Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
— Э-ге-й! Бу-ла-а-асв! Как там у тебя-я-я? — доносится до него вместе с ветром голос Юрезанекого, но он молчит, ибо чувствует, что, отвечая, растеряет последние силы. Непослушными, иегнущнмися руками он продевает сквозь рым оборвавшийся железный трос и, точно простую веревку, начинает завязывать его узлами. Он обдирает пальцы в кровь, но ничего не чувствует, думая только об одном: хватит ли сил довести все до конца?
Уже завязано три узла. Оставшийся конец настолько короток, а мышцы так устали, что он больше ничего не может сделать.
«Хватит! Пожалуй, хватит!» — лихорадочно думает Булаев, с тревогой смотря на выгнувшиеся напряженной дугой вновь закрепленные боны. Он выжидает несколько жестоких порывов ветра. Завязанный трос скрипит, но не поддается гневу стихни. Можно уходить! Булаев складывает рупором руки и кричит на катер, собрав последние силы:
— Конч-и-н-ил! Тя-нп-и-и-н!
Когда это стало известно равелиновиам. не осталось такого человека, который бы не смотрел на Булаева с восхищением. Даже Гусев, не переносивший славы другого, выразил это по-своему:
— Такому биндюжнику и в огонь прыгать можно — все равно не сгорит!
Но подобные происшествия случались не часто, и равелин жил размеренной трудовой жизнью. С наступлением военной страды пульс этой жизни заметно участился — совсем не осталось времени для развлечений. Получив возможность отдохнуть, люди спешили на койку, и только, пожалуй, один Знмскнй, как и прежде, отыскивал свободную минуту, чтобы посидеть за книгой. Мысль об институте не оставляла его даже в это суровое время. Он заметно осунулся, шекн его ввалились, но он крепко помнил слова отца, старого рабочего, прослужившего много лет в Первомайске на заводе имени «25 Октября».
— Да, Лешка! Когда-то твой лед-покоиник говорил: «Без знаннев проживем, хлеба бы нам побольше!» Видать, здорово ошибался старик. Вот сейчас у нас хлеба — куда девать? А нс чувствую я себя хозяином, Алешка! Не-ет, не чувствую! Любой фабзаушиик выше меня на голову стоит. Вот оно и хлеб! Так что ты, пока молод, гляди у меня...
Но и без отеческого напутствия Алексеи твердо решил идти широким путем науки. Еще подростком он однажды, совершенно случайно, познакомился с сыном главного инженера завода худеньким и болезненным Игорем Гайво-ронским. Мальчишки первомайских слободок презрительно дразнили Игоря «интеллигент» и. зная его тихий приз, не упускали случая поиздеваться над ним: для них он был чем-то вроде недобитого буржуя.
Однажды, идя домой, Зимский увидел, как двое великовозрастных парней били Игоря.
— А ну, не трожьте его! — властно сказал Знмскнй, становясь между Игорем и парнями.
Парни вмиг оставили Игоря и грозно надвинулись на Зпмского:
— А ты кто таков? Ну-ка валяй отседова, покуда самому не попало!
Зло сверкнув глазами, Зимский, не отвечая, стал закатывать рукава. Видя его решительность, парни немного замялись, но и тон и другой стороне отступать было уже
поздно.
— Митяй! Дай ему в ухо! — посоветовал один из противников, сам, однако, не решаясь первым вступить в драку. Он не успел догозорнть, как сам получил быстрый и сильный удар, от которого мгновенно присел на корточки.
— Ой-ой-ой-ой! — заголосил он жалобно, хватаясь обеими руками за ухо. — Ой-ой-ои-он-ой!
Митяй бросился ему на выручку, но был остановлен не менее сильным ударом в зубы. И тогда Игорь Ганво-ронскнй, схватив прут, которым совсем недавно истязали его самого, с каким-то ожесточением стал хлестать им своих мучителей, пока Зимский расправлялся с ними кулаками. Не выдержав такого натиска, парни позорно бежали.
— Благодарю вас! — смущенно обратился Игорь к Зимскому, когда они остались вдвоем. — Вы поступили очень благородно!
— Что это ты говоришь, как в театре!—добродушно усмехнулся Алексей. — Чего там благодарить! Жаль еще мало по шеям надавали этим обормотам. Ну, а теперь валяй домой и никого не бойся! Если что, скажешь мне.
— Знаете что... — замялся Игорь, — мне очень хочется пригласить вас к себе. Мама будет очень рада...
