Выбери любимый жанр

Пасынок судьбы - Русанов Владислав Адольфович - Страница 8


Изменить размер шрифта:

8

– Тупой, что ли?

– Да я!..

– Точно, туповат… – не слушал его светлоусый. – Ну, так я на пальцах объясню, значит. Коней сменяешь?

И тут Годимир допустил ошибку, которая заключалась в том, что нужно было убегать сразу, а не вести разговоры.

– Как «сменяешь»? На что сменяешь?

– На колбасу! – хохотнул бельмастый дружинник. Остальные с готовностью заржали.

– Ну, не хочешь меняться, так отдай, значит, – продолжал Авдей.

– Ах, вот оно что! – Рыцарь потянул меч из ножен.

– Вали его! – выкрикнул мечник, взмахивая обтянутым потертой перчаткой кулаком.

«Эх, копье на муле осталось!» – успел подумать Годимир, пришпоривая рыжего.

И тут ему в лоб, прямо над правой бровью, врезался метко запущенный из пращи камень размером с яблоко-дичку. Будто дубиной приложили. Рыцарь полетел через круп коня, роняя меч. Он не слышал, как затрещали кусты под напором рванувшегося наутек шпильмана, как не захохотал, а скорее закашлял Желеслав, как заорал Авдей:

– Коней ловите, полудурки!!!

* * *

Очнулся Годимир от того, что кто-то лил ему на рассеченную голову прохладную воду. Попытался открыть глаза. Левый послушался, а вот правый начал сопротивляться. Будто бы ресницы склеились. Но и одним глазом рыцарь ясно различил обрамленное светло-русыми волосами настороженное лицо склонившегося над ним Олешека.

– Фу-ух, слава тебе, Господи, Пресветлый и Всеблагой! – выдохнул шпильман облегченно. – Я думал – насмерть…

– Я тоже, – с трудом ворочая языком, отозвался Годимир.

– Ох, и крепкий у тебя лоб, пан рыцарь! – Музыкант покачал головой, цокнул языком.

– Рыцарям положено. Там же кость. Или ты не знал?

Шпильман рассмеялся:

– Вот теперь точно верю, что живой!

– Где эти сволочи? – пробормотал Годимир, пытаясь приподняться и сесть. Голова сразу отозвалась острой болью. Пришлось снова улечься навзничь – так было полегче.

– Далеко, думаю… – Олешек отхлебнул из баклажки. – Пить хочешь?

– Спрашиваешь!

Поддерживаемый заботливой рукой товарища под затылок, рыцарь напился. Потом, опять же при помощи шпильмана, умудрился сесть. Повел глазами по сторонам…

– Кони?

– А ты как думал, пан рыцарь? Желеславу пальца в рот не клади. Охоч государь Островецкий до чужого добра… Ох, как охоч!

– Да как же так можно! – Возмущенный случившимся, Годимир даже вскочил на ноги. Пошатнулся, ощутив головокружение, и схватился рукой за шершавую кору ближнего деревца. – Как же можно! Попрать законы чести рыцарской! Какой же он король после этого? Кто ему служить пойдет?!

– Кто служить пойдет? – Олешек прищурился. – А то ты сам не видел. Дружина неказистая, зато преданная. За кусок с хозяйского стола горло любому порвет. Хоть виноватому, хоть безвинному.

– Я этого так не оставлю! – решительно проговорил Годимир. – Я буду добиваться справедливости. Не остановлюсь даже перед судом Господа. Пусть с мечом в руках ответят за бесчинства свои. И Желеслав, и Авдей этот безгербовый!

Музыкант вздохнул. Ни к селу, ни к городу взял аккорд на цистре. Потом сказал, глядя почему-то в сторону:

– Они-то, может быть, как раз и не прочь ответить. Только тебе, пан рыцарь, не с чем их вызывать…

– Как! – охнул словинец, схватился за тот бок, на котором привык чувствовать тяжесть меча.

Оружия не было!

Также пропали ножны, пояс и перевязь.

– Воры! Падальщики!

Годимир в сердцах несколько раз ударил кулаком по стволу. Боль в ушибленных костяшках немного отрезвила. Он схватился за голову:

– Как же так? Как же так можно?

– Видишь, пан рыцарь, как плюют в Заречье на законность, правду, честь? – хмуро проговорил Олешек.

– Вижу… Копье, щит?

– Забрали.

Сил ругаться у рыцаря уже не осталось. Рыча в бессильной ярости, он сполз спиной по коре.

– Кольчугу и шлем тоже… – Добить его, что ли, решил певец? – И кошелек, похоже… Вот орясина, рифмовки еще не хватало… – закончил Олешек едва слышно.

