Серебряный камень - Розенберг Джоэл - Страница 41
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
– Баржа ждет, – сообщил граф. – Надеюсь, вы понимаете, что я с большим удовольствием провел бы с вами вечер, однако… некое влиятельное лицо дало мне понять, что неразумно задерживать ваше прибытие к Престолу.
– Тем не менее я очень вам признателен, – произнес Йен.
– Признательны? Мне? Как мило! – удивленно воскликнул граф, словно услышав замысловатый комплимент. – Был бы рад лично сопроводить вас к Престолу, но это не совсем удобно. – Граф на секунду выпустил локоть Йена и пальцами постучал по его левой руке. – Мы, то есть те, кто пока еще может сложить руки на груди, не имеем голоса при решении вопросов войны и мира. Наше присутствие у Престола нежелательно – Тюрсоны косо на это смотрят, а скажу вам откровенно, я не желаю дразнить гусей.
Указательный палец правой руки графа медленно поник, будто к золотому перстню с темно-зеленым кабошоном была привязана двухпудовая гиря.
Этот перстень кое-что напомнил Йену: как он в старших классах хотел купить школьное кольцо – за свои деньги, разумеется. И совершил непростительную глупость – поделился этим желанием с отцом.
Ерунда, дешевое манерное украшение, отрезал Бенджамин Сильверстейн, постукивая при каждом слове по столу перстнем гарвардской юридической школы – тяжелым, с красным камнем в центре и выгравированными под ним весами Справедливости.
С тех пор при виде этих весов Йена неизменно тошнило.
Школьное кольцо? – ядовито ухмыльнулся отец. Мишура! Вот к этому надо стремиться, а не корчить из себя Эррола Флинна! Получишь юридическое образование, тогда можешь считать себя человеком.
– А, вы заметили мой новый перстень? – осведомился граф, снимая украшение с пальца. – По-моему, весьма недурен. – И тут же сам надел его юноше прямо на перчатку. – Ну, как вам?
Даже сквозь перчатку Йен почувствовал тепло. Перстень оказался тяжелее, чем можно было предположить.
– Очень… очень симпатичный, – промолвил Йен.
Такого ответа требовала вежливость, хотя на самом деле тонкостью работы перстень не блистал. Надпись была выгравирована грубо, с массой царапин, которые следовало бы заполировать. Йен так критично его осматривал, что даже не сразу заметил рисунок с изнанки – вытянутую руку с растопыренными пальцами, будто поддерживавшую округлый зеленый камень.
– Невольно думаешь, что именно те из нас, у кого еще остаются две руки, и удерживают этот мир, не давая ему упасть в пропасть, – серьезно произнес граф, ничем не напоминая прежнего напыщенного аристократа.
Йен стянул с пальца перстень.
– Нет, нет, оставьте его у себя, прошу вас! – запротестовал Пэл, в полной мере обретя жеманные манеры. – Поглядывайте порой на камень, он располагает к размышлениям. А мне будет приятно сознавать, что у вас мой подарок. – Граф положил перстень юноше на ладонь и, не давая опомниться, быстро сомкнул его пальцы. – Я сочту это большой честью, Йен Сильверстейн, – прежним серьезным тоном вполголоса произнес он.
Йен медленно кивнул:
– Спасибо, граф Пэлсон. Я буду часто на него смотреть.
Не знаю, в чем тут смысл, граф, но намек понял.
А также понял и еще одно: только полный осел может, поверив первому впечатлению, принять хорошего человека за надутого придурка.
Едва поднявшись на баржу, Йен принялся искать подходящее место для хранения Гунгнира. И, отыскав его между сложенных рядами миткалевых мешков, попросил выставить охрану. Юноша мечтал о том дне, когда он наконец избавится от этого страшного оружия.
Плыть вниз по реке – дело не хлопотное. Агловайн Тюрсон вместе с половиной личного состава охраны рас положился на ночлег у кормы, а Арни Сельмо с Иваром дель Хивалом решили посудачить в компании свободных несения службы солдат на носу баржи.
Квартет музыкантов-вестри, достав из чехлов инструменты, начал импровизированный концерт; солировал дуэт флейты и чего-то похожего на волынку. Волынку эту обслуживали трое вестри – двое надували мешок, а третий орудовал клапанами.
