Встречи в Колымской тайге - Олефир Станислав Михайлович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/34
- Следующая
К Витре подошел в одиннадцать часов. Все складывается как нельзя лучше. Откопаю лису, заберу рюкзаки, с полчаса передохну в избушке, и можно возвращаться на базу. За буграми снова свежие лисьи следы. Было бы здорово, если б они и спать ложились в одном и том же месте. В лощину между буграми спускаюсь как можно тише. В том месте, где спали лисы, узорятся свежие куропаточьи наброды. Расковыриваю слежавшийся снег ножом и извлекаю лису из схоронки…
К рюкзакам подходил соболь. Отчаянный товарищ! Развязываю рюкзак и оставляю часть приманки.
В ловушках две белки и горностай. Сегодня у меня неплохой день. А что, если ударить через Лакланду и проверить капканы, поставленные у туши медведя? Правда, не успею прийти засветло, но есть фонарик, в рюкзаке две новые батарейки. Можно бродить по тайге всю ночь.
До избушки в устье Витры оставалось метров триста. Я перенастораживал капкан у крайней ловушки, и вдруг откуда-то с низовьев Лакланды донеслась частая стрельба.
Оставляю капкан ненастороженным, сбрасываю рюкзак и изо всех сил мчусь туда. Выскакиваю на берег Лакланды, но ничего не вижу. А ведь стреляли где-то здесь. Правда, услышать на берегу что-либо невозможно, по реке идет шуга, и стоит неимоверный шум. Возвращаюсь к рюкзакам. Нужно надеть сапоги и перебраться через Лакланду. Снова закапываю лису. Не везет мне с нею.
Лакланду перехожу в том месте, где осенью пробовали рыбачить. Теперь здесь совсем мелко. Оставив сапоги на берегу, переобуваюсь в валенки, надеваю лыжи и направляюсь в сторону широкого распадка.
Оторвался от реки на добрый километр, но нигде никаких следов. Сажусь передохнуть на поваленную лиственницу и неожиданно слышу рокот вездехода и мужские голоса. В той стороне стена ольховника. Ломиться через нее — эти граждане с перепугу ударят из ружья или карабина. Можно крикнуть, но выдавать себя не хочется.
Пробую подойти поближе. Снимаю лыжи и, пригибаясь, крадусь к ольховнику. Прямо передо мною с шумом срываются два рябчика и уносятся через ольховник. Теперь голоса доносятся явственней, но ни одного слова понять невозможно. К тому же мешает тарахтенье двигателя.
Счищаю снег с полусгнившего пня, подмащиваю лыжи и усаживаюсь на них. Ну а теперь что делать? Плохо все-таки, что я один. И хочется, и нужно бы сходить да посмотреть, кого же столь азартно расстреливали наши соседи, а не могу. Не может быть, чтобы такую пальбу они подняли по одному-единственному лосю. В общей сложности прогремело самое малое двадцать–двадцать пять выстрелов. Конечно, они кого-то убили и сейчас заняты разделкой добычи. Настроение у них хорошее. Громко разговаривают, смеются.
Неожиданно рокотнул и зачакал траками вездеход. Сначала его звук как будто приблизился, но затем начал стихать и через некоторое время почти исчез. Уехали? Нет. Снова остановились, и двигатель работает вхолостую.
Теперь разбираю отдельные слова.
— Она его даже не узнала.
Смех. Другой голос:
— Если парень в горах не ах, если Ванька в одних штанах.
Снова смех. И опять первый голос:
— Она его дверью по пальцам!
Второй:
— Без привычки нехорошо!
Смеются. Что-то проговорили непонятное. Первый выругался. Мне кажется, узнаю голос длинного:
— Да ничего с ним не сделается, тем более, костер. Вот что со шкурой и потрохами будем делать?
Ему ответил уже третий голос. Какой-то глухой и совсем незнакомый.
— Пусть тоже до утра полежат, а на обратном пути мы их в Лакланду. Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок…
— А мне, говорит, домкратом пальцы шваркнуло.
Смех, и здесь звонко, с надрывом взревел двигатель, и кто-то третий крикнул:
— Скажи, пусть никуда не едет. Нужно по следу пройтись, может, еще где лежит?
Вездеход стучит совсем близко. Поднимаюсь и с лыжами в руках осторожно отступаю назад. Надеваю лыжи и направляюсь к Лакланде…
Сижу в избушке, пью чай и не знаю, что делать. Первой мыслью было возвращаться на базу и, если там Лёня с Зотовым и Паничевым, вчетвером нагрянуть сюда. Теперь я вполне уверен, что Лёня задержался из-за Сашки Зотова. Паничев — тот посвободнее, а у Зотова часы. Но с другой стороны — никого может и не быть. А все же нужно узнать, на кого они охотились? Даже отсюда виден столб дыма, поднимающийся за ольховником. Вблизи я его не заметил, а ведь, наверное, он и тогда уже горел. Недаром тот говорил: «Тем более, костер…» Подожду пару часов. Они должны убраться к своей избушке…
На часах четверть пятого. Дым за ольховником исчез. Можно отправляться. Пока переправлюсь через Лакланду, будет пять часов. Как раз хорошо, не рано и не поздно.