— Значит, говоришь, мамаша рада будет? — переспросил Зимский, с сомнением глядя на свои черные руки и перепачканную одежду.
— Обязательно! Идемте! — решительно потащил его Игорь за руку.
— Игорь! На кого ты похож! — всплеснула руками мать, увидев измазанного и возбужденного сына.
— Мама! Этот человек спас меня от хулиганов! — не слушая ее, выкрикнул Игорь, выталкивая вперед себя Алексея. — Познакомься, мама!
Мать Игоря, высокая красивая женщина, с готовностью протянула Зимскому руку.
— Не... грязные они у меня... — вспыхнул Алексеи, поспешно пряча руку за спину.
— Ну, ничего, ничего! — рассмеялась мать Игоря. — Сынок, проводи гостя в ванную, помойтесь и идите — будем кушать.
Через час, умытый, накормленный и обласканный, Алексей сидел вместе с Игорем на большом кожаном диване и рассматривал толстые, в переплетах с золотым тиснением, книги.
— Это Брэм. Немецкий естествоиспытатель и путешественник, — говорил Игорь, показывая на большого человека с умными проницательными глазами. На коленях у Брэма лежало охотничье ружье, а вдали, словно в дымке, виднелись так прекрасно описанные нм звери.
— Кернер, «Жизнь растений», — продолжал Игорь, открывая очередную книгу, н Алексеи не мог оторваться от огромных лиан, оплетающих, подобно удавам, плененные ими деревья, от гигантских листьев лотоса, на которых свободно мог поместиться ребенок, от веллингтоно-вых рощ, уходящих кроной в самые небеса, и заставляющих человека казаться не больше насекомого.
До самого вечера, забыв обо всем, листал Алексей с Игорем книги, а книг было в этом доме великое множество, и все они манили стройными рядами золотых переплетов, тускло поблёскивающими сквозь граненые стекла книжных шкафов. Сколько богатств накопила человеческая мудрость, сколько нужно всего знать! У Алексея захватило дух от обилия впечатлений, от академической строгости кабинета, от грандиозности перспектив, открывающихся перед человеком, овладевшим всей этой многовековой культурой.
— И ты все это знаешь? — спросил он почему-то шепотом, осторожно тронув Игоря за плечо.
— Нет, что вы! — улыбнулся наивному вопросу Игорь. — Для того чтобы знать хоть небольшую часть того, что здесь собрано, надо много и много учиться!
И сердце Алексея загорелось самой неутолимой на земле жаждой — жаждой знаний. Но до призыва во флот он сумел с большим трудом окончить только семилетку, занимаясь после тяжелой работы на заводе по вечерам. Уже на флоте, перед войной, политрук Варанов помог ему устроиться в вечернюю школу в восьмой класс. С началом войны школу пришлось оставить, однако приобретенные учебники продолжали жить с ним трудной и упорной жизнью. За ним утвердилась кличка «академик», но он не обижался на нее и втайне боялся себе признаться, что она даже льстит его самолюбию...
В этот печальный вечер Зимский, как обычно, потянулся к учебнику и в первый раз ощутил, что заниматься не сможет. Перед глазами стояла израненная «чайка», бесстрашно пожертвовавшая собой ради победы над врагом; но теперь псе ему представлялось так, будто он вплел кабину идущего в последнюю атаку истребителя. Пилот— молодой, почти мальчишка, русые золосы выбились из-под шлема, из плотно сжатых губ сочится струйка крови, а взгляд неподвижных голубых глаз горит холодным, беспощадным огнем. Вот над его головой появляется бронированное брюхо «мессера», вот он побелевшими от напряжения пальцами рвет ручку управления резко на себя. Волна горячего воздуха в лицо, резкий запах бензина, треск ломающихся конструкций...
Узнают ли его друзья, как погиб он? Смогут ли утешиться придавленные тяжким горем родители? А его девушка? Ведь наверняка он кого-то любил! Вот если бы все это видела она!
И тотчас же Алексей вспомнил о Ларисе. Сегодня днем ему удалось с ней поговорить...
В последние дни се отношение к нему изменилось к лучшему. Очевидно, в это трудное и тревожное время она оценила в нем преданного и надежного товарища. По молчаливому уговору они оба не вспоминали тот несуразный день, когда вместе ходили на батарею, и, хотя Зим-екпй любил ее по-прежнему, из него теперь и раскаленным железом не удалось бы вытащить и слова о любви. Его любовь была мукой, кровоточащей раной, и он, как настоящий воин, терпел это, стиснув от боли зубы.
- Предыдущая
- 25/59
- Следующая
