Закатный ураган - Русанов Владислав Адольфович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/79
- Следующая
Из-под лисьей шапки сверкнул сердитый взгляд. Мол, чего в душу лезешь? Но прищуренный таки ответил:
– От добра добра поискать захотелось.
Тут купец вспомнил баронский бунт на юге, вторжение веселинов в закатные земли Трегетрена и понял, что сморозил глупость. Беженцы. Может, даже бывшие дружинники чьи-нибудь. Вон и палки в руках вовсе не палки. Это только полный олух их за палки примет. На самом деле это – луки расснаряженные. Добрые луки. Такой на четыреста шагов стрелу мечет, со ста шагов кольчугу двойного плетения насквозь пробивает. Натянуть его, что мешок репы одной рукой поднять. Но хорошему лучнику тугая тетива – не помеха. У него первая стрела в цель втыкается, вторая летит, а третья – с тетивы сходит.
Про трегетренских лучников часто говаривали – двадцать смертей за плечами носит. А все потому, что обычно в тул две дюжины стрел укладывается, а мазать уважающий себя стрелок позволит лишь одну из шести.
Дезертиры?
Похоже. Видно, из тех, кто еще не успел прибиться ни к какой шайке.
Ну, тогда бояться нечего. Однорукий – Занек так и не выспросил имени охранника, а тот сам не говорил, – легко управится с обоими. Как третьего дня в трактире с подгулявшим селянином. Сбил с ног, придавил к полу, даром что калека, и держал, пока забияка не протрезвел. И к мечу прибегать не потребовалось.
– Кидайте мешки в телегу, – купец приглашающе махнул рукой.
В лесу нагло и хрипато каркнула ворона. Издали, едва слышно, ей отозвалась товарка. Первая крикуха захлопала крыльями, сбивая мокрый снег с веток, и, поднявшись выше деревьев, полетела на север. К Ард’э’Клуэну.
Мужики не заставили себя уговаривать. Побросали поклажу аж бегом. Словно боялись, что торговец раздумает. Не раздумает. Вместе все ж веселее, да и не так страшно.
Освободившись от груза, они пошли вровень с передком, приноравливаясь к ходу повозки. Прищуренный опирался на распрямленную кибить лука, давая роздых ноге.
– Это мозоль у меня, – перехватил он взгляд с козел. – Уж чего не делал: парил, камнем тер, ножом резал, а она все едино нарастает. Как же я ненавижу ее, заразу…
– Меня Занеком кличут, – невпопад ляпнул купец. – Из Мурашиного Лога.
– А я – Берк, – легко пошел на знакомство прищуренный.
– А приятеля твоего как?
– А зови его попросту Хвостом. Он не обидится. Не гонористый уродился.
– Ну, Хвост так Хвост, – кивнул Занек. Да и в самом деле, чем плохая кличка? И не такие встречались. Счастье, что не похабная. – Лишь бы человек был хороший.
Купец украдкой взглянул на охранника. Может, соизволит наконец имя назвать? Но тот молчал. Сгорбился и еще больше натянул край капюшона. Или лицо прячет?
– Во-во, – согласился прищуренный. Он оказался словоохотливым, в отличие от своего спутника, угрюмо впечатывающего подметки в липкую грязь. – Был у меня приятель, так его вовсе Одеялом звали.
– Как Одеялом? Почему Одеялом? – удивился Занек.
– Да вот так. Одеялом, и все тут.
– Что ж за кличка такая дурацкая?
– Почему дурацкая? Хотя, верно. Мне она по молодости тоже дурацкой казалась. А уж Одеяло как злился! А потом ничего. Обвыкся. Откликаться стал.
– Иная кличка повернее имечка к человеку прилепляется, – помолчав, заметил купец. – А все потому…
– Все потому, что имя папка с мамкой мальцу-огольцу дают несмышленому, – ухмыльнулся Берк. – А кличку друзья-приятели взрослому лепят.
– Точно.
– И ежели есть за что кличку прицепить, она сама прицепится. Нас не спросит. Взять, к слову сказать…
– Взять, к слову сказать, Одеяло, – ловко вставил купец.
Прищуренный вновь оскалился:
– Я не про него хотел рассказать, а про Рябчика. Через батькину любовь к охоте парень прозвище заработал.
– А Одеяло? – не сдавался Занек.
– Эх, пристал со своим Одеялом!
– Чего ж это с моим? С твоим.
– Ладно. Дернул меня стрыгай помянуть того Одеялу, – покачал головой Берк. – Мы с ним в лагере рекрутов познакомились… Годков эдак…
«Точно дезертир. Из лучников».
