Всего одно желание (СИ) - "Сан Тери" - Страница 15
- Предыдущая
- 15/136
- Следующая
Алексис рычал и метался, напоминая разъярённого снежного барса, нервно расхаживающего из одного угла клетки в другой. Ограничителем пространства выступала увитая розами беседка, чьи несчастные розовые бутоны обрывала и терзала раздражённая рука. Впрочем, предприимчивая Алиса ди Бьорк – верная подруга Алексиса и личная фрейлина королевы, вовремя подставляла корзиночку, обращая бессмысленную смерть на благо косметических процедур.
Ванны с розовыми лепестками и настойки придавали коже нежность и свежий вид, но Алексис Сорра был далёк от свойств притираний. Мятежный ум занимала иная сфера – метафизическая. Безумие длилось четвёртую неделю и не собиралось прекращаться, миновав стадии смеха, раздражения и, наконец, откровенного утомления собеседником. Виконт Тарен ди Нуайль благоразумно ретировался на третий день. Лис Браво сбежал на пятый. Верный Сидер - маркиз ди Оран - сдался на исходе месяца. А она осталась мучиться, истощая терпение.
К счастью, участия в душераздирающих монологах «ди Валь сказал, ди Валь сделал, ублюдок ди Валь...» не требовалось. А вот любоваться Соррой можно было до бесконечности. Завораживающей мягкой пластикой движений итаниец походил на рассерженного хищника: тщательно уложенные волосы растрепались, активированный ширен взлетал хвостом... Жаль, она лишена художественных способностей. Воинствующий Сорра стоил запечатления на холсте.
Алиса незаметно выдохнула, не забыв вовремя подставить банку. Очередной цветок осыпался лепестками. Страдая маятой (Бьорк честно начинала беспокоиться) Сорра бесился, сбивая бутоны полумесяцем.
Любой, кто не сталкивался с ширеном в действии, принимал оружие за причудливое головное украшение, «побрякушку». При желании итаниец, не напрягаясь, мог проломить «побрякушкой» стену или перерубить ствол молодого деревца. Колоритная коса заменяла меч эффективнее рапиры на поясе, но истинную опасность таил не ширен, а стальные нити, спрятанные в волосах итанийца. Техника оживающих лезвий «танец девяти смертей» – древнее боевое искусство итанийцев. Используя магию, мастера сплетали убийственную паутину, способную мгновенно разорвать противника на куски или удерживать в мучительной ловушке, где малейшее движение разрезало плоть бритвой до кости.
Справедливости ради стоило отметить: владея смертью, итаниец не использовал опасный дар. В коротких тренировочных поединках с упёртым ромейнцем змея ширена мирно спала, и чопорный Артани ди Валь оставался в блаженном неведении относительно способностей напарника. А каким великим искушением представлялось располосовать ненавистное презрительное лицо...
Когда граф Артани ди Валь видел Сорру, синие глаза ромейнца приобретали выражение холодной брезгливости. Ромейнская роза узрела жалкого червя, недостойного своего царственного величия. Подобное поведение бесило и болезненно задевало Алексиса. Какое право он имеет так смотреть? Ублюдок, выскочка, кичащийся своим чистокровным происхождением. Смешно! Роман ему в подмётки не годился, но по неизвестной причине в обществе ромейнца Алексис ощущал себя неловко, скованно, испытывал странное томление и непонятный дискомфорт в груди.
В довершение беды всё начинало валиться из рук. Сорра напрягался, бесился, сходил с ума, а Роман, издеваясь, нарочно выводил из равновесия, провоцируя Алексиса не поведением, а собственным присутствием, дерзким дразнящим запахом. Тонкая нить аромата кожи обжигала больнее поцелуев ширена. Мысли вылетали из головы, все перемешивалось, плыло перед глазами, пока Артани с гордым достоинством шествовал мимо.
