Те, кто против нас - Руденко Борис Антонович - Страница 59
- Предыдущая
- 59/110
- Следующая
— Это нас не беспокоит, — ответил Магистр. — Послушайте, господин подполковник! Мне представляется, что вам не следует торопиться. Будет лучше, если вы останетесь здесь. Насколько я понимаю, теперь вас могут ждать серьезные неприятности.
— Неприятности меня и здесь достанут, — в сердцах сказал подполковник. — Прятаться от них я не собираюсь.
— Здесь — нет. Здесь вас не достанет никто, это я гарантирую. К тому же мне кажется, вы не будете возражать познакомиться с нами поближе и получше понять, что, собственно, тут происходит на самом деле.
Откуда-то со стороны неожиданно возник Гонта.
— Виктор! Рыжкин! — окликнул он подполковника. — Так ты, оказывается, до сих пор в подполковниках ходишь? По моим расчетам, тебе бы уж давно в генералы пора!
Подполковник вгляделся в лицо Гонты с изумлением и расцвел неожиданной улыбкой.
— Женька! Ты-то как тут оказался?
— Как ты помнишь, Витя, я всегда там, где преобладают хорошие люди, — усмехнулся Гонта. — А вот почему тебя с нами здесь нет, я просто не понимаю. Оставайся, Витя, у тебя, может быть, впервые в жизни есть возможность самому разобраться, что к чему.
Подполковник озадаченно посмотрел на Гонту, потом перевел взгляд на Магистра и немного подумал. На лице его появилась и исчезла короткая улыбка.
— В самом деле, — пробормотал он. — Почему бы и нет… Лейтенант! Людей на базу! Я здесь немного задержусь. Армейцам передай, чтобы головой лучше думали, прежде чем команды отдавать. И этот хлам прихватите с собой! — он небрежно махнул рукой в сторону Перлова и, не оборачиваясь, зашагал вслед за Магистром к Дому культуры.
Выехавший за городскую черту автобус спецназа притормозил у штабной машины. Лейтенант выпрыгнул из открывшейся дверцы и подбежал к стоявшим на обочине офицерам. Они смотрели куда-то поверх его головы и выглядели при этом совершенно ошеломленными и растерянными.
— Что там происходит? — спросил майор. — Лейтенант, город-то куда делся?
Лейтенант хотел удивиться странному вопросу, но едва обернулся, челюсть его отвалилась. Города больше не существовало. Лейтенант не видел ни одного признака того, что город вообще когда-нибудь здесь стоял. Дорога, по которой они приехали, вела в чистое поле, исчезая вдали за перелесками. Нагретый воздух жаркими волнами колебался над асфальтом. Сонную знойную тишину нарушали лишь гудение слепней да гул пролетающего где-то высоко в небесах самолета.
— У нас в руках сейчас практически живые бабки, — с укоризной сказал Ферштейн. — Мы их сможем десять раз обернуть, пока их кто-то хватится.
— Это я все понимаю, — отмахнулся Гуслик. — Но меня же оппозиция пасет! Им только палец в пасть дай!
— Так ты и не давай, — резонно заметил Ферштейн. — Кто пасть раскроет, тому туда вилы. Ферштейн?
Речь шла о немалых средствах, выделенных федеральным центром для оказания помощи населению этого далеко не самого последнего на Дальнем Востоке города, сильно пострадавшего от урагана. Около сотни домов было уничтожено и приведено в негодность, лишившиеся жилья и имущества люди растерянно копались в развалинах, пытаясь отыскать хоть что-то из пожитков, трудно накопленных за целую жизнь. Толпились в приемной городской администрации в надежде на обещанные пособия, продолжая по старой привычке надеяться, что власть их не бросит.
Глава администрации города Гусаков, в определенных кругах больше известный под именем Гуслик, находился сейчас в мучительном раздумье о том, как с этими деньгами следует поступить. То есть сомнений в том, что нужно украсть, не было. Но сколько? Каким способом? То, что предлагал Ферштейн, прозванный так за странную любовь к этому немецкому слову, выглядело заманчивым, но рискованным. Ферштейн предлагал украсть сразу все, переведя деньги на счет строительной фирмы, которой Гуслик поручит восстановление снесенного жилья. Фирма, конечно, числилась только на бумаге, она была зарегистрирована на имя безвестного бомжа, которому уже присмотрели тихий омут на ближайшей речке. После получения денег она должна была просуществовать максимум неделю — ровно столько, сколько нужно, чтобы совершить очередной перевод средств на счет такой же фирмы-призрака и далее подлинной цепочке, окончание которой навсегда затеряется в одном из далеких офшоров.
— У тебя же тут все схвачено, — убеждал Ферштейн. — Прокуратура не дернется, менты прикормлены. Мы туман разведем такой, что, если кто и захочет его разгрести, два года ковыряться будет, ферштейн? Ну, а через два года у тебя срок кончается, на выборы ты больше не пойдешь, возьмешь свои лавэ и отвалишь куда хочешь. Хочешь — в столицу переберешься, хочешь — за кордон кости греть. После того как отстегнем в общак и нужным людям, у нас на кармане по два лимона в зеленых останется. Плохо ли?
— Народ не поймет, — вздохнул Гуслик. — Народ на меня надеется. Зима же на носу.
Непривычное слово «народ» появилось в его лексиконе с началом избирательной кампании, и он уже к нему успел привыкнуть.
— Кто? Овцы? — изумился Ферштейн. — Да ты чего, Гуслик? Не подохнут, у родственников перезимуют. А подохнут, так новых нарожают. На то они и овцы, Чтобы стричь. Не бойся, на наш век их хватит и еще останется.
— Митинги начнут, демонстрации, — упрямился Суслик.
— Да ты не разрешай. У тебя же ОМОН без дела сидит. Мы, если надо, и братков к делу приспособим, в Момент загасим самых горластых — это без проблем.
Город-то у нас вот где, — Ферштейн сжал ладонь в кулак. — Никто и тявкнуть не посмеет. А чтобы совсем заткнулись, раскопай пару канав — ну, вроде как строительство началось, все, в натуре, идет как положено. И гони волну в сторону центра: не обеспечили, не поддержали… Да что это я! Не мне тебя учить, ты и сам все знаешь.
Два лимона в банковских упаковках предстали перед внутренним взором Гуслика. Он на секунду прикрыл глаза и мечтательно вздохнул.
— Когда планируешь начать? — спросил он.
— Да хоть завтра, — обрадовался Ферштейн. — Пиши распоряжение насчет генерального подрядчика, готовь договор и — вперед. Ферштейн?
— Ферштейн, — твердо сказал Гуслик. — Годится!
- Предыдущая
- 59/110
- Следующая
