Невеста доктора Фу Манчи - Ромер Сакс - Страница 20

• Предыдущая
• 20/46
• Следующая

— Пожалуй, — уверенно сказал ботаник.

— Что «пожалуй»? Пожалуй — да? Или пожалуй — нет?

— Вы, как всегда, правы, магистр.

В этот момент, когда я пребывал в прострации, уверенный, что перешагнул порог потустороннего мира, у меня случилась галлюцинация: будто наяву я услышал милый музыкальный голос: «Думайте обо мне как о Дерсето».

Флоретта!

Видение заставило меня на мгновение забыть о Фу Манчи и умершем ботанике.

Флоретта! Где вы? Вы тоже умерли? Или это ваш дух говорит со мной?

Я потряс головой и прогнал наваждение. Известный датский ботаник что-то говорил очень уверенным тоном. Он, похоже, был полностью под влиянием Фу Манчи. Флоретта, милая Флоретта, может быть, и ты лишь тень, послушная игрушка в руках Магистра Ордена Умерших?

А, может быть, я сошел с ума? Получил удар по голове — и рехнулся! И все эти сцены — плод моего больного воображения?

Сквозь завесу из вихрящихся мыслей и чувств, окружавшую меня, прорвался резкий гортанный возглас:

— Идемте!

И я, ослепленный и оглушенный, пошел на зов.

Когда я вернулся к реальности, мы шли по слабо освещенному коридору. Мой мозг никак не мог войти в норму, не мог воспринять того факта, что Фу Манчи, этот фантом, мираж, находится рядом со мной в роли полного хозяина положения. В довершении всего, я жал руку умершего!

— Лабораторией, на территории которой вы спали, руководит Хенрик Эриксен.

Это было уже чересчур! Такое заявление прорвало плотину моей апатии.

— Эриксен? — вскричал я. — Первооткрыватель «лучей Эриксена»? Но ведь он умер вскоре после войны?

— Самый знающий европеец в своей области. Он работает не один. С ним еще горный инженер Ван Рембоулд. То, что вы называете смертью, случилось с ним на два месяца раньше, чем с Эриксеном. На самом деле он плодотворно работал на шахтах Хэнани.

В следующем помещении меня окружили стеклянные сосуды, подсвеченные изнутри мощными лампами.

— Мои любезные москиты и другие крылатые насекомые, — сказал Фу Манчи. — Я первый исследователь, добившийся результатов при скрещивании насекомых. Это, конечно, лежит вне сферы ваших профессиональных интересов, но, уверяю вас, у меня в запасе есть многое, способное поразить самого искушенного обывателя.

Тут понемногу я начал прослеживать связь между моим теперешним сном и реальностью. Из глубин подсознания всплывали забытые факты.

Вот она! Та невиданная доселе муха, убитая мною в кабинете доктора Петри! Я почувствовал, что если это сон, то у него есть шанс когда-нибудь кончиться.

— Жемчужины моей коллекции обитают в другом месте. Не всякий способен оценить их своеобразную красоту. Здесь же специально для демонстрации собраны наиболее эффектные экземпляры, способные подействовать на непосвященного.

Его тонкая рука похлопала по одному из стеклянных ящиков с маленьким прозрачным окошечком.

Тотчас послышалось громкое сердитое жужжание и показались две невиданных размеров осы.

Одна — побольше, дюйма три, другая — поменьше, дюйма два с половиной. Осиное гнездо из материала, похожего на глину, размером около ярда, высилось в углу демонстрационного ящика.

— Они красивы, не правда ли? Но, к сожалению, бесполезны. Просто иллюстрация к тому банальному факту, что в большинстве случаев увеличение размеров насекомого приводит к возрастанию его агрессивности и ядовитости.

Я отказывался верить своим глазам, настолько это было необычное зрелище. Мне приходилось делать усилие, чтобы считать все это бредом или сном.

— Лучше всего удаются опыты с насекомыми пустынь. Они, судя по всему, наиболее пригодны для использования.

Он миновал коробку, в которой на тонком слое песка сидела блоха размером с муху.

— Вас наверняка заинтересуют паукообразные.

