По джунглям Конго (Записки геолога) - Елисеев Василий Иванович - Страница 16
- Предыдущая
- 16/35
- Следующая
На следующий день утром я заметил, что всегда подвижный, улыбающийся Бежаме был грустен. Медленно подошел ко мне — наши кровати стояли рядом — и попросил немного арахисового масла, чтобы сварить рисовую кашу. Когда каша на масле была готова, он отказался есть. Я потрогал его лоб — он пылал. Дал ему полтаблетки хлортетрациклина и попросил мать уложить его в постель. Через некоторое время он выпил еще пол-таблетки и заснул. Я же пошел посмотреть на промывку очередной пробы из реки Бисеме. Когда вернулся через несколько часов, Бежаме еще лежал в кровати, но улыбался. Болезнь отступила. Подсел к нему на кровать и увидел рядом с ним узелок из шакальей шкуры.
— Что это? — задал я вопрос матери Бежаме.
— Фетиш (амулет) Бежаме. Он дает здоровье и силу тому человеку, которому его преподнесли.
— Что в нем? — продолжал я допытываться.
— Этого никто не знает, кроме знахаря, преподнесшего амулет.
Затем она мне рассказала, что у нее умерло много детей. Когда родился Бежаме, она обратилась к знахарю, и он преподнес мальчику этот амулет. И вот Бежаме жив и здоров.
При высокой влажности, которая царит в джунглях, фотопленки слипаются. Даже специальная «тропическая упаковка» не спасала их от этого. Чтобы можно было ими пользоваться, я просушивал фотопленки над костром. Делал это так: разматывал пленку в фотомешке и вешал мешок, чем-то напоминавший фетиш Бежаме, около костра. Увидев однажды мешок над костром, рабочие спросили: «Что это?» — «Фетиш», — ответил я в шутку. Раздался взрыв хохота. Рабочие, смеясь, приговаривали: «Месье Базиль приготовил фетиш, чтобы скорей найти алмазы».
Во второй половине дня разразился ливень. Он пробил густую крону деревьев, навесы над кроватями и стал падать на головы обитателей лагеря. Дождь такой силы в это время года — редкость. В прошлом году таких дождей не было. Нельзя сказать, чтобы они вовсе не шли. Они шли, но преимущественно по ночам. Дневные же дожди были слабыми — вполне можно было работать. А этот ливень заставил всех рабочих, промокших до нитки, прибежать в лагерь. Одни из них стали срочно сооружать навесы над кроватями, другие же уселись у костров, не обращая внимания на ливень.
В нашей палатке сухо и уютно. Она оказалась надежной защитой от дождя. Ни одной капли не проникло внутрь. И к нам потянулись в гости мокрые и продрогшие знакомые. Вначале пришел Бежаме с матерью, потом Жуасе и, наконец, Франсуа. Разговорились. И Франсуа поведал мне много интересного о некоторых обычаях народности батеке. Вот что он рассказал.
— Мой папа — шеф кантона, проживает в деревне Киселе. Недавно он нашел мне жену — десятилетнюю девочку из народности батеке. Она живет в нашем доме, ходит в школу, помогает моей матери по хозяйству и спит с ней. Когда ей исполнится 12 лет, она перейдет в мою комнату.
— Народность батеке, — продолжал свой рассказ Франсуа, — делится на две группы: батеке-банзинга и батеке-бацайя. Мой род принадлежит к первой группе, ибо он не ест змей. Люди из батеке-бацайя едят змей, что для нас кажется ужасным. Когда люди из батеке-банзинга ругают людей из батеке-бацайя, то они молчат, не смеют перечить. Случается, что человек из группы батеке-банзинга возьмет в долг деньги у человека из батеке-бацайя. Если последний скажет: «Съешь кусок змеи, я прощу тебе долг», батеке-банзинга никогда этого не сделает. Он «разобьется», но достанет деньги и вернет долг. Когда муж выгоняет жену, то говорит иногда: «Если я тебя возьму снова, то съем змею». Это вроде клятвы: жену в дои он больше не пустит.
Раньше шефы кантонов и земель имели рабов. Родители отдавали им непослушных детей, получая взамен соль. Когда шеф кантона умирал, одного из рабов живым клали вместе с ним в могилу. Сейчас в могилу вместе с шефом бросают цыпленка. Перед смертью шеф созывал всех членов семьи и распределял между ними имущество, назначал преемника. После его смерти члены семьи свято выполняли завещание.