Рюкзак упакован по всем правилам. Может, в эту избушку я сегодня не попаду.
Лыжня успела схватиться морозом и шумит намного сильнее, чем раньше. На полпути схожу с нее и пробиваюсь по целине. Не доходя до ольховника, останавливаюсь и долго слушаю. Тихо. Ни людей, ни вездехода не слышно.
Отыскиваю среди частых веток ольховника проход и выхожу на болотистую пойму. Метрах в двадцати вижу кострище, краснеющую тушу мяса, увенчанную рогами оленью голову.
На мясе выросли кристаллы инея. В полусотне шагов и вторая туша. Все вокруг избито оленьими копытами, сапогами и траками вездехода. Стою у кострища, прислушиваюсь, затем направляюсь в глубь поймы. Метров через триста среди высоких кочек снова след кострища и снова две оленьи туши. Только уже четвертованные. Мясо сложено на шкуры. Работали со знанием дела. А дальше… Дальше, откинув голову в сторону, лежит огромный олень. Его вездеходчики обрабатывать не стали, обрезали губы, вырезали язык и бросили, как падаль.
Нужно осторожно подобраться к вездеходу и вывести его из строя. Можно снять карбюратор или аккумулятор. А еще лучше отвинтить пробку поддона картера и спустить все масло. Тогда уж надолго застрянут.
Что это мне даст? Где гарантия, что за это время Лёня вернется на Лакланду? Если б не праздники, можно было бы ударить к лесоучастку? Витька говорил, что они будут брать лес… Стоп! Зачем к лесоучастку? Нужно спуститься по Лакланде вниз. А там трасса, люди. К тому же вездеходчики будут возвращаться только к утру.
С огромным сомнением решаю прорываться к трассе. Только не спугнуть бы их. Мои следы хорошо заметны на дорожках, проторенных широкими гусеницами. Но здесь это не страшно. Кто-то из вездеходчиков тоже бегал на лыжах, наследил куда больше моего. Нужно возвратиться за Лакланду, пройти километров пять по левому берегу, а потом уже выбираться на гусеничный след. Если обратят внимание на мою лыжню, подумают, что я случайно наткнулся и о их разбое не имею ни малейшего представления.
Стараюсь не делать новых следов, возвращаюсь за ольховник и направляюсь к реке.
На другом берегу вытряхиваю из рюкзака все имущество. Беру с собой банку консервов, масло, чай, конфеты, сухари. Четыре пулевых и два дробовых патрона кладу в карман, да два в стволах. В случае чего — хватит за глаза.
…Если Лакланда и хороша, так тем, что на ней не бывает наледей. Только слепой может здесь влететь в воду. Просматриваю, нет ли на лыжах трещин, не закаталась ли обшивка. Все в порядке. Нужно до полной темноты перебраться за Лакланду. В небе показался месяц. На него никакой надежды. Даже не поднявшись над небосводом, спрячется за сопки.
Уже прошел километра два. Здесь река делает стремительный изгиб, и в этом месте крутой перекат.
Переобуваюсь, бреду через Лакланду и с радостью удостоверяюсь, что недалеко от реки в снегу широкая колея. Но выходить на нее рановато, я возвращаюсь и прокладываю лыжню у самой кромки воды. Здесь снег не такой глубокий, а главное, можно выйти на полосу прибрежного льда…
Темнеет. Можно перебираться на колею.
Вездеход пробил дорогу, положив на землю сотни и сотни деревьев. Если до трассы 50 километров, придется идти всю ночь. У меня три батарейки. Одной буду светить до часу ночи, второй до четырех и третьей до утра. Если батареек не хватит, есть две свечи.
Высыпали звезды. Хорошо видна Большая Медведица. От двух ее верхних звездочек отсчитываю пять расстояний и угадываю Полярную звезду. Иду точно на запад. Фонарик светит плохо. Я отрегулировал его, чтобы включался от малейшего касания кнопки. Две-три секунды освещаю дорогу и секунд 10–12 иду по памяти. Не перегорела б лампочка. Запасной нет. Все оставил в избушке на Витре. Дорога лезет круто вверх. Я уже забыл, как шумит Лакланда, а ведь Паничев говорил, что дорога почти нигде не отрывается от реки. Да и не видно, чтобы это была дорога. Слишком много лиственниц свалил вездеход на своем пути. Интересно, как долго будет заметен след этого вездехода. Десять лет, двадцать, пятьдесят? У нас на Севере деревья растут трудно. Лето-то здесь с воробьиный носок — не разгуляешься. Может, уже этих вездеходчиков и в живых не будет, а их отметины здесь останутся. Нехорошие отметины.
- Предыдущая
- 33/34
- Следующая