Фу Манчи сделал еще несколько шагов и остановился. Я посмотрел и закрыл глаза, не в силах перенести открывшееся мне зрелище.

Сон постепенно переходил в кошмар. За стеклом сидел паук размером с апельсин. Отталкивающие подробности его строения, тошнотворные мелкие детали его жизнедеятельности, обычно незаметные для человеческого глаза, вызывали непреодолимое отвращение. Мерзкое насекомое сидело на куче мусора, в которой можно было разглядеть чьи-то кости, и перебирало своими чудовищными ногами, дюймов десяти длиной. Но самое отвратительное в этом страшилище были глаза!

Они горели неестественным красноватым огнем и в упор смотрели на нас! Он следил за нами и, судя по его поведению, собирался напасть! Я почти физически ощутил поток злобы, идущий от маленького монстра.

— Обратите внимание на целесообразность его движений, мистер Стерлинг. Опыты показывают, что он способен к примитивному мышлению. Он уже справился со всеми имеющимися у нас тестами на сообразительность. Мы еще не знаем уровня его интеллекта. Но я вижу, что утомил вас. Давайте еще только взглянем на бактерии. Этим направлением исследований руководит Фрэнк Нэркомб.

Сил удивляться у меня уже не было.

Фрэнсис Нэркомб — выдающийся бактериолог, член лондонского Королевского медицинского общества. Друг моего отца! Я сам участвовал в его похоронах! Специально для этого прилетал в Эдинбург.

При нашем приближении двери сами отворялись. Мы прошли мимо громадных муравейников с большими блестящими муравьями, по залу, полному кактусов с ползающими по ним разнообразными гусеницами, и вошли в бактериологическую лабораторию.

Там, в белом халате, изучал содержимое пробирки лысый человек с шишковатым черепом. Заслышав наши шаги, он оставил свое занятие и повернулся. Да, это был он, дядя Фрэнк, изрядно постаревший, с не одним десятком новых морщин, утративший половину некогда пышной шевелюры, но тем не менее вполне узнаваемый.

— Магистр! — воскликнул он с выражением благоговейного почтения.

Это было так не похоже на него. В той жизни он не признавал ничьих авторитетов и по праву считал себя не хуже любого другого исследователя.

— Простите меня, — продолжал ученый. — Я не могу пока этого удовлетворительно объяснить, но у русских — иммунитет.

— У русских? — ядовито осведомился Фу Манчи, неподражаемо форсируя свистящие звуки. — Что эти безмозглые рабы Сталина могут противопоставить натиску мощнейшего в истории интеллекта? Ишь ты, русские!

На всегда бесстрастном желтом лице проступило выражение дикого бешенства. Неистовое безумие бушевало в этом человеке. И только изредка извержение вулкана страстей прорывало кору одеревенелой маски невозмутимого ученого, показывая, что скрывается за его внешним спокойствием.

Но легкая тень одержимости только мелькнула на мгновение и тут же исчезла. И вновь перед нами возник великий ученый, озабоченный всего лишь решением очередной научной проблемы.

— Коллега, перед вами я поставил наиболее сложную задачу, — сказал он, положив руку на плечо доктора Нэркомба. — Как вы смотрите на то, чтобы взять себе в помощники вот этого очень способного молодого человека?

Фу Манчи повернулся ко мне, не успев спрятать остатки холодного огня в глубине глаз.

— Вы, по-моему, уже знакомы с Аланом Стерлингом?

Доктор Фрэнсис Нэркомб стал всматриваться в меня. Он действительно сильно изменился. Но в целом он остался прежним — добрым, слегка рассеянным человеком. В конце концов он узнал меня.

— Алан, здравствуйте! Рад вас видеть! — протянул он мне руку. — Как поживаете? Как здоровье отца?

— Спасибо, отец здоров.

— Вот было бы хорошо, если б и он к нам присоединился!

Потеряв способность удивляться, я утратил и многие другие человеческие качества, временно превратившись в механическую куклу с безжизненным голосом и абсолютной послушностью.

И когда резкий голос позвал меня, я без всякого внутреннего протеста пошел на зов.

• Предыдущая
• 20/46
• Следующая