Йен любил незамысловатое и откровенное звучание волынки. Он стоял у перил, поодаль от остальных, и слушал музыку. Хорошо иногда побыть одному!..
Двое солдат, отставив в сторону оружие, пустились в пляс; как показалось юноше, кренделя, выписываемые танцорами, отдаленно напоминали джиггу, хотя в их движениях явно проглядывался специфический местный колорит.
– Не знаю, как ты, а я обожаю волынку. – Рядом на перила оперся Арни Сельмо. Йен и не заметил, как тот подошел.
Молодой человек кивнул:
– Я тоже.
– Мне тут доложили, что уже завтра мы прибудем к Престолу. – Арни потер свой небритый подбородок – звук получился такой, будто котелок отдраивали наждаком. – Ты готов?
– Не знаю, – пожал плечами Йен.
– Правда? – Арни улыбнулся. – Сдается мне, твоему скромному и верному слуге, что ты молодцом. И не только в делах общественных.
– Послушай, насчет слуги…
Старик от души расхохотался.
– Ты что, извиняться собрался? – Он покачал головой, добродушно похлопывая Йена по плечу.
– И ты не злишься…
– Да ничуть! – улыбнулся Арни. – Я отлично знаю, кто я такой. – Его лицо помрачнело. – Вернее, кем был. – Старик уставился в пустоту, и Йен понял, о чем он сейчас думает. – А был я избранником, мужем моей Эфи. И этого, мальчик мой, вполне мне хватало. Вполне.
Арни снова расхохотался, на этот раз каким-то натужным смехом.
– Был у меня один знакомый. Малый служил по другой части – он был танкистом, а я-то в Седьмом кавалерийском, хотя на деле он так только назывался. Впрочем, черт возьми, война ведь различий не делает, мальчик мой, убийство всегда убийство, не важно, чем ты убиваешь – танком или винтовкой. – Облокотившись о поручень, старик секунду или две пристально смотрел на воду. – Дерьмовый это мир, парень. А там, зимой в Корее, это было замерзшее дерьмо…
Но я все это как-то пережил, вернулся домой, пошел учиться на аптекаря. А Адамс остался в армии и, кажется, дослужился до главного сержанта, потом уволился и занялся на гражданке… ну, уж не помню чем.
Дело было в середине шестидесятых. Жил он в Александрии и там не вылезал из собственного тира, где палил во все тяжкие из старого револьвера, с которым не расставался никогда. Потому что если с пару годиков потаскаешь эту штуковину и с десяток раз благодаря ей уцелеешь, то тебя с ней уже водой не разлить.
Арни взглянул на руку Йена, сжимавшую рукоять «Покорителя великанов».
– Конечно, не положено было ему хранить револьвер, но, черт побери, на войне много чего теряется. Короче, не хотели ребята сдавать оружие.
И вот однажды приходит он из тира и запирается в ванной, пушку почистить – в ванной, чтобы коты не приставали, а если случайно прольется машинное масло, то его и подтереть нетрудно. Ну и замечает, что под дверью вроде тень промелькнула.
Кот? Да нет, не кота это тень, к тому же кот ходит неслышно, а тут шаги.
И повел себя Адамс, как любой в такой ситуации, самым естественным образом: быстро собрал револьвер – поживи с ним пару лет – научишься собирать с завязанными глазами, хотя с пружиной надо быть поосторожней, не то улетит, – и взвел курок. Спору нет, держать револьвер со взведенным курком – дело опасное, если ты собираешься пускать его в ход, но Адамс ведь думал, к нему в дом влез грабитель, а мой приятель, надо тебе сказать, не для красоты форму много лет носил.
Выходит он, значит, из ванной, и тут сталкивается с каким-то типом, который как раз из его спальни вышел – под мышкой телевизор, под другой – пишущая машинка, а через плечо костюмы Адамса висят.
Не удивлюсь, если и пару смачных фраз добавил.
Вряд ли он хотел его прикончить. Если бы хотел, тот успел бы наброситься. А воришка именно набросился. Адамс и среагировал машинально – все семь пуль в него всадил, в упор.
Не забывай, дело было в шестидесятые, когда по поводу гражданских прав чернокожих просто с ума сходили. Нам-то в Хардвуде что, а по всей стране политики прямо кожи вон лезли. Короче, местный прокурор решил раскрутить Адамса на полную катушку. Глупее глупого – но такое уж время.
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