Годимир не отвечал. Закусил ус и остановившимся взглядом рассматривал растоптанные его же каблуком травинки. Не на одну ли из этих травинок и он похож? Что такое рыцарь без коня, без копья, без меча? Букашка. Муравей. Улитка, неторопливо проползающая по сломанной ветке. Ни тебе спросить с обидчиков, как полагается, ни за честь постоять, ни защитить слабого… Последней частью своего обета раньше Годимир очень гордился. А что теперь? Сам слабее последнего кметя. И прав столько же. А возможностей даже меньше. Кметь хоть может своими руками на краюху хлеба заработать. Дров наколоть, огород вскопать, упряжь починить. А что может рыцарь? Только сражаться. Но как теперь сражаться без оружия и доспехов?

Откуда-то издалека доносился голос шпильмана:

– Я, как ты и велел, пан рыцарь, едва заваруха началась, в лес пустился. Хуже зайца. Даже вспоминать стыдно…

«Лучше бы ты на коне удрал. Хоть меринка сберег бы…»

– Сам не свой был. Не помню, как из седла вывалился. Я, понимаешь, пан рыцарь, почему пешком удрал…

«Ну, и почему же?»

– Во-первых, не такой уж я ездок, как полагается. На ровной дороге худо-бедно справляюсь. А в лесу – до первой хорошей ветки… А во-вторых, подумал, что… Да что там врать? Подумал я уже потом, когда в кустах хоронился. Придумал объяснение, что с конем, мол, не спрятался бы так хорошо, как сам-один. Годится такое объяснение, нет?

«А чем оно хуже другого? Годится».

– А потом, когда они уехали… Ну, я слышал, как копыта протопали. Потом, когда уехали, я вернулся. Боялся, что они тебя насмерть. Хорошо, сапоги не сняли. И баклажку оставили…

«Конечно, хорошо. Могли и убить. А может, лучше было бы, если б убили? Нет униженного рыцаря, нет и позора».

– Что ты молчишь? – повысил тем временем голос Олешек. – Ты слышишь меня, а? Пан рыцарь!

«Слышу, чего орешь?» – хотел ответить Годимир, но промолчал. Не до того. Слишком сильна обида, злость, которую хочется выплеснуть, а не на кого. Не на музыканта же, в самом деле? Он-то в чем виноват? Что он мог поделать против восьмерых вооруженных и, главное, привычных к бою мужиков? Тем более что сам приказал ему убегать в случае чего.

– Пан рыцарь! – в голосе шпильмана проскользнула нотка раздражения. Как дребезжание струны, намотанной на плохо закрепленный колышек. – Ты долго будешь себя жалеть?

– Что? – удивился Годимир и от удивления забыл, что раздавлен горем и гордо молчит.

– А что слышал! Если сидеть под деревом, как красна девица, и жалеть себя, то ни кони, ни оружие сами не вернутся. Что-то делать надо!

– Делать? А что сделаешь тут?

– Не знаю! Я же шпильман, а не рыцарь. Тебе виднее, что делать, как отнятое вернуть, как обидчикам отомстить. Или ты, все-таки, предпочитаешь сидеть сложа руки? Тогда милости прошу – могу еще и песенку грустную набренчать. Глядишь, и слезу прошибет!

– Ты что несешь?

– А то и несу! Видел бы ты себя со стороны, пан рыцарь! Сидит, ус грызет, глаза, как у телка, бессмысленные и слезой подернутые…

– Замолчи! – Годимир сжал кулаки. – Ты как смеешь!

– Смею, смею… Я ж теперь тебе не оруженосец. Оружия у тебя нет – носить нечего. Коней нет – ухаживать не за кем. Да и денег, чтобы прислуге заплатить, и тех нет.

– Ну и давай! Можешь идти на все четыре стороны! – Рыцарь, превозмогая слабость и головокружение, взмахнул кулаком. – Кто тебя держит?

– Да я-то пойду, – усмехнулся Олешек. – А ты-то куда теперь, пан рыцарь? В родные Чечевичи?

– В Чечевичи? – Годимир скрипнул зубами. – Ну уж нет! Кто меня там ждет? Уже шесть лет, как странствую. Как шпоры получил, так и подался… Наследник – мой брат Ниномысл. А я что?

– Тогда в Ошмяны! – воскликнул шпильман.

– В Ошмяны?

– Ну да. К королю Доброжиру. Там турнир намечается. Там Желеслав со свитой будет.

– И что толку?

– Понимаешь, пан рыцарь, я про Доброжира тоже много слышал. Он совсем не такой, как сосед. У него можно потребовать суда чести. И даже поединка с обидчиком.

8
Перейти на страницу:
Мир литературы