Начало сентября. Временами стало появляться солнце. Хотя его лучи и не доходили до нашего лагеря и его обитателей, все же стало веселее. Солнечные лучи «породили» много пчел. Во время обеда они липли на сахар, жужжали вокруг наших голов и хотя не кусали, но неприятности доставляли. Того и гляди залетит пчела в рот, и уж тогда не жди от нее пощады.
Заболел наш повар Франсуа, жалуется на боли в сердце, просит отпустить его в больницу в Мосенджо. Из-за тяжелой дороги я не рискнул внять его просьбе и, посоветовавшись с Потаповым и Нишанбаевым, предложил Франсуа полежать несколько дней в постели и попить лекарство. Франсуа так и сделал. На пятый день Франсуа заявил, что сердце его больше не беспокоит, и снова стал готовить нам вкусные обеды.
ПОИСКИ РЕКИ НГЕИ
Идем к реке Нгеи, на которую мы в скором времени должны перебраться. Луи, я и двое рабочих пересекаем реку Бисеме и поднимаемся по левому склону ее долины к водоразделу. Находим тропу и идем по ней. Судя по карте, тропа на Нгеи должна идти на северо-восток. А эта ведет то на восток, то на юго-восток. Луи, как всегда, идет уверенно, не торопясь, разглядывает деревья, делает на них зарубки, примечает все интересное. Я не говорю ему о том, что тропа идет не в ту сторону, надеясь, что она свернет в нужном направлении.
— Надо идти медленно, не торопясь, чтобы лучше запомнить местность, — как будто оправдываясь передо мной, произнес Луи, глядя на дерево, ствол которого как бы сросся из нескольких.
Это дерево выделяет белый сок, обладающий высокими клейкими свойствами. Луи рубанул мачете по стволу дерева. Из него потекла белая тягучая жидкость. Я взял несколько капель и сжал пальцы. Они с трудом разъединились.
— Этот сок мы смешиваем с пальмовым маслом, — сказал Бунгу, — и смесью обмазываем жерди. Потом втыкаем их около термитников, к которым прилетают птицы лакомиться термитами. Птицы садятся на жерди и прилипают к ним. Охотник собирает живых птиц, как плоды с дерева.
— А то толстое белоствольное дерево, — Луи показал на соседнее дерево, — выделяет каучук.
Я уже видел каучуковые деревья в джунглях. И даже пытался однажды набрать соку из каучукового дерева, росшего близ нашего лагеря на реке Бисеме. Провозился почти два часа и не собрал ни одной пробирки соку. «Слезы» дерева почему-то все время падали мимо банки, в которую я их пытался собрать, и каким-то образом оказывались на моей куртке. Разочарованный, я вернулся в лагерь. Мой хлопчатобумажный костюм напоминал комбинезон маляра. А ведь у меня было тайное желание собрать столько каучука, чтобы можно было сделать калоши. Я где-то читал, что серингейрос, сборщики каучука на Амазонке, делают калоши очень просто: погружают босые ноги в млечный сок, который застывает строго по «мерке». Получаются очень удобные калоши. У меня с изготовлением калош ничего не получилось. А так хотелось привезти в Москву калоши собственного изготовления.
На привале Луи заметил как бы вскользь:
— Вот раньше я работал все время один или с Виктором Тсиба. Часто голодал, денег никогда не было. Теперь, работая в советской миссии, лучше питаюсь, и деньги есть.
У Луи заметно менялись взгляды на жизнь. Год назад он рьяно защищал свою «собственность», не хотел пускать нас на ручей Бикелеле, хотел работать один, мечтал разбогатеть, а сейчас, вероятно, понял, что советские геологи — помощники и друзья. Мне вспомнился другой случай. Когда мы вторично пришли на ручей Бикелеле, Луи заявил:
— У меня есть наработанная алмазоносная порода. Помойте ее, если хотите, и все алмазы заберите для миссии, для нашей страны.
После привала мы вскоре подошли к какому-то ручью. Местность мне показалась знакомой. Ну точно, мы пришли к ручью Бурному, притоку Бисеме, на котором уже побывали в прошлом году.
— Тропа не та, — разводя руками, сказал Луи. — Мне тоже было ясно, что мы шли не той тропой.
У ручья спугнули стаю цесарок. Луи успел выстрелить. Одна птица камнем упала на землю. Вечером у нас будет вкусное жаркое; Луи всегда делился с нами своими охотничьими трофеями.
- Предыдущая
- 16/35
- Следующая