– …а годков будет ровно двадцать четыре. Во как. Он с отрогов Железного кряжа. А там все местные с чудинкой. То на ноги напялят такие поршни, что собаки кусать боятся. То шапку пошьют – веселинская гвардия отдыхает в холодке, а вороны, ровно от пугала, разлетаются. А этот плащ нарядил – мама моя родная! Рядно рядном. Где верх, где низ? Где лицо, где изнанка? А десятник возьми да и ляпни: «Что ж ты, родное сердце, в мамкином одеяле в армию приперся?» Чего он про одеяло тогда подумал, десятник и сам не знал. Он сам потом мне признался. Хороший мужик был наш десятник, да согреет Огонь Небесный его душу. Попил как-то на марше гнилой водички. За три дня изошел. Умирал, просил, чтоб дорезали…
– Ну, и?..
– Да кто ж согласится? Мы ж не остроухие какие?
– Ты про Одеяло давай.
– Да что про Одеяло? Как ляпнул десятник, так и припечатал имечко. Будто коню тавро каленым железом поставил. Вот и стал… Тьфу ты, а ведь я и не упомню его родного имени-то! Значится, стал Одеяло Одеялом. И до сей поры кличку носит, если живой еще.
– Так он в лучниках королевских?
– Да уж, последний раз в буро-рыжих тряпках я его видел. В десятники выбился. Да! Он где-то в здешних краях лямку тащит армейскую. В форте… А, стрыгай! Забыл в каком форте.
– Так, может, встретитесь еще?
Берк хмыкнул:
– Я искать встречи точно не собираюсь.
В лесу снова закаркала ворона. С ней еще одна. А там, похоже, еще.
Хвост настороженно вскинул голову. Заозирался.
– Что, ворон твой приятель боится? – улыбнулся Занек.
– Ворон не ворон, – протянул Берк и вдруг окрысился: – Ты его не замай. Всех нас еще поучит в лесу обретаться… Сопли еще утирать не выучился, а уже охотился.
– Люди в лесу, – буркнул Хвост.
– Что за люди? – испугался купец. – Откуда?
– Ну, я ж тебе не чародей, брат Занек, – пожал плечами охотник. – Насквозь не вижу.
Надсадно заскрипела лесина у края дороги. Наклонилась и, обламывая ветки соседних буков и вязов, тяжело рухнула поперек колеи.
«Таки вляпались! – мелькнуло у купчины. – Я ж знал, я ж чувствовал – нельзя в тринадцатый день в путь трогаться. Что будет теперь? Поди, узнай, помогут нечаянные спутники тебе или лесовикам?»
Тем временем по обе стороны от упавшего ствола нарисовались разбойники. Слева четверо и справа трое. Бородатые, лохматые. Одежка латаная-перелатаная. Зато в руках топоры да рогатины. Лезвия начищены и поблескивают. Кровушки свежей просят.
Занек прочитал по угрюмым, решительным лицам как по писаному – кто б ни угодил в засаду, живыми никого отпускать не собираются. К чему лишние хлопоты со стражей баронской или гарнизоном ближайшего коронного форта? Проще и надежнее остряком в висок, обушком по затылку. Нет человека, нет и языка болтливого.
И кто повстречался купеческому обозу на пути – дезертиры, с последней войны по лесам шастающие, или крестьяне, решившие непривычным манером подправить обнищавшее после непомерных поборов хозяйство, или баронские челядинцы, ошивающиеся по округе в поисках приработка, – не имеет никакого значения.
Однорукий охранник, видать, тоже это понял. Легонько потянул завязки плаща, движением плеч скинул его на спинку козел. Спрыгнул в грязь, не щадя кавалерийских сапог.
Увидев вышагивающего им навстречу по-аистиному – иначе ходить грязь не позволяла – однорукого сухощавого мужичка с мечом на поясе, лесные молодцы зашептались, переглянулись недоуменно. Мол, что за петрушка? Потом вперед выдвинулся детинушка – что поставить, что положить. Такой бычка-трехлетку перебодает и кабанчика под мышкой унесет в ночь на Халлан-Тейд.
– Ты чо, дядя? – басовито прогудел детинушка, поигрывая топором на длинной рукоятке – не иначе из лесорубов вышел. Остальные одобрительно закивали. Богатырь, пожалуй, был в шайке за главного.
– Да ничо, племяш, – ответил однорукий. Он взялся за рукоять меча, но вытаскивать клинок на свет не спешил. – Вы бы того, рябяты, шли б своей дорогой. Не обломится вам тут ни кусманчика.
- Предыдущая
- 57/79
- Следующая
