Полуденная буря - Русанов Владислав Адольфович - Страница 60
- Предыдущая
- 60/74
- Следующая
Кто такие? С чем пожаловали?
Нынешние-то короли – Властомир и Витгольд – заключили прочный мир и военный союз в борьбе против проклятых богами остроухих. Но еще помнится, как резались веселины и трейги из-за пашен и охотничьих угодий в спорной полосе земель. И быстрые удары повесской конницы не раз опрокидывали одетых в тяжелые кольчужные брони баронских дружинников. И ответные залпы отлично вышколенных трегетренских лучников в оранжево-коричневых накидках несли оперенную смерть бородатым лихим всадникам. В конце концов родовым вождям и баронам надоело таскать друг друга за бороды. И решение зимнего совета трех королей все восприняли с облегчением и нескрываемой радостью. Теперь в краях, где веселинские степи переходят в трейговские дубравы, жили общины вольных землепашцев, куда принимали упорных и небоязливых, не глядя на народность, не спрашивая, какому богу молится.
Поселенцы ставили огороженные частоколом деревни землепашцев, фактории охотников да трапперов. А что? Жирная земля: воткни оглоблю – телега вырастет. Рыба в ручьях и малых реках, притоках Ауд Мора, не переводилась. Чащобы баловали и пушниной, и оленями с лосями. Правда, и опасности пограничные края несли нешутейные. Хищное зверье: волки и медведи, росомахи и клыканы. Люди лихие: армейские дезертиры с Последней войны и разбойники, охотники за рабами из Приозерной империи и остроухие мстители, навроде Мак Кехты...
Но это было, есть и будет.
А пока всадники с трейговской стороны могли означать и посольство дружественной державы, и шайку лесных молодцев, охочих до наживы.
Прискор вгляделся попристальнее в лица и одежду незнакомцев. Пока не приблизились, он их не боялся. Даже на усталом милостном всяко удрать успеет. Тем более что люди перехожие ехали не торопясь. Не выказывали желания броситься в схватку.
Бороды. Меховые шапки. Свисающие с висков косички.
Свои? Веселины? Похоже.
Но откуда здесь?
Боевых походов против трейгов давно уж не было. Союз меж королевствами заключен еще в сечне нынешнего года. Охота на разбойников или погоня за ловцами рабов? Не проходило мимо их зимника крупных отрядов с начала яблочника. Может, конечно, эти конники вышли в поход несколькими десятками верст южнее или севернее, а вот возвращаться здесь приходится.
Меж тем конный отряд приблизился на расстояние выстрела из доброго лука.
Точно. Одежда самая что ни на есть веселинская. Меховые шубы с короткими рукавами – в Трегетрене такие из сукна шьют и называют упеляндами. Вышитые льняные рубахи. Правда, грязные до серости. Лица измученные, в потеках припорошенного пылью пота.
И Прискор решился. Выслал Золотка в галоп, подскакал не слишком далеко, но и не близко. Так, бросок волосяного аркана в опытной руке. Крикнул:
– Гей, люд перехожий! С чем пожаловали? Откуда путь держите? Подмога не нужна ли?
Устало ссутулившийся веселин, на вид годков сорок—пятьдесят, выехал вперед. Кособочился в седле на правую сторону, словно берег руку.
– Мы уже в Повесье? – надтреснутым голосом спросил.
– Ну, так знамо дело. Род Куницы Желтогрудки.
– В добром ли здоровье почтенный Родислав? Долечил ли рану в плече от остроушьего дротика?
Прискор понял – говорящий старается показать, что свой. Кивнул:
– В добром здоровье, пошли ему Мать Коней еще лет сорок до кургана. И на плечо не жаловался.
– Так-так. Помнится, я бывал в этих краях лет пять назад в последний раз. Тогда всеми делами на зимнике заправлял Сохач. Он говорит мало, вот здесь, на бороде, седой клок. На шее носит серебряный оберег – маленькая подковка.
– Точно. Отец Сохача и моего отца – братья. А меня кличут Прискором.
– Поздорову тебе, Прискор из рода Куницы Желтогрудки. Я Светлан. Из посольства Зимогляда к королю Витгольду.
– В добром ли здравии почтенный Зимогляд? Добрые ли вести несешь ты со товарищи?
Светлан помрачнел. Махнул рукой спутникам. Два всадника в заскорузлых от пота и крови одеждах вывели под уздцы коней, впряженных в носилки из двух жердей и медвежьей шкуры. На ней, укрытый меховым плащом, лежал бледный, как бэньши, веселин. Седая борода, сухие обветренные губы, окровавленная, пожелтевшая от сукровицы повязка на верхней половине лица.
