Миллиард долларов наличными - Ромов Анатолий Сергеевич - Страница 18
- Предыдущая
- 18/109
- Следующая
Такой мертвой зыби Седов не видел давно. Волнение началось исподволь, неожиданно, на утренней вахте Глеба. В это время не было даже особого ветра. Впрочем, присутствия ветра он не замечал и сейчас. Ему казалось, стоит какое-то особое, мертвое затишье, лишь огромные волны, зловеще пузырясь и пенясь, неумолимо подтаскивают «Алку» к самому небу, чтобы бросить потом вниз с многометровой высоты.
Каждый раз после такого броска яхта погружалась в воду по самый штирборт. Затем она с трудом выныривала, отплевываясь струями стекавшей с палубы воды, чтобы снова позволить пузырящейся волне безмолвно потащить себя вверх.
Начавшееся утром волнение длилось уже несколько часов. Сейчас за штурвалом в салоне сидела Алла, они же с Глебом, в спасательных жилетах, обвязанные страховочными тросами, встали на всякий случай возле двери, ведущей на палубу. Им приходилось непрерывно следить за морем в дверной иллюминатор — на случай, если вдруг на палубе понадобится их присутствие. Дверь была водонепроницаемой, так что вид на корму открывался лишь в моменты, когда волна начинала тащить на себе «Алку» вверх. Но как только яхта начинала падать вниз, волна, наваливаясь на ют, закрывала иллюминатор полупрозрачной зеленой плотью.
Довгань выглядел абсолютно спокойным и собранным, поэтому Седова несказанно удивили его слова, которые он вдруг прохрипел, когда «Алка», влекомая волной, начала в который уже раз медленно подниматься к небу:
— Слушай, шкотовый, я давно хотел тебе сказать… У нас чужих девочек лапать не принято…
Седов сначала даже не понял, что тот имеет в виду. Посмотрел на него.
— Каких девочек, Глеб? Ты о чем?
— Не понимаешь? — Довгань отплюнулся от попавших ему в рот брызг.
— Нет. Чего-то у меня с юмором во время шторма не очень. Что ты имеешь в виду?
Довгань посмотрел на него, улыбаясь. Но в глазах никакой улыбки не было. В них была угроза.
— Я имею в виду Аллу.
Черт, подумал Седов, вот этого он никак не ждал. Это называется «бред ревности». Главное, к этой ревности он не давал ни малейшего повода. Переспросил:
— Аллу?
— Да, Аллу.
— А что Алла?
— А то, что не нужно ее лапать.
С этим надо кончать. И выяснить отношения прямо сейчас. Немедленно, иначе их плавание превратится в ад. Пожав плечами, сказал как можно спокойней:
— Глеб, ты что? Когда я лапал Аллу?
— Не надо. — Довгань снова отплюнулся от брызг. — Я вчера следил за вами, когда вы крутились на палубе. Ты лапал ее почем зря. За все места.
Вчера… Что же было вчера… Вчера, когда Глеб стоял у штурвала, они вместе с Аллой работали с парусами. Но он и не думал лапать Аллу, как выразился Глеб. Он просто касался ее время от времени, когда они менялись местами. Когда с кем-то вдвоем работаешь с парусами на небольшом пространстве, такие контакты просто неизбежны. При этом он практически даже не думал о том, что рядом была Алла. Он выполнял свою работу, совсем не легкую, во время которой думать, что рядом с тобой находится кто-то еще, некогда.
Посмотрев на Довганя в упор, сказал тихо, но твердо:
— Глеб, давай выясним все сразу.
— Давай. — Ярость в глазах Глеба бушевала по-прежнему, но, похоже, он начинал приходить в себя.
— У меня с Аллой ничего не может быть. Никогда.
Яхта поползла вниз. Глеб, скривившись, посмотрел на него:
— Это еще почему?
— Потому что я люблю другую.
— Кого ж это другую?
— Галю, Аллину подругу.
В каюте наступила тишина. Молчание Глеба, который стоял, изредка облизывая губы, позволяло Седову собраться с мыслями.
— Галю?
— Да. И это очень серьезно. Очень.
— Черт… Если это очень серьезно — что ж она не пришла тебя проводить?
Типичные рассуждения ревнивца, подумал Седов. Для того чтобы погасить ревность, необходимо бесконечно находить новые доводы, чтобы тут же отбросить их.
— Мы договорились, что на причал она не придет. Мы простились у нее дома.
— Да? — Довгань посмотрел на него прищурившись.
— Да. Потом — ты бы видел, в каком она была состоянии. В то утро.
— А в каком она была состоянии?
— Не понимаешь? Вся зареванная.
Упершись спиной в переборку, Довгань сделал усилие, чтобы удержаться во время качки. Спросил хрипло: — Так что, у вас с ней… В самом деле?
