Багровое небо - Розенберг Джоэл - Страница 54

• Предыдущая
• 54/65
• Следующая

Если прождать достаточно долго, если не торопиться и дать себе время привыкнуть, то начинаешь видеть даже в кромешной темноте.

Совсем чуть-чуть, но этого довольно, во всяком случае чтобы идти по дорожке.

При свете звезд Йен спустился к тропке, которая вела вниз, к пристани, где начинался длинный, толщиной с крепкое мужское запястье и влажный от брызг канат, протянувшийся над черной Гильфи. С помощью ворота – видимо, его приводил в движение Сильвертоп, хотя Фрейе ничего не стоило крутить лебедку самой – можно перегнать плоскую баржу-паром к другому берегу реки, откуда дорога, уходящая вверх по склону, быстро привела бы Йена на север, в Доминионы.

Найти Старую Крепость не составит труда; на всех дорогах его ждут.

И что он скажет?

Жаль, но дельце не выгорело. Она сказала «нет».

Она сказала, что ради вас и вашего сына не станет рисковать одним из самоцветов Брисингамена, которые я ей передал. Ей приходится проявлять дальновидность. В конце концов все мы рано или поздно умрем. Если мы не умрем в юности, все мы рано или поздно потеряем наших отцов, и сейчас ваш черед сойти в могилу, а вашему Наследнику – осиротеть. Слишком рано? Ну и что? Совершенно не из-за чего волноваться.

Покойтесь с миром, а если такова судьба и вашего сына – что с того? Все прах и зола, и возродится с возрождением самой вселенной. Так зачем же цепляться за жизнь?

Забейте, Отпрыск; все пустяки.

Как и жизнь моих друзей, естественно. Подумаешь, все равно они умрут и будут забыты, так зачем беспокоиться из-за волков? Вряд ли жизни моих друзей что-то значат. Вы хотели спасти их? Не стоит труда.

Все это не имеет ни малейшего значения, если смотреть издалека.

Дерьмо.

– Йен Серебряный Камень… – раздался за спиной у Йена спокойный голос вестри.

– Да, Валин?

Если он опять скажет: «Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?»…

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? Твои лошади накормлены, напоены и устроены на ночлег; твоя одежда выстирана, как и платье, которое госпожа всего лишь сполоснула в серой реке. Я могу приготовить поесть или…

– Или заткнуть свою треклятую глотку и оставить меня в покое хоть на треклятую минуту!

Йен говорил по-английски, но цвергу хватило интонации. Со слезами на глазах Валин попятился, затем отвернулся и побежал обратно в пещеру-конюшню.

Ишь, чувствительный, засранец!.. Йен пожал плечами. Да наплевать. Подумаешь, обиделся. Уж если человеческие жизни – ничего не стоящий пустяк, что говорить о лучших чувствах цверга-недомерка?

– Эй, Валин! – Йен побежал за цвергом. – Черт… Приятель, извини. То есть я хочу сказать… – Йен перешел на берсмальский, – что сожалею о своем мерзком поведении, которое позорит моего отца, – хотя старый хрыч и не такого заслуживает, – мой род, клан и народ.

И все, кто со мной знаком, знают, Валин, что я вовсе не такая разгвоздяйская задница. Я совсем другая задница, честно-честно.

Цверг бежал быстрее, чем Йен. Юноша двинулся на шум его шагов вдоль берега реки, но споткнулся о каменный выступ и едва не упал, удержавшись на одной левой ноге и сильно ободрав правую лодыжку.

У, проклятие! И снова некого винить, кроме себя. Если бы не удрал в темноту как капризный ребенок, не оказался бы у реки, не обидел бы…

Опять сам виноват. Он вообще хоть что-то может нормально сделать?

Поцапался с Фрейей, обидел жалкого человечка, до крови ободрал лодыжку о камень, обманул ожидания Отпрыска… Даже интересно, получится у меня еще что-нибудь просрать нынче ночью?

Йен не захромал, а запрыгал к пещере на одной ноге.

В нише у входа в пещеру висела латунная лампа, а чуть дальше на грубом помосте лежали, подпирая потолок, многочисленные тюки с сеном. Из одного тюка торчала длинная палка с крюком; Йен повесил пояс с «Покорителем великанов» через плечо и приспособил палку служить посохом или костылем. Ему было страшно взглянуть на лодыжку – по ноге текло что-то теплое, а болела она просто черт знает как.