Тут только Прискор заметил, что встреченные им соотечественники не только усталые от тяжелой, дальней дороги, не только осоловелые с недосыпа и дыма бивачных костров, не только поистрепались да пообносились... У каждого одежда заляпана кровью. Каждый второй ранен и перевязан. И самое страшное – у каждого правая рука отрублена по локоть.
– Что глядишь невесело? – Светлан горько усмехнулся. – Радоваться надо. К своим выбрались.
– Кто это вас так?
– Кто? Будет время, все расскажу. Ты, паря, про здоровье Зимогляда пытал? На, смотри, что волки трейговские с королевским дядькой учинили.
– Это... – Парень показал глазами на лежащего в люльке веселина. – Это?..
– Да. Я – Зимогляд, – разжал потрескавшиеся губы израненный старик. Голос, хоть и выдавал изрядную муку, оставался тверд. – Не так, ох не так думал в родимый край возвертаться.
– Как же так вышло? – Прискор ошалело мотал головой. Словно пес, в ухо воды набравший.
– После, паря, после. Скачи к своим, на зимник. Пускай встречают. И гонца в Весеград пускай снарядят. На самом лучшем коне.
Светлан, не выпуская из пальцев повода, потер щеку о плечо. Остальные веселины из обиженного посольства угрюмо молчали. Хоть бы кто словечко проронил. Может, им и языки поотрезали?
– Гони, гони, парень, – веско добавил Зимогляд. – Помни, Властомир мне как отцу кланяется. Наградит тебя по-королевски. Чего захочешь, проси.
– А в гвардию можно? – сам испугавшись своей смелости, срывающимся голосом выкрикнул Прискор. – С Золотком разом?
– Можно. Чтоб двум таким молодцам да нельзя было... Ты только скачи...
Послы проводили взглядами стремительно удаляющегося рыжего скакуна, который бегущим язычком пламени промелькнул по взгорку и скрылся из виду. А перед их глазами вновь всплыли мечущиеся факелы той, теперь вроде бы страшно далекой, ночи после двадцатого дня месяца яблочника...
Дорогие свечи белого воска прозрачными слезами оплывали на бронзу тяжелого канделябра. Они вырывали из ночного мрака лишь прожженную в нескольких местах почернелую столешницу, ряд толстостенных флаконов с пергаментными полосками-этикетками да открытый разворот древней книги. Лесными муравьями разбежались по желто-коричневым страницам багровые буквы.
И – тишина, нарушаемая легчайшим потрескиванием фитилей.
Тонкая женская фигурка в подчеркивающем стройность черном платье, отделанном на вороте и манжетах серебряной тесьмой, застыла пред столом. Черноволосая головка в жемчужной сеточке склонилась над распахнутым фолиантом.
– Аем, юшк’э, тин’, талам. – Поразительными могли показаться звуки языка перворожденных, старшей речи, здесь, в самом сердце Трегетренского королевства, в верхних покоях замка Витгольда. – Аем, юшк’э, тин’, талам... Воздух, вода, огонь, земля... Ш’иэр агэс сор’, хиис агэс хьюэс... Запад и Восток, Север и Юг... К’ехрэ дююл, к’ехрэ л’ах дом’хан... Четыре стихии, четыре стороны света... Эр фоор’ глиох... На помощь призываю. Таур’ Н’арт. Дайте Силу. Аем, юшк’э, тин’, талам... Воздух, вода, огонь, земля... Ш’иэр агэс сор’, хиис агэс хьюэс... Запад и Восток, Север и Юг...
Изящные пальцы с обгрызенными кое-где ноготками сжимали выточенную из светлого слоистого рога статуэтку – толстая рыба растопырила плавники и раскрыла обрамленную извивающимися усами пасть.
Пламя свечей изгибалось, словно от ветра, и трепетало. В затхлом воздухе покоев чудился горячий порыв северного суховея, так долго терзавшего землю и все живое на ней.
– Аем агэс юшк’э, тин’ агэс талам... Воздух и вода, огонь и земля... Ш’иэр агэс сор’, хиис агэс хьюэс... Запад и восток, север и юг...
Если бы за плечом магички волею судьбы возник сторонний наблюдатель, сам обладающий к тому же познаниями в чародействе, он смог бы заметить неяркое призрачное сияние, что охватило сжимавшие рыбу ладони.
- Предыдущая
- 60/74
- Следующая
