Серебряный камень - Розенберг Джоэл - Страница 29

• Предыдущая
• 29/55
• Следующая

Правда, охотничий лук в ее руке смотрелся довольно странно. С другой стороны, тот, кто рискует брать с собой в странствие серебро и золото, обычно вооружен. Ни в Срединных Доминионах, ни в Вандескарде женщины оружие не носят, однако нож на боку у Мэгги, пусть я длинноватый, вряд ли кого-нибудь шокировал бы. Если случится ввязаться в драку, она попытается схватить лишний меч, висевший на плече Торри.

Мэгги явно не принадлежала к числу непревзойденных виртуозов клинка, но для девушки, впервые взявшей в руки оружие каких-нибудь пару лет назад, она владела им отменно – чтобы кто-то за столь короткий срок освоил фехтование так, как Мэгги… нет, таких вундеркиндов Торри встречать не приходилось. Однажды это спасло ей жизнь, и не только ей, но и его отцу с матерью. Вряд ли вандесты в смысле широты взглядов сильно отличались от Сынов Фенрира.

С минуту Мэгги стояла, раздумывая.

– Мне кажется, мы успеем, – сказала она. – Могу ошибиться, но вряд ли гроза разразится внизу раньше, чем через пару часов.

– И что ты предлагаешь?

– Хотя я не уверена, что стоит рисковать, – продолжила Мэгги, разводя руками. – Выигрыш всего ничего, а проиграть можно здорово.

Торри кивнул. Если решиться идти вниз, и если они успеют достичь хижины до грозы, и если их в этой хижине примут – тогда все будет хорошо.

Но существовала масса этих «если», а риск был немалый. Если остаться здесь, за час с небольшим можно соорудить надежное укрытие от непогоды и пересидеть там в относительной сухости и тепле. Торри явно не стремился испытать на своей шкуре, что же это за мерзость, если ты вдруг промокаешь до костей, попав под проливной дождь при ледяном ветре. А неподалеку, в какой-нибудь миле отсюда имелась вполне приличная полянка, которая бы подошла для того, чтобы соорудить на ней нехитрый шалашик…

– Папа! Пожалуй, нам все же лучше…

Подняв руку, отец призвал его к молчанию. Торри даже вздрогнул. Этот жест был табу для Торри, он научился никогда не использовать его в присутствии Йена – Йен подскакивал будто ужаленный и хватался за меч. И Торри попросту запретил себе взмахи рукой, хотя этот жест был весьма распространен у них в семье, а что до отца – тот, отмахиваясь, признавал свое поражение.

– Хорошо, Ториан, – ответил отец. – Поступим так, как ты считаешь необходимым. Что требуется от меня? – осведомился он, странно улыбнувшись, когда юноша вручал ему пилу.

Широкое лицо отца было для Торри роднее своего собственного. Он мог бы под присягой заявить, что нет такого выражения этого лица, которое было бы ему незнакомо – включая целый арсенал улыбок.

Но вот такую улыбку Торри припомнить не мог.

Над головами ярко блеснула молния, и прогремел гром – гроза мокрой плетью хлестнула по крыше и стенам сооруженного ими навеса, однако хлипкое на вид строение выдержало натиск непогоды.

Высоко над деревьями сверкнул ослепительный зигзаг молнии, а долю секунды спустя последовал оглушительный удар грома, будто зааплодировал сам Господь. Грохот не позволял говорить, Торри просто сидел, размышляя.

Веки отца зримо тяжелели, глаза слипались, он стал; клевать носом; затем, пытаясь прогнать сонливость, тряхнул головой. Любой на месте Торри подумал бы, что, дескать, ничего не поделаешь, старость есть старость, но Торри-то понимал: это далеко не так. Отец, и мать, и дядюшка Осия – все они являлись якорями вселенной, а не просто людьми.

Лицо Мэгги было таким милым при свете костра, излучало такую силу и решимость, в особенности эта складка у рта, который останется вечно молодым… Девушка притулилась к Торри, и молодой человек, сгорая от смущения, чмокнул ее в макушку. Отец изо всех сил делал вид, что не замечает проявлений нежности своего сына.