Ровно три секунды, а на четвёртую Сорра обрушивал силу неприязни: отвешивал пинка, ударял словами, ставил подножку - способов «зарядить» существовали десятки. Ромейнская роза плевалась бешенством, а Сорра с готовностью раскрывал объятия, принимая в них летящего Артани. Задыхался в нём, шалел от ярости, и с размаха ударял «королька» об пол: вбивал в стену, выворачивал руки, заставляя признать себя, свою силу. Но Артани отказывался признавать. Десятки выражений: страх, отчаяние, мутная ненависть, гнев – множество эмоций, и всё не то. Нет покорности и смирения. Желая унизить Романа, он унижался сам, совершая несвойственные характеру поступки. Ранился о шипы Ромейнской розы, видя в Артани колючее ядовитое растение.
А смертельный яд проникал в кровь, лихорадил неведомым огнём, будил по ночам, заставляя стремиться к врагу, раниться глубже. Во снах Сорру преследовало ненавистное лицо Артани, доводило до отчаяния. Роман смотрел на Алексиса, выворачивая безразличным взглядом наизнанку, после чего разворачивался и уходил. Сорра бежал за ним, рвался следом, движимый мучительным желанием остановить, удержать в пальцах. Осознание, что Роман уходит равнодушно – давило необъяснимой тяжестью. Ромейнская роза не желала смотреть на жалкого итанийского червя, отвергала существование Сорры в собственной жизни.
Проснувшись, Алексис гнал сны прочь, запивал вином, бесился и ненавидел Артани, ведущего отчаянную борьбу. Что ему стоило сдаться? Просто сдаться и согласиться с чужой победой. Сорра побеждал в поединках, но Артани невероятным образом умудрялся положить итанийца на лопатки, и каждый раз... невыносимый, презрительный, гордый, совершенно упрямый сука, не желающий сдаваться, дающий понять, что он не сдался, харкая кровью... Артани продолжал подниматься с пола. И инструктор, давая обречённую отмашку, продолжал бой.
А Сорре не хотелось смеяться, не хотелось упиваться, внутри происходил обрыв... И итаниец бросался, словно с обрыва, позволяя пальцам плюнуть целительной магией, продляя пытку. Лучше бы ромейнец упал - не калечился об него, не позволял Сорре себя калечить, все перья об него в кровь разбил, глупый, упрямый королёк...
Роман вставал, а Сорра падал... в бессилии. Он ненавидел ромейнца и... восхищался им. Любовался непроизвольно, неспособный выдрать собственные глаза, унять бешеное биение сердца. Задушить зависть и острое чувство, завалить вновь, но не убивать - держать под собой, контролируя властью, и... дать передохнуть, незаметно окуная в собственную магию.
Пусть Роман дёргается до бесконечности, язвит, раскрывая клювик. Сора пьянел от мысли, что королёк не сможет встать до тех пор, пока итаниец не отпустит. Граф поднимется потом, но сейчас - он в его руках: слабый, беспомощный, вынужденный подчиняться. Сорре становилось страшно от понимания, насколько сладко терзающее изнутри чувство, экстатический восторг, вызывающий особое возбуждение, почти эрекцию. Добившись желаемого, Сорра не знал, что делать дальше: бессильно прижимался лбом к чужим лопаткам, находил самые изощрённые и злобные слова, и держал, держал, держал... непокорённого, но доступного - принадлежащего только Сорре.
Роман ругался, извивался под ним, а Сорра хотел большего. Итанийский червь взобрался на свою розу, впился зубами. Роза терпела, не могла стряхнуть, мучилась, позволяя потрошить лепестки, перебирать лёгкие пёрышки. Артани бессильно стучал по полу ладонью, соглашаясь прервать поединок. Стук возвращал к реальности. Роман ждал, инструктора ждали, а Сорра не мог отпустить. Не хотел отпускать, потому что разжать руки и снова вернуться к точке исхода, где гордая роза становилась неприступной - невыносимо. И придётся начинать всё сначала - бессмысленная трата времени и сил.
Роза останется недоступной, не будет принадлежать глупому червю. Артани далёк, бесконечно далёк - забывал о его существовании, стоило Алексису отвернуться, и всё - королёк улетел. Ромейнская роза продолжает цвести - в мире цветов нет места итанийским червям, она не пожелает бросить взгляд. Всё что осталось... - оставить в покое, но роза не давала себя забыть.
- Предыдущая
- 15/136
- Следующая
