перепелок, которые собирались в стаи, чтобы отправиться в далекий путь к берегам Нила. Конюх правления, дядя Вася, вел рассказ о боях под Лаояном и Перемышлем. Но Галя не видела и не слышала ничего вокруг.

Наконец-то приехали.

Галя торопливо открыла дверь. На пороге — большая груда набросанных почтальоном газет и писем. Торопливо, один за другим девушка просматривала конверты. От Вовки ничего не было. Галя наскоро прочла письма от отца и Юрия и побежала в военкомат. Но там ей ничего не смогли сказать о брате. Тогда она снова пошла за советом к Качко.

Подходил к концу послеобеденный час отдыха, когда в госпитале безраздельно властвует тишина. На этот раз она была неожиданно нарушена. Вовка приподнял голову с подушки и прислушался. В конце коридора раздавался мужской смех, перезвон шпор и чей-то знакомый голос. Но чей это голос, Вовка не мог вспомнить. Другие раненые также с интересом прислушивались к происходящему в коридоре.

— Вот здесь, — сказал за дверью Григорьев.

— Не иначе какое-то начальство, — шепнул лейтенант-танкист.

Он не ошибся. В распахнутую дверь входили два генерала, группа командиров и госпитальные работники. Один из вошедших — высокий сутуловатый генерал с большим пятном на щеке, — широко улыбаясь, направился к кровати Вовки. Мальчик, не отрываясь, смотрел на него. Он где-то видел, и близко видел, это лицо. Но где?..

— Что, брат Вовка, — пробасил генерал, — не узнаешь? Не узнает, товарищ член Военного Совета, — обратился он к тоже улыбающемуся спутнику.

— Да, нехорошо, Володя, — заговорил член Военного Совета, — старых боевых товарищей забывать.

Раненые и врачи с любопытством прислушивались к разговору. Подробностей ранения Вовки никто не знал, и в госпитале были уверены, что мальчик пострадал при обыкновенной бомбежке. Профессор несколько раз в недоумении перечитывал листок радиограммы. Его удивляло, что эту радиограмму подписал представитель Ставки, ныне член Военного Совета фронта. Непонятно было, почему Вовку именовали «отличившимся». В конце концов профессор счел это просто недоразумением.

И вот сейчас выяснялось что-то новое.

— Значит, гореть — так вместе, а подлечился и узнавать перестал? — сетовал высокий генерал.

— Вы, генерал! — воскликнул мальчик и бросился к Тюриченко. Он вспомнил несущуюся на него громаду самолета, обожженное лицо Тюриченко.

Раненые во все глаза смотрели на генерала. О боях возглавляемых им казачьих частей говорила в те дни вся страна, его имя не сходило с газетных страниц, постоянно упоминалось в сводках Совинформбюро. И вдруг он появляется в тихой палате тылового госпиталя, и не один, а с членом Военного Совета фронта, человеком, известным еще со времен гражданской войны. И член Военного Совета называет мальчишку боевым товарищем Тюриченко!

Вовка замер, уткнувшись в китель генерала. Тюриченко одной рукой крепко прижал мальчика к себе, другой гладил его по голове. Вовкины виски были совсем седые.

— Ну, ну, крепись, мальчуган, — тихо проговорил генерал, — будь до конца молодцом.

— Пионер Владимир Кошуба, — сказал член Военного Совета. Вовка поднял голову. — Я рад первым поздравить вас с высокой правительственной наградой. За мужество и отвагу, проявленные в первые дни войны с гитлеровцами, Советское правительство наградило вас орденом Боевого Красного Знамени.

— Ух, ты! Вот это да! — вполголоса произнес кто-то из раненых. — Вот это Вовка!

В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.

— Дядя Вася, — шепотом окликнул он соседа по койке.

— Чего тебе, Вовка?

— Дядя Вася, а как ты думаешь, неужели мне и вправду орден дадут?

— Чудак! Заслужил, значит дадут. Какое может быть сомнение?!

• Предыдущая
• 5/44
• Следующая