Конечно, здорово было бы как следует оборудовать их временную хижину, но ее приходилось сооружать в спешке, из того, что попадалось под руку. Еще бойскаутом Торри возводил такие лесные укрытия, родители научили его когда требовалось поступиться комфортом ради надежности. И они с отцом проворно соорудили довольно прочную раму, накрыв ее потом непромокаемым брезентом. Два синтетических покрывала служили стенами, а третье спускалось с крыши, обеспечивая дополнительную защиту от ветра и дождя.

Оставшийся кусок брезента растянули достаточно высоко над костром; огонь хоть и шипел время от времени от попадавших на него капель, но не гас.

И все-таки в этом сидении в шалаше под дождем было много положительного – например, не приходилось тревожиться, что ненароком подпалишь лес.

Все трое забились поглубже в шалаш и укутались в спальные мешки. Мэгги решено было посадить посредине.

Просто здорово в тепле и сухости обмануть дождь!..

На ужин доели последние сосиски. Сначала их поджарили на костре, держа на палочке над огнем, потом завернули в ломти уже нарезанного белого хлеба. Десерт состоял из нескольких ломтиков твердого, как камень, швейцарского шоколада, слегка отдававшего воском.

Это мало напоминало роскошную трапезу, но голод они утолили. По всему телу разливалось приятное, расслабляющее тепло. Что еще надо?

В костре потрескивали поленья, снаружи бесновалась гроза.

Торри не мог понять почему, но ему продолжало казаться, что вкуснее этого ужина он отродясь ничего не ел.

Йен, усевшись в кресло, решал, допить ли остатки драньи на дне своего бокала.

Дранья – так называли этот напиток. На вкус приятная, сладковатая… что же она ему напоминала? Ягоды? Он так и не мог разобрать, из чего ее делали. Может быть, из какого-нибудь сока? Или это подслащенный медом чай?

Нет, дранья не пьянила. Будь в ней хоть капля алкоголя, Йена тут же вывернуло бы наизнанку – юноша не употреблял спиртное. Но было в этом напитке что-то особое, его неповторимый, ни с чем не сравнимый пряный аромат действовал расслабляюще – все тело, от висков до кончиков пальцев, словно таяло, приятная легкость обволакивала виски.

Застольная беседа шла своим чередом. Званый ужин у вандестов представлял собой ежевечерний ритуал поглощения бесчисленных яств, перемежаемый паузами для танцев в дальнем конце зала под негромкий аккомпанемент ансамбля из шести человек.

Насколько мог понять Йен, здешние танцевальные па представляли собой нечто среднее между кадрилью и менуэтом – танцующие группами по четыре, то есть по две пары, составляли некую единую комбинацию; впрочем, иногда пары танцевали сами по себе, а иногда одни только кавалеры, покинув своих дам, вставали друг напротив друга, и их странные движения напоминали мима, пытающегося выбраться из-за невидимого барьера.

Инструменты также были непривычными: двое музыкантов играли на гибриде гитары и индийского ситара, другой склонился над лежавшей у него на коленях миниатюрной арфой, исступленно перебирая пальцами струны, третий орудовал за диковинными ударными. Какой-то вестри наяривал на смеси контрабаса и очень раздутого банджо; стул под ним грозил вот-вот рухнуть, однако вестри довольно уверенно держал ритм и скорее задавал тон ударным, нежели подлаживался под них.

И звучала эта музыка непривычно – явно не диатонический ряд.

Йен улыбнулся про себя. Черт возьми, если он помнил такие тонкости, стало быть, проклятущие занятия по музыке хоть что-то оставили.

Во главе стола на фоне колоссальных размеров камина сидел маркграф и беседовал с Агловайном Тюрсоном, отчаянно жестикулируя вилкой: описывал ею в воздухе круги, то поднимал, то опускал ее, будто растолковывая премудрости фехтовальных приемов.

А ведь хитрый показал прием!.. Надо запомнить на случай, если в один прекрасный день придется скрестить клинки с самим маркграфом. На самом деле дуэль – состязание на первую ошибку, и классическая ошибка – привычка к определенным финтам. Стоит сопернику вынудить тебя провести даже самый лучший прием, но в неподходящий момент, как он сумеет обойти твою защиту будто ее и в помине не было. Если тебя атакуют снизу, то уже не важно, как ты защищаешься сверху.

• Предыдущая
• 29/55
• Следующая