— У нас с ней в самом деле. Да брось, будто ты сам об этом не знаешь.
Яхта опять стала подниматься.
— Ладно. Говоришь, это у вас серьезно? — сказал Довгань. Неужели гроза миновала. Похоже. Но у такого человека, как Глеб, приступ вполне может повториться.
— Очень серьезно. А то, что я иногда касался Аллы вчера, когда мы меняли паруса, так от тебя мне это просто смешно слышать. Ты что, никогда не работал с девушками на шкотах?
— Работал…
— Тогда в чем дело?
Будто не услышав вопроса, Довгань поднял глаза вверх. Сказал:
— Черт… Галя вообще говорила Алке, что запала на тебя.
— Глеб… Давай выясним все до конца. Мы все же на одной яхте.
— Давай… — Глеб старательно вглядывался в щель между краем люка и палубой. — Что ты хочешь выяснить?
— Я хочу выяснить, как мне следует теперь работать с Аллой на парусах. Или с оглядкой, чтобы не дай Бог не коснуться ее в ненужном месте. Или нормально. А?
Довгань застыл, будто вообще хотел отключиться от разговора. Наконец сказал:
— Нормально.
— Это точно?
— Точно.
— Пойми, в момент, когда мы работаем на парусах, она для меня не женщина. Она шкотовый.
— Это верно… — Глеб обнял его за плечо, встряхнул. — Вообще, может, я зря все это тебе… Ты уж… Пойми…
— Совершенно точно, зря.
— Просто… Просто пойми, что для меня значит Алла.
— Я понимаю. Примерно то же для меня значит Галя.
— Да? — Глеб с недоверием посмотрел на него. — Ну да… Это такое дело…
— Между прочим, с Галей ты сам меня познакомил. Если помнишь.
— Отлично помню. — Глеб некоторое время разглядывал палубу. — Ладно, Юра, можешь отдохнуть. Через час тебе заступать.
— Спасибо. Я в норме. Постою у иллюминатора.
— Черт, сколько это еще будет длиться…
— Еще часа два, не меньше. Мою вахту застанет.
— Пожалуй. Ладно, расслаблюсь немного. — Глеб осторожно сполз на койку. Спросил, не глядя: — Интересно, Алка наш разговор слышала?
— Смеешься… Через две двери? Потом — ей сейчас не до этого.
— Я тоже так думаю. А с качкой придется потерпеть… До твоей вахты… Я немного придавлю.
— Давай.
Через несколько секунд за спиной раздалось легкое похрапывание. Оглянулся — Довгань спит.
Снова повернулся к иллюминатору. В сплошной лавине воды, медленно тащившей яхту вверх, все время возникали, пенились и таяли пузырьки.
Подумал: теперь он понимает, почему Довгань так долго не мог найти шкотового.
Официант, склонившись к самому уху Липницкого, спросил шепотом:
— Десерт?
Липницкий оглядел стол — ужин, в общем-то, был закончен. Если бы не Феофанов, которого он сам же притащил сюда, можно было считать, что поужинали они нормально. Но Феофанов все испортил. Завтра надо будет обязательно заехать к Давиду и Вике, извиниться. И объяснить, что этот недотепа попал в их компанию случайно.
— Так что насчет десерта, Иосиф Борисович? — повторил официант. — Подавать?
— Да, пожалуй… Хотя…
Оркестр заиграл танго. Пространство перед сценой стало заполняться танцующими. Нет, с десертом придется подождать.
Покосившись в сторону Феофанова, сказал:
— Подожди. Но будь наготове. Я тебя позову.
— Слушаюсь, Иосиф Борисович. — Официант исчез. Сидящий рядом с Липницким Давид встал. Улыбнулся жене:
— Вика?
Вика, юная красавица в роскошном бальном платье, улыбнулась, и они ушли танцевать. Теперь Липницкий и Феофанов остались за столиком одни. Хорошо хоть, подумал Липницкий, тот практически лыка не вяжет.
Наблюдая, как молодожены танцуют, он вдруг ощутил тоску. Он дал маху. Вляпался. Давид был модным московским художником, Вика — не менее модной театральной актрисой. Они считались друзьями, и он пригласил их провести вечер вместе за компанию лишь потому, что рассчитывал: Феофанов, подав в такое общество, оценит это, расколется и расскажет хоть что-то о своей работе. Но Феофанов, ничтожество с носом картошкой и выпуклыми рыбьими глазами, и не думал раскалываться. На все его вопросы о работе он лишь бурчал что-то невнятное. Да и вообще этот индюк за весь вечер не сказал ничего стоящего. Единственное, что он делал, — тихо и мрачно напивался.
- Предыдущая
- 18/109
- Следующая