Тяжело опираясь на клюку, Йен поковылял в глубь пещеры. Повернул раз, прошел мимо деревянных стойл, где скучающие кобыла и пони жевали сено, снова повернул… Цверг тщетно пытался забиться поглубже в стык стены и пола; рядом, пофыркивая, стоял Сильвертоп. Его большой поблескивающий глаз смотрел на Йена с нескрываемым раздражением.

Сильвертоп был здоровенной животиной, размером с першерона или клайдсдейла, хотя и более деликатного сложения. И тем не менее его ноги выглядели толще, а необрезанные копыта – больше, чем им полагалось.

Если не считать белой звездочки на лбу и длинной лохматой гривы, конь был черен как ворон, но на этом сходство с Хугином или Мунином заканчивалось: черная шерсть Сильвертопа не лоснилась и не блестела как намасленная. Жеребец был черным как ночь, как уголь, как ад.

Сильвертоп мощно фыркнул, и во все стороны полетели солома, пыль и сухой навоз, причем с такой силой, что Йену пришлось вскинуть руку, прикрывая глаза. Массивное копыто хватило о камень, и от брызнувших искр затлела солома – хотя копыта Сильвертопа не знали ни молотка кузнеца, ни подков.

Но непохоже, чтобы Сильвертоп сильно злился – не отхватил же он Йену голову, в конце концов.

Что ж, добрый знак.

Жеребец был вполне на это способен: его здоровенные зубы перекусывали молодые деревья, Йен свидетель.

– Я прошу прощения, – промолвил Йен, обращаясь к ним обоим. – Я бы сказал, Валин, что не хотел тебя обидеть или оскорбить, но это было бы неправдой. Я именно хотел ударить, уязвить побольнее, хотел ранить твои чувства – просто потому, что мне самому больно и я сбит с толку. Я был неправ, и я прошу прощения.

Важно, чтобы оба они поверили – по крайней мере важно для самого Йена. Он полагал, что заслужил уважение коня-аса, хотя как добиться его приязни, Йен и понятия не имел. И Йен был благодарен Валину за предупреждение, которое тот доставил, а еще он проникся уважением к храбрости цверга.

Это важно…

Кольцо Харбарда с болезненной силой запульсировало у него на пальце: раз, другой, третий…

Валин выпрямился, вытирая тыльной стороной ладони свою удивленную сморщенную физиономию. Сильвертоп перестал неодобрительно коситься и фыркать. Постукивая копытами по камню, он дошел до каменного корыта, наполненного неизвестной Йену разновидностью зерна, и, не торопясь, принялся с шумом его поглощать.

Все это время лодыжка болела не переставая, но Йен заставил себя не обращать внимания. Теперь, сопя от боли, юноша оперся о деревянную бочку и осторожно сполз на холодный каменный пол. Наклонился вперед и задрал брючину.

Он поранился не так сильно, как опасался, но все же довольно основательно: и носок, и кроссовка успели пропитаться кровью.

Носок – ерунда, а вот кроссовке замены здесь не найти. Может, кровь отмоется. А если не отмоется, кроссовка сгниет изнутри и пойдет на выброс.

Валин, неизменно преданный Валин, уже был рядом, с аптечкой первой помощи в толстых руках.

– Прошу тебя, о почтенный, друг друга Отца Вестри, прошу тебя, объясни неуклюжему увальню, что надо сделать со всем этим, чтобы облегчить твою боль.

В аптечке было несколько шприцев с лекарствами – на каждом наклейка, на иглы надеты зеленые пластиковые наконечники, чтобы сохранить их стерильными.

Проклятие. Меньше всего Йену хотелось просить Фрейю исцелить его рану, но, черт, как же больно, а отуплять себя димеролом и вистарилом сейчас не годится. Хотя соблазн велик.

Йен начал перебирать шприцы – интересно, что такое атропин? – пока не наткнулся на шприц с наклейкой «Лидокаин – использовать для обезболивания поврежденной области, когда требуется зашить небольшие раны. Необходимо все стерилизовать!!!». Йен снял с иглы колпачок, брызнул немного прозрачной жидкости на саму рану, а затем сделал несколько уколов вокруг раны – было так больно, что на глазах выступили слезы.

• Предыдущая
• 54/65
• Следующая